Испуганный не на шутку, я подскочил к командиру. Он уже очнулся, потряс головой, сел, откашлялся.

— Илья! Илья!

Мазурук постарался улыбнуться:

— Точно. Мы в американском секторе Арктики…

— В чем дело? При чем тут сектор?

— Сектор… Теперь я примерно могу судить, что чувствует человек, когда его казнят… на электрическом стуле. Попить бы…

Побежал на камбуз. Вернулся с кружкой. Илья с видимым интересом разглядывал крепко обожженный палец.

— Как ты, командир?

— Все в порядке.

Прикинув вольтаж, я понял, что для более слабого организма напряжение оказалось бы смертельным. С той поры распределительный щиток приобрел исключительное уважение в глазах командира. Он соглашался на любую работу, лишь бы быть подальше от коварного устройства.

Все наши мучения и страдания сторицей окупались в минуты, когда двусторонняя связь налаживалась. А когда аппаратура снова рассыпалась, мы с удесятеренной энергией принимались за ремонт, конструирование и усовершенствование.

Несколько лет спустя мне, простите, посчастливилось видеть одного из радиоконструкторов на Земле Франца-Иосифа, когда он, поминая все черные силы, ремонтировал коротковолновый передатчик. Нам с ним пришлось при сорокаградусном морозе распаивать и спаивать тридцать девять деталей. О перчатках не могло быть и речи, сами понимаете.

Тридцать первая по счету, которую он держал в обмороженных и обожженных руках, оказалась с клеймом его завода. Конструктор оторопел, будто увидел призрак. Он был твердо уверен до той минуты, что его фирма не могла «наворотить» столько «подстраховочных» деталей, усложняющих эксплуатацию аппарата. Причем детали, «повышающие надежность», были соединены в последовательную цепь. Выход «подстраховки» из строя умерщвлял приемник.

— Нет, — сказал он тогда, — связь в Арктике должна стремиться к идеалу — каменному топору первобытного человека. И обладать всеми функциями и надежностью топора — вплоть до забивания гвоздей.

На шесть утра московского времени наши координаты: 89°02′ и долгота западная 92°00′. Нас за прошедшие сутки отнесло к Гренландии на десять миль. Дрейф начал уклоняться к меридиану папанинской льдины. Погода идеальная для полетов.

Утомленные авральной работой, пошатываясь от недосыпания, мы все же не могли не заметить красот на верхушке матери Земли.

Пока не настало время завтрака, Диомид Шекуров и Дима Тимофеев соревновались по очистке самолета от снега. Насыпало его за «ночь» достаточно. Площадь крыльев корабля, составлявшую двести тридцать квадратных метров, Диомид и Дима поделили на равные участки и теперь старались в меру своих недюжинных сил. Снег следовало не только сбросить, но и очистить гофре обшивки от снега и льда специальными лопаточками. Незаходящее солнце прогревало темную обшивку самолета, и снег подтаивал, а в пасмурную погоду смерзался.

Мазурук, ковыляя на больной ноге, очищал лыжи корабля от сугробов. Чтоб дух перевести, он слепил снежок и запустил им исподтишка в Тимофеева. Тот выпрямился и, увидев хохочущего Диомида, осыпал его снегом с лопаты. Довольный расправой над обидчиком, он снова принялся трудиться и был атакован с тыла. Шекуров пострадал вторично, потому что Тимофеев никак не мог понять, кто же шалит. Но Дима все-таки поймал Мазурука на месте преступления. Тимофеев притих и стал неторопливо подсыпать сугроб на переднюю кромку крыла. Мазурок снизу не мог видеть этих приготовлений. И в тот момент, когда Илья, посвистывая, проходил под огромным сугробом, Дима сбросил снег.

— Здорово «отрегулировал»! — отряхиваясь, смеялся командир. Теперь он с опаской вылезал из-под крыла и, верно, обдумывал план, на чем бы еще ему подловить если не Тимофеева, то Шекурова.

Командир знал толк в играх. А я убежден, что розыгрыши, шутки и подначки необходимы, как еда, для людей, попавших в сложный переплет.

Звон ложки о кастрюлю и зов Матвея Козлова приостановили «тайные приготовления сторон».

