Выбиралась среди крепостных женщин молодая, здоровая, чистая и красивая, с нравом хорошим и с изобилием грудного молока. И перед тем как царскому дитяти грудь дать, кормилица должна была крест целовать и давать клятву в том, что «государям своим и государыне служити и добра хотети во всем безо всякие хитрости и от сосца своего кормити с великим береженьем и со спасеньем, а зелья лихова и коренья в естве и в питье не подати и лихах волшебных слов не наговаривать»^[135]. А как же! Ведь ненароком такая кормилица, ворогами допущенная, могла и уморить царского дитятю или наговор какой на него послать, и захиреет ребенок, а ты отчитывайся потом перед историей.

Грудью ребенка кормилица будет кормить очень долго. До четвертого году жизни.

И никто никогда не подсказал ни королям, ни царям, что вредно ребенка так долго грудью кормить. Вопреки всеобщему убеждению, росли они слабыми и скоро умирали. И таким плохим примером может служить испанский король Карл II, который ходить начал только в четыре года, а кормили его грудью 14 кормилиц до пяти лет. Но и прожил этот «молочный» король всего тридцать девять лет.

А потом, от груди отнявши, начинали в ребенка впихивать разные сладости — пастилы и маковнички, орехи и варенье и фрукты засахаренные! Прямо по Фонвизину получается: «Поди, Еремеевна, дай позавтракать ребенку». — «Он уже и так, матушка, пять булочек скушать изволил». — «Так тебе жаль шестой, бестия?» И росли дети бледные, толстые и хилые, и умишком слабые. Да, не читали наши матушки-царицы известное сочинение П. Енгалычева «О продолжении человеческой жизни», правда, оно позднее вышло, только в 1804 году было издано.

Там сказано, что долг родителей обеспечить правильное, согласное природе течение детства. Свежий воздух, закаливание, регулярное, но не чрезмерное питание. Словом, прописные истины сегодняшнего дня, о которых наши царицы тогда мало представления имели. «Место, где спят дети, должно быть провоздушиваемое (слово-то какое! — Э. В.), и вопреки обычаям, под спальню следует отводить просторное помещение. Ни занавесок, ни балдахинов над детскими кроватями быть не должно».

Никакие увещевания ученых мужей относительно здоровой простоты и «провоздушиваемости» ложа царского дитяти успеха у монарших особ не имели. Им надо было непременно мир удивить затейливостью люльки их ребенка. У Лукреции Борджиа в ее Феррарском дворце архитектор специальную люльку запроектировал. Вот и получилась полуязыческая святыня, в которой дышать ребенку нечем было. Ребенок должен был спать в выдолбленном камне, внутри обитом позолоченным деревом, с четырьмя колоннами, представляющими собой золотые деревья с золотыми веточками и листьями из драгоценных камней. Разные балдахины из дорогой материи, занавесочки, подушечки совсем не пропускали воздуха.

А вот детская императора Иоанна Антоновича в описании историка В. Михневича: «Колыбели две дубовые, оклеенные орехом, искусного мастера, обиты парчою по краям и углам позументом серебряным, а внутри тафтою, а в них сделаны матрацы, подушечки, одеяльца, пуховички»^[136].

«Никаких подушек, никаких балдахинов и пуховичков», — заявила Екатерина Великая, которая хотя П. Енгалычева читать не могла ввиду отсутствия этой литературы, возникшей позже на четыре десятка лет, но поступала весьма разумно. Если у Енгалычева сказано: «Спи на тюфячке, набитом конским волосом. Пока молод, не пользуйся периной. Как только позволяет погода, перебирайся спать во двор, всегда спи с открытым окном»^[137], Екатерина II в письме к шведскому королю Августу III, который обратился к ней за авторитетным советом в деле воспитания детей, зная, как царица любит своих внуков и какие прекрасные сказочки для них сочиняет, вот как описывает воспитание своего внука Александра: «Тотчас же после его рождения я взяла ребенка на руки и после того, как его обмыли, понесла его в другую комнату. Его положили в корзину, в которой была кукла. Это было сделано с той целью, чтобы больше не вздумали качать ребенка. Особенно заботились о чистоте и свежем воздухе. Кровать Александра (он не знает ни люльки, ни качанья) железная, без занавес. Лежит он на кожаном матраце, на которое стелется одеяло. У него не более одной подушки и очень легкое английское покрывало. В его комнате всегда говорят громко, даже когда он спит. Даже на бастионе Адмиралтейства, напротив его окон, стреляют из пушек, и он не боится никакого шума. (Не потому ли Александр I был туговат на ухо — Э. В.) Температура в его комнатах 14–15 градусов. Каждый день комнату освежали и ежедневно его купали. Сначала вода была теплая, позднее комнатной температуры. Как только позволяла погода, Александра выносили на воздух с непокрытой головой и приучали его спать на воздухе. Он ничего не знает о простудах, большой, полный, свежий и веселый, любит прыгать и почти никогда не кричит»^[138].

