— Проклял бы варвар себя за свой вид, за невежество, но не проклинает, потому что из цирка Уродов, по культурному обмену, а, скажите, милейшая графиня Сессилия Маркес Делакруа, разве кто видел культуру у варваров?

Безобразие, а не культура!

Зачем живут? К чему стремятся варвары, похожие на горы, но вымытые с шампунем камни.

Если благородные философы ищут и не находят ответы на вопрос «Для чего создан человек?», то варвары – и подавно, потому что они – быки и коровы.

Ужасные, и иногда, не трезвые, что — непозволительно!

Я никогда не видел, но слышал, что на других Планетах варвары злоупотребляют алкоголем, словно в них дух нечистый вселяется.

Несоразмерные телами, – граф Яков на минуту задумался – «Так ли уж уроды из цирка уродов — несоразмерны, как описано в рекламных буклетах на марципановых изящных дочечках?

Пропорциональные мускулистые тела мужчин, и с неприличными, но опять же – соразмерными, и в гармонию с телом входят выпуклости на грудных клетках акробаток; и выпирающие упругие спортивные ягодицы, достойные философа, что всю жизнь проводит в кресле». – Не будем рыться в варварах, хотя изучение безобразного приводит к возвышению прекрасного, как скульптор из глыбы рождает Афродиту.

— Прекрасно! Прелестно! Изумительно вы выражаете свои мысли, граф Яков фон Мишель! – девушка потупилась, мысочком изящной туфельки вырисовывала незримый узор. – Цирк Уродов!

Много наслышана, но ни разу не была, как и в кладовку матушки не заходила, оттого, что – не позволено!

Воспитание и мораль меня обязывают блюсти себя в скромности до замужества – так соловушка блюдет розочку.

«Не напрашивается ли графиня Сессилия Маркес Делакруа на комплимент? – граф Яков дрожал, ощущал себя карасём в переулке. – Мечтает о посещении цирка Уродов, но конфузится, а одной девушке, или в компании подружек посещение цирка – дурной тон, как прыжок в яму с нечистотами.

Если с благородным молодым достойным, как философский словарь, человеком – то позволительно!

Приглашу, всенепременно приглашу графиню в Цирк, немедленно, в омут страсти с головой.

Хм! А не воспримет ли графиня — Сессилия Маркес Делакруа утонченная, благовоспитанная, отличница по всем наукам в институте благородных девиц – моё предложение совместно посетить цирк Уродов, как непристойный намёк?

Но, с другой стороны, если не приглашу, то и мой отказ – непристоен, оттого, что молодой человек обязан ловить каждое желание морально устойчивой дамы, а дурных желаний у порядочной девицы нет, как нет сладости в огурце».

Сомнения терзали молодого графа Якова, но графиня, оттого, что тонко чувствовала душевные моменты, или по своей девичьей наивности, перешла от темы цирка Уродов к другой, для неё занятной и поучительной, как игра на стострунном сямисэне.

— Не сочтите за нескромность – благородная девица не рассказывает о своём интимном, а сны по Уставу благородных девиц относятся к интимностям, не все сны, а некоторые, но мой сон – не интимный, и я поведаю вам, потому что он поучительный и в какой-то степени связан с нашей неожиданной встречей – так рыбак удит крокодила, а на крючок цепляет русалку, – графиня Сессилия Маркес Делакруа перевела дух, раскрыла книгу (Яков узнал сборник стихов поэта серебряного века Михельсона), снова закрыла – волнуется девушка. – Приснилось мне сегодня кладбище, но не мрачное, потому что кладбище по своей сути – непристойность; во сне я оказалась на светлом кладбище, где только поэтов хоронят, как сгустки солнечной энергии.

В праздничном наряде я осторожно ступаю среди могил возвышенных натур, и, кажется, что сердце моё воскрешает строки Великого нашего Поэта князя Василия Игоревича Шукшина:

«О, свет струящийся и благолепный!

Твоих коснется мыслей друг!»

Неистощима фантазия морально устойчивой девушки, даже во сне полна напряжения и брожений – так Лунатики бродят по крышам своих Дворцов.

На мне скромная шляпка, премиленькая, с драгоценными камнями – голубые по каёмочке, красные на венце горят рубиновыми звездами Новомосковского Кремля.