…Шли последние сутки битвы с торосами. Я отдыхал в палатке, куда заполз после сытного обеда. Уже засыпая, неожиданно услыхал, как командир сдержанно, но энергично говорит кому-то:

— Запрещаю будить! Солнце никуда не денется! Пусть отдыхает. Штурману нужна свежая голова.

— Но, Илья Павлович, уже более суток не было солнца! Облачность! Мы не знаем, куда нас унесло за это время. Разбудим, он замерит высоту и через пятнадцать минут пусть себе опять спит!

— Еще раз повторяю, не тревожьте штурмана. Пусть занимается только связью и навигационными расчетами!

Этот голос с нарочито подчеркнутой суровостью мгновенно лишил меня сна. Взяв секстант, я вылез из палатки и действительно увидел низкое солнце, мимо которого бежали обрывки серых облаков с рыжими краями. Стараясь не шуметь, я взял несколько отсчетов высот и с готовыми данными неслышно вполз в свою маленькую палатку. Сделав расчеты, нанес на карту новые координаты нашей льдины. Мы находились уже в тридцати двух километрах от полюса, и нас медленно, но теперь упорно несло в сторону от лагеря, который дрейфовал вдоль тридцать шестого меридиана. Таким образом, увеличивалась разность долгот между обеими точками и тем самым усложнялся курс следования в лагерь.

— Почему ты не спишь? — во входном рукаве палатки появилась голова Ильи Павловича.

Я молча показал ему карту с новыми координатами.

— Да, нас растаскивает, — пробормотал Мазурук, — до лагеря уже 147 километров. Нас тянет к Америке, а папанинцев — к Гренландии!

Он вернул мне карту и вполз в палатку, в которой царил оранжевый полумрак и было тепло от тихо шумящего примуса. Сбросив меховые рубашки и оставшись в одних свитерах, мы не без комфорта расположились на спальных мешках, которые лежали прямо на надувном полу палатки. С лицом, опаленным полярным солнцем, с корочками от ожогов мороза на щеках, при таком освещении Илья выглядел героем из романов Джека Лондона. Заметив мой взгляд, он улыбнулся:

— Не верится даже сейчас! Думал ли я, деревенский парень, что буду сидеть на полюсе?

Помолчали.

— Тяжело, но ради этого стоит жить! — снова заговорил Мазурук. — Ведь ты только подумай, под нами бездна океана в четыре тысячи метров глубины! А мы вот сидим, не хмелеем от радости, а ворчим, что океан-батюшка растаскивает наши льдины!

— А у меня, Илья, такое ощущение, что я сижу не в районе полюса, а где-то в заснеженной холмистой степи под Оренбургом. И знаешь, что я надумал…

— Что? Не томи!

— Полюса нет! Эта точка условная, и если ее не будет на земном шаре, тогда не будет и всей этой путаницы с меридианами!

— Постой, постой! — Мазурук схватил карту. — Ты хочешь сказать, что Земля без полюсов упростит навигационные расчеты в этом районе?

— Конечно! Ты представишь себе, что полюс не рядом, а где-то далеко-далеко, быть может, в бесконечности! Из школьной геометрии мы знаем, что параллельные, идущие в бесконечность, параллельны между собой. Согласно геометрии, которую мы учили в пятом классе, при пересечении параллельных линий другими прямыми параллельными углы пересечения будут одни и те же!

— Тетрадь в клеточку! Миллиметровка.

— Точно. Попробуем пересечь эти параллельные отрезком прямой. Проложим курс.

— Ну… И что? — спросил Мазурук.

— Проложим курс — отрезок прямой. Она пересечет параллельные под одним углом!

— Здорово! Понял! Ты хочешь сказать, что наш курс на лагерь Папанина будет какой-то одной определенной величиной? Что не к чему возиться в этой запутанной системе меридианов! — Илья до боли стиснул мои плечи. — До чего здорово устроены мозги человека, а! Попал в беду — ищи выход! И обязательно найдешь, черт побери!

— Теоретически этот вопрос решен Евклидом. Но я твердо знаю — таких карт нет, и в навигации они еще не применялись.

— Это чепуха! Нарисуем! Нарисуем — и все в порядке!