- А вы... что-то знаете? - прохрипела Мария, мечтая зарыться под подушку, спрятаться под толстым одеялом, чтобы не услышать ответа. Зачем тогда спрашивала? Ей нужна правда, чтобы сориентироваться и произвести перемены в своей жизни. Если получится. Маруся способна на домашние возмущения, не более того. Она не революционерка, она маленькая девочка, маленькая принцеска, которую любят, которую жалеют, говорят слова утешения. И она всё это принимает. И верит.

Панченко был прав: забота Дениса Бледнова ей нравится. Он ее паж, готовый исполнить любое желание. Как же обойтись без пажа маленькой принцеске. Но паж не должен говорить о своих чувствах своей повелительнице.

Она держит его на коротком поводке, лишая его собственных желаний. Чтобы удержать, приходится подкармливать задушевными беседами без определенной тематики. Просто философствует. А он поддакивает. Он счастлив, что она сошла с трона, стала с ним на одну ступень. Но ему нельзя забывать свое место. Сегодня он забыл свое место. И это Марусю беспокоит.

- Ты опять только о себе думаешь, - резюмировал Панченко, не дав конкретный ответ на вопрос.

- Почему о себе, я о муже спросила.

- О себе, о себе. Его измена это удар по твоему самолюбию. Ты не будешь спрашивать, почему он заинтересовался другой женщиной. Это вопрос влечет за собой копание в себе. По твоему мнению - ты безупречна. Значит, и вины на тебе нет. Виновен муж, виновна любовница.

- Значит, любовница существует. А я... закрылась на семь замков и не пускаю к себе почтальона с печальной вестью. Мне так комфортно, меня все устраивает... Слышите, устраивает! - взорвалась она, расставшись с безразличной монотонностью. - Все считают, что я засиделась в детстве. Знаете, почему? Меня любили и любят родители, я единственный ребенок в семье. Меня обожает муж, он меня нянчит, балует. Перенял эстафету у мамы с папой. Что плохого, когда человеку нравится, что его любят? Я не имею справляться с проблемами, но это дело наживное.

- Устраивает? На здоровье. Одно не пойму, почему ты такая напряженная? Нет в тебе радости, Машенька. Живешь, как будто мучаешься. Знаю, у тебя все хорошо. И на работе все в порядке. Ты стараешься, шеф тебя уважает, продвигает. Деток пока нет, но это временно. Будут детки, ты сразу повзрослеешь...

- Не надо...

- Извини... Девочка моя, пора бы уже выйти на свет Божий из своего заточения...

- Пора бы откинуться. - Маруся с трудом сдерживала слезы, но делала вид, что ей весело.

- Эх, эх, эх, молодежь! А ей про Фому, она мне про Ерему... Твой муж перенял эстафету у родителей, я - у Таракановой.

- Владимир Иванович, а вы свою жену любите? - спросила Маруся совсем не то, что рассчитывал услышать Панченко. Он ждал уточнений по поводу передачи эстафеты у Таракановой.

- Наверное, какое-то чувство к ней осталось. Не любовь, это точно. Хочу тебе признаться: женился я без любви. Так сложилось, в тонкости вдаваться не буду, ни к чему это. Если бы любил, не позволял себе вольностей... Некоторое время назад встретил женщину. Встретил и полюбил. И от жены уйти не смог, все-таки сорок лет вместе прожили, и с ней порвать сил не нашлось. Так и мучаемся все. Делаем вид, что нас это устраивает. Случилась бы любовь в молодости или хотя лет двадцать назад, без раздумья развелся. В старости на отчаянные поступки трудно решиться. Понимаешь, что счастье к тебе запоздало. Потому и радости особой не испытываешь. Глядя со своей колокольни, говорю тебе, дочка, надо все успеть вовремя.

- Не всегда всё зависит от нас. Вы - пример тому.

- Кто его знает.

- Владимир Иванович, вы врачиху нашу любите?

- Не веришь, что можно любить в мои годы? А вот люблю... Заболтали мы с тобой, пошли работать.

- Вот еще! О самом главном я не спросила. Владимир Иванович, вы не заметили ничего подозрительного во дворе дома, когда провожали Тараканову?

