Однако он надорвался, когда поднимал восстание в Сардинском королевстве и не смог осуществить всеитальянскую революцию с Красным знаменем во главе.

Позднее Джузеппе Мадзини и его сторонники пропагандировали свои идеи среди итальянских рабочих – предшественников старухи Изергиль.

После начала революции сорок восьмого года Джузеппе Мадзини прибыл в Милан, затем участвовал в революционных событиях в Тоскане и Риме, опять же Рим гуси спасли.

Он возглавлял триумвират римской республики, и её снова гуси спасли.

После падения республики Джузеппе Мадзини не видел смысла спасать тех, кто не желает спасения, поэтому эмигрировал в более достойные страны, где женщины не поют революционные песни.

Но горячая кровь итальянского революционера подвигала его на пропагандистскую и организационную работу, целью которой оставалось объединение Италии под знаком всемирного равенства трудящихся.

К чему я вам рассказываю о себе, Елена Антоновна?

А к тому я поведала часть истории моей жизни, что позже я пошла в психологи, а не в историки, что говорит о моём незаурядном уме и аналитическом таланте.

В нашем саду на даче стояла полуразрушенная беседка, похожая на старушку.

Я с книгой о Джузеппе Мадзини забиралась в беседку, вела длинные разговоры с воображаемым Джузеппе Мадзини, затем спрашивала солнечных зайчиков – АХ! – как они пестрели в листве и отражались на старом дереве, я спрашивала солнечных зайчиков о сокровенном, и они отвечали мне.

Годы прошли, а голоса зайчиков звенят в моей голове подобно колокольчикам на шее звонаря.

Представьте пропасть между интеллектом моим, даже, когда я работала девочкой, и интеллектом вашего сына Васи Доброва.

Он говорит похабное слово «плоклинаю», но в голосе вашего сына слышно не только слово «проклинаю», но звучат: измождение, самоотречение, безобразие, бессознательность, отталкивающее, неудовольствие, дисгармоничность, несоразмерность, неупорядоченность, уродливость, некрасивое, ужасное, зло, гибель, отрицательный эффект, деградация, гнойность, заупокойный лепет, недоразвитие и страдания.

Я полагаю, что можно обойтись без вмешательства психиатра, если, конечно, Василий Добров пройдет курс специального дополнительного внеклассного тестирования под моим руководством.

За соответствующую плату, разумеется…

— Анастасия Валерьевна, при всем неуважении к вашей профессии добавлю, что мой сын Василий Добров совершенно здоров физически и умственно, чего я многим женщинам желаю.

«Ого, как она заговорила, красотка, — Анастасия Валерьевна с удивлением смотрела в глаза мамы Василия Доброва. – Красивая, холеная и умная, как собака Павлова.

Но где-нибудь у неё найдется Ахиллесова пята – нет абсолютно идеальных женщин, как нет вагин без молочницы.

Если бы мне скинула Судьба тридцать лет, и состояние финансовое мое равнялось бы состоянию Елены Антоновны, то, возможно, я бы попробовала с ней женскую любовь, как отправную точку в будущее».

— Неужели вы думаете, что мы не проверяли Васю по всем параметрам, не показывали его лучшим светилам России и дальнего зарубежья?

Необходимость возникла сразу, как только Вася произнес своё первое слово – вместо ожидаемого «мама» он сказал – «плоклинаю».

Но его «плоклинаю» это не проклятие царя Ивана Грозного, не проклятие колдунов, ведьм или призраков.

«Плоклинаю» моего сына – способ самовыражения, поступательного развития искусства слова, в процессе которого происходит расширение творческих горизонтов ребенка, увеличение интеллектуальных возможностей, завоевание новых способов образного отражения мира.

Он проклинает всегда и всех, даже — неодушевленные предметы, словно в них видит объект особого проклятия.

Проклинание для Васи – как воздух, также естественно и незаметно для него, как дыхание для всех нас, если, конечно, человек не астматик на конюшне с перхотными жеребцами.

Никак его проклинания не действуют, никому от них не стало плохо объективно, а только — субъективно.

Почему-то люди не любят, когда их проклинают.