Платье – достойное, закрывает всё, как и положено, люблю надлежащее для девушек – скромно, но в то же время видно, что душа открыта, и нет тоски, кажется, что белой птицей взлетаю в небеса!

Туфельки, почему-то бальные, книжка, зонтик, мантилька, накидка из горностая!

Ах, к чему это я, нескромница! – графиня Сессилия Маркес Делакруа, вдруг залилась искренним серебряным смехом, пыталась сдержаться, призывала все свои нравственные чувства, взывала к отточенной скромности, но смех непозволительно растекался. – Прошу величайшего прощения за мой нескромный смех, граф Яков Александрович, – графиня Сессилия Маркес Делакруа, наконец, перевела дух, поправила сбившуюся шляпку – так повар снимает пробу с фирменного супа. – Продолжу важное повествование, а что важно я знаю, потому что классная дама в институте благородных девиц однажды, когда мы с подружками подглядывали за работой кочегарной машины, долго и наставительно, как золотые гвозди в голову, читала лекцию о важном.

Я произнесла слово «гвозди»? Ах, непростительно! Укорю себя и пожурю! – графиня Сессилия Маркес Делакруа топнула ножкой: — Получи, получи ножка за простецкие слова!

Впрочем, граф, я знаю, вижу, что человек вы в высшей степени благородный, поймете мою восторженность – ведь не вернуть ушедшую воду из стакана.

В моей коллекции изящного стекла более ста граненых стаканов древней Московской эпохи Мухиной.

Вернемся к моему сну, полагаю, что не вещий, как Вещий Олег, что гранеными стаканами не пользовался.

Загрохотало, бухнуло, и могильная плита ближайшая раскололась весенней льдинкой.

Из могилы поднимается призрак поэтессы Монтескье, что написала душевное стихотворение о собачке Зизи; Зизи ждала свою хозяйку сто лет.

Призрак поэтессы облачен в хорошенький сарафанчик с вырезами на плечах, я бы даже сказала – строгий сарафан, если бы не голубенькие цветочки по белому полю, как Звезды на халате чародея из сказок.

«Графиня Сессилия Маркес Делакруа, – призрак поэтессы Монтескье зарокотал мужским басом, но изредка в нем проскакивали нотки прелестного фальцета, модного в южных областях нашей Прекрасной зеленой Планеты Гармония. – Я – сложная натура при жизни, а после смерти настолько усложнилась, что не нахожу себе места в гробу, и часто меняю голову с ногами, словно я обречена на вечные муки за дурное стихотворение в адрес графа Шереметьева Антонио Дитриха.

Моё появление в вашем сне – предсказуемо; пифии предсказывают – присаживаются оголенными ягодицами на треножники и всем телом поглощают дым времени, похожий по вкусу на горелые листья яблони.

Я – не пифия, но предскажу, а вы верьте мне, пусть даже сейчас случится в вашем сне землетрясение, и откроются Вам клады морские и земные – при жизни я любила клады, золото облагораживает, смягчает нрав и кожу, словно дорогое Египторское масло.

Графиня Сессилия Маркес Делакруа, вы уважаете патетическую речь, но знайте – на необъятных просторах Вселенной много дурного, о чём вам не следовало бы знать, потому что вы — благороднейшая из благороднейших девиц и Вашим именем, может быть, назовут когда-нибудь Институт для возращения эстетически развитых девушек с незыблемыми моральными принципами – так капля за каплей тысячелетиями вода разрушает скалы.

В детстве я любила качели; качалась до отрады в душе, и стихи возникали во мне розовыми облаками.

Однажды, когда качели разлетелись ветром, на детскую площадку пришел старец с посохом, в черных сапогах, а я видела, что не гуталином сапоги покрыты, но – Звездной пылью, как у мальчика с Планеты Марс.

Старец долго раскачивал мои качели, хотя дальше некуда, всматривался в далекие горы, а потом речитативом пошла из него красивая правда – так из доменной печи выходит снаряд для мортиры,

«Юная поэтесса Монтескье с платочком в кармашке, а платочек – символ поэзии, потому что соприкасается со слезой.

Через некоторое время ты умрешь, но смерть твоя не пройдет незамеченной в Космосе, потому что все мы учимся, и даже в пятнадцать лет мысленно управляем Звездолетами.