- Мы с ней в одном доме живем, в соседних подъездах, всех знаем от мала до велика. Дом-то заводской. Вечером всё было, как обычно. На детской площадке мамочки с детворой гуляли... Что еще? В нашем доме живет участник Отечественной войны, ему положено иметь гараж рядом с домом. Ворота были распахнуты, старик сидел на табурете, а его внук возился с "Жигулем", который дед получил от государства на шестидесятипятилетие Победы. Гараж был ярко освещен, свет падал наружу... В пятне света дворняга сидела и внимательно наблюдала за всем происходящим. Смешная такая собаченция, черного окраса, с лохматыми ушами.

- Мне бы про людей, - направила Маруся мужчину в нужное русло.

- Я почему про гараж заговорил, мне показалось, что кто-то притаился за распахнутой створкой гаражных ворот. То ли тень мелькнула, не могу сказать. Но человека я не видел. Но там точно кто-то стоял.

- Стоял и наблюдал за вашим прощанием. В котором часу это было?

- В восемь, в полдевятого. Где-то так.

- Ни фига себе вы погуляли. Мы разошлись около шести.

- Погуляли и не заметили, как время пробежало.

- Вы должны были увидеть, что полиции полно понаехало, и скорая, наверное. Неужели не слышали-не видели?

- Не видел и не слышал. Пришел домой, принял душ и сел перед телевизором. Жена растолкала и приказала идти в спальню. Я лег и уснул. Я всегда крепко сплю.

- А жена?

- Она тоже легла спать. Наша спальня выходит окнами на другую сторону, поэтому никакие шумы не долетели. Узнал о случившемся только утром. Соседки во дворе судачили. Я сначала прошел мимо, решил, что они кому-то кости по привычке перемывают, но они меня остановили... Рассказали... Вот как бывает...

- Не могу покривить душой и сказать, что мы с Ингой Генриховной жить друг без друга не могли, но мне искренне жаль, что всё так вышло.

- Конечно, жаль, человек все же. А то, что тебе от Инги доставалось больше других, это сущая правда. Ей нравилось тебя терроризировать. Ты пыталась дать отпор, но разве Ингу остановишь. Я ей сколько раз говорил, оставь девчонку в покое, чего ты к ней привязалась.

- А она?

- Не поверишь, говорит, она мне нравится. Хочу ее закалить. А то она слишком мягкая, пластилиновая... Потому и сказал об эстафете. Теперь я несу за тебя ответственность.

- Я ей нравилась? - опешила Кузина. - Никогда бы не поверила. Врала, наверное.

- Нет, правду говорила. Уж я-то знаю, когда она врала.

- Например.

- Например, вчера на гулянке, когда ляпнула про Дениса. Не спрашивай, ничего тебе не скажу, мы к этой теме не возвращались.

- Денис сказал, что Тараканова заметила его интерес ко мне и решила убить взаимную симпатию на корню. Сами знаете, что мне, кроме мужа, никто не нужен.

- Дениска парень хороший, но не твоего поля ягода. Пацан еще, ветер в голове гуляет.

- Вчера обо мне разговор заводили?

- Инга завела. Говорит, наша Маруся смеется, а глаза грустные. Того и гляди, расплачется. На чужие шутки реагирует невпопад, будто и не слышит. Когда все начинают смеяться, она отстает по времени. Что у нее происходит? Ты бы поговорил с ней, Володя.

- Может быть, до меня доходит, как до жирафа.

- Понятно, что тебе ничего не понятно.

- Владимир Иванович, больше вам нечего мне сказать о вчерашнем вечере? - официальным тоном спросила Кузина.

- Всё сказал.

- Я тут с Денисом поговорила... Он поклялся, что не убивал... Я ему поверила. Я доверчивая лохушка?

- Не понимаю, как ты, вообще, могла на него подумать. Конечно, это сделал не он.

- А что ваши дворовые кумушки еще говорили?

- К утру новость об убийстве Инги обросла несуществующими подробностями. Теперь разберись, где правда, где вымысел.

- Волнова говорила, что княжну ударили по голове тяжелым предметом.

- Это Волнова так сказала?

- Сама я не слышала, мне Дуся Кабачкова доложила.

- А больше она тебе ничего не доложила?

- Больше ничего. Волнова только этими сведениями поделилась. А что?

- Кто-то наплел следователю, что с тобой у погибшей были постоянные стычки, ты ее на дух не переносила. Я сам догадался, слишком он тобой интересовался.