Соседи В сиреневом лете, в сиреневом дыме – Я вижу! я вижу! – соседи (В просвете прошедшая леди Была в диадиме) Возносят бокалы. Но я ли, усталый От этой расплаты, Приму их увядшие крылья И каждый горбатый Язык воскового вина? Я знаю, что каждая леди Уже в диадиме; Ей снится: в сиреневом дыме Она возноситься должна. И мне ли – сухие копытца По лестнице? Мальчик глядится В таблицу из меди, Коричневый, широкоскулый, В измятом венке бересклета: Как плещется круглое пламя! Как множатся трубные гулы Иного, широкого лета! Но никнут всё ниже крылами Соседи – и только одна, Высокая, в узкой одежде, Рукой, удлинившейся в стебель, Рукой, расцветающей в небе, Возносит, как прежде, как прежде, Бокал воскового вина! Бык Отбежали… Вышел чинно. Жмешь мне руку, не любя: Сколько розовых снежинок На ладони у тебя! Те четыре – словно крысы. Вот и красный. Ждет с копьем. Есть еще! Ну что же, высыпь… Дальний запах раны пьем. Это в шутку, иль опасно? Замирают веера… Он за красным! Он за красным! Браво, браво, браво, бра… А!.. Послания Скорпионово рондо Не вея ветром, в часе золотом Родиться князем изумрудных рифов Иль псалмопевцем, в чьем венке простом Не роза – нет! – но перья мертвых грифов, Еще трепещущие от истом. Раздвинув куст, увидев за кустом Недвижный рай и кончив труд сизифов, Уснуть навеки, ни одним листом Не вея… О, мудрость ранняя в саду пустом! О, ветр Гилеи, вдохновитель скифов! О, веер каменный, о, тлен лекифов! Забудусь ли, забуду ли о том, Что говорю, безумный хризостом, Неве я? В.А. Вертер-Жуковой Сонет-акростих Ваш трубадур – крикун, ваш верный шут – повеса. (Ах, пестрота измен – что пестрота колен!) Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса, Единственный ваш раб – арап – клянет свой плен. Разуверения? – нашептыванья беса! Тревожные крыла – и в лилиях явлен Едва заметный крест… О узкая принцесса, Разгневанная мной, вы золотей Малэн! Желтели небеса и умолкали травы, Утрело, может быть, впервые для меня, Когда я увидал – о, свежие оправы Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! – Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону, Аграф трехлилийный и тонкую корону. Матери
Сонет-акростих Так строги вы к моей веселой славе, Единственная! Разве Велиар, Отвергший всех на Босховом конклаве, Фуметой всуе увенчал мой дар? Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий, Любитель Велиаровых тиар, Иезавелью обречется лаве – Испытаннейшей из загробных кар? Люблю в преддверье первого Сезама Играть в слова, их вероломный друг, Всегда готовый к вам вернуться, мама, Шагнуть назад, в недавний детский круг, И вновь изведать чистого бальзама – Целебной ласки ваших тихих рук. Николаю Бурлюку Сонет-акростих Не тонким золотом Мирины Изнежен дальний посох твой: Кизил Геракла, волчий вой – О, строй лесной! о, путь старинный! Легка заря, и в лог звериный, Апостольски шурша травой, Юней, живей воды живой Болотные восходят крины. Усыновись, пришлец! Давно ль Ручьиные тебе лилеи? Лукавый моховой король, Ютясь, поникнет в гоноболь, Когда цветущий жезл Гилеи Узнает северную боль… Давиду Бурлюку Сродни и скифу и ашантию, Гилеец в модном котелке, Свою тропическую мантию Ты плещешь в сини, вдалеке. Не полосатый это парус ли, Плясавший некогда рябо, Прорвавшись в мюнхенские заросли На пьяном корабле Рембо? Несомый по морю и по лесу Четырехмерною рекой, Не к третьему ль земному полюсу Ты правишь легкою рукой? Проплыл – и таешь в млечной темени, Заклятья верные шепча: Сквозь котелок встают на темени Пророческие два луча. Николаю Кульбину Сонет-акростих Наперсник трав, сутулый лесопыт Искусно лжет, ища себе опоры: Коричневый топаз его копыт Оправлен кем-то в лекарские шпоры. Лужайка фавнов; скорбно предстоит Ареопагу равных скоровзорый: «Южнее Пса до времени сокрыт Канун звезды, с которой вел я споры». Умолк и ждет и знает, что едва Ль поверят фавны правде календарной… Бессмертие – удел неблагодарный, И тяжела оранжевая даль, Но он, кусая стебель в позолоте, Уже вздыхает о солнцевороте. |