Так что поведение моего сына – особый способ самовыражения, и он не хуже, чем способы самовыражения другие, например – работа психолога или учительницы младших классов.

Елена Антоновна встала, поправила безупречный искусственный локон, сверкнула камнями в серьгах.

«Не сойти мне с этого педагогического места – бриллианты. Натоящие, как орехи, чистые, словно душа ребенка», – Анастасия Валерьевна даже не предала большого воспитательного значения бесцеремонному уходу матери Василия Доброва.

Блеск бриллиантов затмил диффузную параноидность.

— Мир изменился и катится он не в пропасть, а – в ад, где сера, огонь и зубовный скрежет, — Анастасия Валерьевна барабанила пальцами (с толстыми кольцами из золота – да что золото, по сравнению с орехами-бриллиантами в ушах мамы Васи – по столу. – Раньше были дураки, дебилы, дегенераты, инвалиды, уроды, калеки, шизофреники, бешенные.

Куда они исчезли, неродимые?

Теперь нет ни одного из перечисленного списка, словно все выздоровели по велению аленького цветочка.

Инвалиды превратились в «людей с ограниченными возможностями», а после паралимпиады их стали называть «с неограниченными возможностями».

Если инвалиды говорят, что они – как все, то пусть идут на завод, в летчики, на пашню, сеют хлеб, а не поют и не пляшут.

Дети аутисты превратились в «детей, которые живут в своём мире, и мир этот лучше нашего, богаче и краше».

Вот и Василий Добров, мальчик, который с детства всех и всё проклинает, никак не дебил, не дегенерат, не урод, не шизофреник, не сумасшедший, не маньяк, не садист, а – выразитель ярких познавательных картин Мира.

Прилетела я мимо денег, пролетела, как проклятие над Джузеппе Мадзини.

Ну его в ад, проклинающего идиота, нет – мальчика с особой выразительной формой отношения к жизни.

В школе на десять детей девять с особыми способами самовыражения, будь они неладны.

Мне деньги платят, хоть и маленькие, но работа непыльная – тесты да подучивания, как в сельской школе, где пахнет конским зеленым навозом.

Пусть Вася проклинает, но не меня самодостаточную.

Марье Ивановне не завидую, ох, как не завидую белой завистью.

Ко всем школьным бедам и напастям добавился мальчик с проклинаниями, словно его слон родил.

Он вошёл в жизнь Марьи Ивановны, когда она испытывала жгучую потребность очистить душу и организм после ухода за Ираидой Витальевной.

Ираида Витальевна десять лет назад сломала шейку бедра, в семьдесят пять лет, будто на Луну снаряжала экспедицию.

Десять лет старушка лежала без движения, направляла тело в сторону смерти, потому что в старческом возрасте не встают с переломом шейки бедра, словно перелом в войне украинцев и младоукраинцев.

Десять лет Марья Ивановна ухаживала за Ираидой Витальевной, потому что Ираида Витальевна обещала оставить Марье Ивановне свою двухкомнатную квартиру в Перово, как дар смерти.

Нет, разумеется, Марья Ивановна по доброте душевной ухаживала за старушкой немощной, не из-за квартиры, потому что нет в душе Марьи Ивановны зла на людей, а – только – доброта разливанная.

После десяти лет лежания Ираида Витальевна вдруг выздоровела, восстала со своего ложа и почуяла тягу к жизни, как борзая собака весной.

Она нашла деда — Героя труда, и расписалась с ним в ЗАГСе с шампанским, шумным застольем, беготней и танцами до упаду.

Поговаривают, что свидетель – девяностопятилетний Арсений Константинович блудил на свадьбе со свидетельницей – восьмидесятитрехлетней Анной Васильевной.

Любви не прикажешь, тем более что Анна Васильевна на двенадцать лет моложе свидетеля, словно птичка ясная, зорька утренняя.

Марью Ивановну Ираида Витальевна на свадьбу не пригласила, как кошку дранную.

Даже забыла её имя и существование – так матрос в портовом кабаке в драке забывает, что у него дома жена и дети.

На почве внутренних переживаний Марья Ивановна получила ещё и Васю Доброва, непростого мальчика, ох, непростого, как колодец без воды.