- Зачем ты звал меня, Чорнобожич? - Пролепетал Михаил Иванович, ежась под огненным взором старика.

- Приспело время мне ученика найти, - прогрохотал старик. - Ты, колдун, славно служил мне в свое время. Ты ученика и приищешь!

- На что тебе ученик, Великий Змей, каким он должен быть?

- Он должен расчистить место. Нести мое слово и дело. Я чувствую изменения в мире. Грядет мое царство на земле. Все верные мне будут щедро вознаграждены, неверные - втоптаны в грязь! Ты, колдун. Настало время тебе похлопотать о своем месте у моего престола.

Худая, костистая рука поднялась, неестественно удлинилась, ладонь разжалась  перед самым носом Михаила Ивановича, и над ней всплыла длинная черная игла, вроде штопальной. Игла висела вертикально в пространстве и медленно вращалась вокруг своей оси.

- Возьми эту иглу. Отдашь ее тому, кто ее достоин. Пусть он напоит ее своей кровью. Она поведет его, и я всегда узнаю и везде найду его, когда приду в мир живых. Теперь иди.

Очнулся Михаил Иванович от того, что кто-то легонько попинывал его под ребра.

- Ай-яй-яй, любезный друг, - услышал он голос Анастаса Ивановича.  - В каком же ты виде! А ведь в восемь вечера у нас вылет из Шереметьева.  Как же так, братец?

- Ах-х-х-р-р-р! - Прохрипел Михаил Иванович.  - Младший Чорнобожич приидет в мир живых!

Анастас Иванович переменился в лице:

- Мда... Дело - табак...

16 июня 06.00 местного времени.  Пермь. Мотовилихинский район.

Неразлучные друзья пересекли реку Стикс. Так называется приток Егошихи, отделяющий "мир мертвых" - кладбище, от "мира живых" - собственно городской застройки.  До XIX века эту реку, впрочем, звали менее претенциозно - Акунька.  На Уральской улице Антон и Маго нашли круглосуточный супермаркет и, напутствуемые призраком, под бдительным надзором охранника, прихватили тележку, чтобы сделать  необходимые закупки.

- Масло берите самое свежее! Только сбитое! Это очень важно, - убеждал Корнелиус.

- Это какое из них?

- А я разве знаю? Кто, как ни вы, должен видеть, что за масло предлагает вам молочник?

- Ага, веселый, - хмыкнул Антон, рассматривая содержание жиров и сливок на упаковке. - Думаю, это сгодится.

- Хорошо, возьмите еще самолучшего меду, бортевого, плоды какие-нибудь - яблоки там, груши.  Походите по рынку, поторгуйтесь. Утром должны быть самые свежие.

- Чего еще брать? Колбасы надо? Вот - "Останкинская", Лидер Продаж, епт.

- Упаси вас Бог! Вы что, хотите прогневить Его?

- Кого?

- Божественное Дитя!

-Тьфу! Что еще?

- Олии возьмите.

-Че?

- Ну это...  Деревянное масло, чтобы лампадку жечь.

- Че?!

-Вот олух Царя Небесного, прости, Господи! Господь в церкви какой елей заповедовал в светильниках возжигать?

- Я че, вкуриваю что ли? Я и в церковь не ходил ни разу.

- Раскольник?-  Подозрительно осведомился Корнелиус

- Не, какой Раскольников. Я говорю - некрещеный я.

Корнелиус помолчал.

- Вот это ты зря, конечно, Антони. Ну да, Бог тебе судья. Батюшка мой, вот, в зрелом возрасте из лютеранской веры в православную перекрестился.  В общем -  из оливок давят олию, ясно тебе?

-А, оливковое масло!

- Ну да!

Один из редких в это время покупателей - молодая девушка в сарафане - подозрительно покосилась на странную парочку. Дерганый молодой человек с почти седой головой, сумасшедшими блестящими глазами и подвижным ртом разговаривает сам с собой. А его спутник - мрачный, лысый и бородатый кавказец, несмотря на летнюю пору, запакованный в длинную кожаную куртку, хмуро толкает перед собой тележку, куда дерганый загружает набор для здорового завтрака. По пятам за парочкой ходит охранник, на которого оба не обращают никакого внимания. Девушка, на всякий случай, отошла немного в сторону.

Парочка же отоварившись, повернула к кассе, расплатилась и, переложив продукты в пакет, покинула магазин.