И надо вам сказать, дорогой читатель, что это спартанское воспитание принесло свои плоды: скажем коротко — это был хороший царь.

А вот Павел, который, как мы знаем, «хорошим» царем не был, воспитывался не Екатериной, а ее тетушкой Елизаветой Петровной. Она даже на руках подержать сыночка редко когда давала. А поскольку о правильном уходе за детьми понятия не имела, хотя нарожала их предостаточно, а здоровой интуиции тоже не придерживалась, только мнений старых бабушек, которыми ребенка окружила, то растила его в люльке, со всех сторон обшитой чернобурками, укрывала одеяльцем в духоте неимоверной, поскольку спальню ребенка никогда не проветривали. Екатерина без слез смотреть не могла, как ее сын под лисьими мехами парится, весь потом обливаясь. Но даже обильный пот вытереть с его личика не могла, когда ее в редких случаях к ребенку допускали: боялась прогневить тетушку Елизавету Петровну. Ну и от такого «парного» воспитания, как известно, вырос Павел не очень-то хорошим царем, потому как черты характера с раннего детства у ребенка закладываются.

Да, скажем прямо, в деле воспитания детей, за исключением нашей Екатерины Великой, монархи полными профанами были. В целой европейской истории мы не нашли, кроме разве Генриха IV, обожавшего детей — и своих законных, и внебрачных, — нет ни одного монарха, который правильно бы наследников воспитывал. Одни применяли к ним излишнюю строгость, другие излишнюю снисходительность. И то и другое им на пользу не выходило. Вот их, наследников, в «черном теле» держат, по щекам, женатых, бьют, как это делала Мария Медичи со своим сыном Людовиком XIII. Тому не только что в постель идти, но в глаза жене смотреть стыдно, когда его матушка «ни за что, ни про што» пухлой ручкой публично «отделывала». А посмотрите, что вытворял отец Великого Фридриха Прусского, когда тот еще великим не был! И порол-то его, как Сидорову козу, и за горло душил, и на хлебе-воде держал, и в темницу прятал — измывался, словом, в зависимости от своего настроения.

То их, детишек королевских, двухлетних девчонок, от матерей и кукол отрывают и в чужую сторону привыкать к роли жены вывозят. Так именно случилось с Маргаритой Австрийской, которую в двухлетнем возрасте объявили невестой Максимилиана, оторвали от матери и привезли на королевский двор. А регент Людовика XV Филипп Орлеанский привез из Испании трехлетнюю Марию-Викторию и объявил невестой короля. Девочка сказала: «Мой жених хотя и красивый, но говорит не больше, чем мои куклы». И как, скажите на милость, такому младенцу, с ранних лет обрученному, какие-то воспитательные истины внушать и характер воспитывать, если его детства лишили? «Нет, — сказала будущая тайная французская королева, супруга французского короля Людовика XIV госпожа Монтенон, которая тогда еще простой гувернанткой у его любовницы Монтеспан служила. — Нельзя детей так воспитывать», — и настояла, чтобы всех внебрачных семерых детей короля, рожденных с «пятном дьявола», то есть всех дефективных — у кого рука одна больше другой, у кого нога, у кого шесть пальцев на руке, у кого горб намечается, — от Версаля отдалить, а воспитывать в отдельном Доме, на лоне природы, в спокойствии, тишине, в зелени и с птичками, чирикающими по-настоящему, а не из позолоченного горлышка, как в апартаментах их матери. И такое спокойное, ровное, на лоне природы, с правильным питанием — ягодами и овощами — воспитание дало поразительные результаты. Дети Монтеспан и оспу пережили, и кори разные и выросли, любя Монтенон и ненавидя собственную матушку.