Часа через два виденные девушкой подозрительные покупатели босиком и на корточках сидели в снятой на сутки у доброй бабушки квартире и жгли олию в вынесенной с кладбища плошке-светильнике, поместив туда свитый из марли фитиль. Перед лампадой лежал черный камень, а рядом с ним, в самых лучших тарелках бабушкиного парадного сервиза, безжалостно извлеченных из серванта, горкой помещались взбитое с медом сливочное масло, крепкие яблоки Сезонные и груши Конференц.

Церемонию вел дядюшка Корнелиус, державший длинную речь на совершенно непонятном Антону языке.  Когда он произносил слово "Кришна", наученные им Антон и, вслед за ним, Маго трижды хлопали в ладоши. Постепенно нудный речитатив вогнал приятелей в некое подобие транса, хлопали они отстраненно, на автомате.  По комнате плавали петли и нити дыма от сжигаемого масла, блестящая поверхность черного камня, казалось, замутилась.

Вдруг глаза Антона расширились. В глубине камня он углядел словно бы туманный, движущийся контур. Сгибающаяся и разгибающаяся запятая. Контур рос, увеличивался, его движения становились все более судорожными и резкими и, внезапно, стихли. Теперь Антон отчетливо видел крошечную человеческую фигурку, зависшую в самой середине ставшего прозрачным камня.  Порывисто вздохнул Магомед, тоже увидевший эту фигурку. Корнелиус ускорил свою речь, теперь она звучала торжественным гимном, Кришна поминался через раз, редкие хлопки ладоней превратились в аплодисменты, переходящие в бурную овацию. Фигура из камня вдруг резко выдвинулась вперед, моментально увеличилась в размерах и, вот, перед ошарашенными товарищами сидит младенец! Вполне обычный, не считая подчеркнуто прямой, недетской позы, внимательного, сосредоточенного взгляда, который он переводил с одного предмета обстановки на другой, не делая различия между сервантом и человеком. Ну и голубоватого оттенка кожи, конечно. Волосы младенца были густы и курчавы.

Вот он посмотрел на Антона, губы его тронула легкая улыбка. Перевел взгляд ему за спину, слегка нахмурился. Посмотрел на Магомеда, нахмурился еще больше.  Затем на глаза младенцу попались полные тарелки со снедью. Он оживился, подтянул тарелки к себе и с неожиданной для столь юного тела прожорливостью принялся поедать масло прямо руками. Затем настал черед фруктов. Пища была поглощена менее чем за минуту.

Корнелиус снова заговорил, явно обращаясь к младенцу, тон его был искательный. Младенец наклонил голову, внимательно прислушиваясь. Затем правой рукой он показал обнадеживший Антона знак "ок", сложив большой и указательный пальцы колесиком. Когда же он заговорил, из глаз и Антона и Магомеда потекли слезы умиления и восхищения, до того сладок и приятен был его голос, подобный нежным звукам свирели, звонкий, как бег родника по камням.

- Поздоровайтесь! - Зашипел Корнелиус расслабившимся приятелям. - Как я вас учил!

- Намаскар! Джай ки Кришна!  - возгласили Антон и Магомед, воздев над головами сложенные вместе, пальцами вверх ладони.

- Кришна бол. - Улыбнулся сидящий перед ними, увитый цветочными гирляндами и одетый в богатые шелковые одежды голубокожий юноша.

Он поднял правую руку, согнул ее в локте и показал приятелям вытянутую пальцами вверх ладонь, как бы говоря им: "Харэ!" Затем, после небольшой паузы, продолжил уже по-русски:

- Да пребудет с вами тремя мое благословление. Преданно служите мне, и я осыплю вас плодами и рисом, вознесу над миром. Отступников же от меня - карайте. Обрейте им головы и бросьте под ноги слону, пусть он растопчет их.

- О, Мудрейший! Все будет сделано по твоим словам! - Ответствовал Корнелиус. - Даруй же нам толику своей силы, дабы мы могли нести твое Слово!

- Да будет так! - Возгласил юноша, переплетя пальцы рук на животе. - Повторяйте за мной все, что я делаю и говорю.

Антон и Магомед так же сложили пальцы, выпрямились. Урок начался.

17 июня. 2:20 ночи, Под Пермью. Трасса Р242

Вообще эту ночь старики и молодежь провели по-разному. Михаил Иванович и Анастас Иванович сели на рейс до Бейрута и сейчас, совершив пересадку в Белграде, мирно подремывали в креслах бизнес-класса, готовясь к последующей через час посадке в международном аэропорту имени Рафика Харири. Антон и Магомед встречали третьи сутки без сна в машине, опившись выданной им сомой для бодрости.