Ночью эшелон подолгу стоял на запасных путях каких-то станций. На рассвете 16 февраля, когда поезд тронулся, сквозь приоткрытую дверь узники увидели, что они проезжают через большой город. На стенах домов удалось прочесть написанные большими буквами рекламы и объявления. Это был австрийский город Линц, и всем стало понятно, что их везут на восток. Дмитрий Михайлович, как и все заключенные, тоже стал более оживленным.

— Линц — второй по, величине город Австрии, — сказал он. — Это хорошо, что нас везут на восток: отсюда до Чехословакии рукой подать. Ребята, крепитесь!

Примерно через час поезд миновал станцию и остановился. На здании вокзала надпись: «Маутхаузен».

Эсэсовцы вышли из вагона и заперли снаружи дверь.

— Вот она, конечная цель нашего пути — Маутхаузен! Да, слышал о нем. Наверное, трудно будет, но ничего. Главное — верить в свои силы, — сказал Карбышев. Двери отодвинули, началась выгрузка. Из вагонов вынесли трупы умерших, сложили на платформе. Живые построились в колонну.

Но некоторые уже не могли встать. Они едва выползали из вагона и опускались возле него. Ни угрозы, ни плеть, ни пинки фашистского сапога уже не могли поднять на ноги полуживых людей. Судьба их была решена.

В колонне эсэсовцы еще раз пересчитали заключенных и приказали бежать по направлению к лагерю. Через каждые 10 метров по обочинам тротуаров стояли патрули с автоматами, на каждому углу — охранники с пулеметами и собаками. Обессиленные узники бежать не могли и едва шли, но все равно отстающих было много. Их сначала били дубинками, прикладами автоматов, натравливали на них собак, потом обессилевших стали расстреливать на месте.

Заснеженная, скользкая дорога все время круто поднималась вверх и только за городом уползла в небольшой лесок. Каждый шаг — усилие, боль. Мешали деревянные колодки на ногах. Люди спотыкались, падали. Многие шли босиком по снегу.

Дмитрий Михайлович совершенно выбился из сил и начал отставать. Споткнувшись о булыжник, он упал, но Митя и Иван быстро помогли ему встать, взяли под руки и довели до вершины холма. Наконец показался концлагерь. Мрачные гранитные стены, сторожевые башни…

Колонна пленников подошла к ограждению из колючей проволоки, миновала шлагбаум со сторожевыми вышками. За шлагбаумом дорога свернула влево. Еще один подъем. По левую сторону дороги — несколько бараков, огороженных колючей проволокой. Пройдя мимо, узники свернули вправо и подошли к высокой каменной стене с протянутыми над ней несколькими рядами колючей проволоки.

Большие, деревянные, окованные железом ворота. Над воротами массивный, отлитый из бронзы громадный человеческий череп, под ним, на крыльях хищного орла свастика. Ниже тоже литые латинские буквы «К. М.». Расшифровать легко и просто: «Концентрационный лагерь Маутхаузен».

У ворот всех узников опять пересчитали, затем провели на большую асфальтированную площадь — аппельплац. С одной стороны стояли несколько бараков, а с другой — баня-прачечная, кухня и закопченный, мрачный крематорий. Над ним дымила труба.

Невдалеке от ворот в стене каменной ограды были вмонтированы несколько цепей, которые сдавливали двух заключенных. Один из них еще стоял на ногах, а второй уже беспомощно висел на цепи, намертво стиснутый железным удавом.

А на аппельплаце по нескольку раз пересчитывали людей. Эсэсовцы запутались в расчетах — сколько умерло в пути, сколько пришлось пристрелить, скольким удалось сбежать, сколько довезли. Считали так, будто дорожили каждым человеком, как бесценным сокровищем. В конце концов выяснилось: из 2000 узников Заксенхаузена в Маутхаузен дошло менее половины.

16 февраля 1945 года, в полдень, Дмитрий Михайлович Карбышев прошел в ворота очередного лагеря и стал узником Маутхаузена.

В тот полдень над лагерем низко нависли тучи. На горах лежал глубокий снег. Карбышев окинул взглядом всю обширную территорию: ни одного деревца, ни кустика. Южная сторона у ворот обнесена массивной десятиметровой стеной с бойницами для пушек и пулеметов. У северной стороны такая же каменная стена, но пониже и с четырьмя рядами колючей проволоки.

За несколько лет жуткого плена Карбышев не раз слышал об этом лагере, раскинутом на плоской вершине высокого каменистого холма. Собственно, тут было несколько лагерей — один в другом, другой в третьем. И каждый разбит на самостоятельные части, которые тоже тщательно изолированы одна от другой оградами из колючей проволоки.

В каждой части по нескольку блоков. И они разобщены. Внутри блок тоже разделен на две половины — левую и правую. Обе половины назывались комнатами, хотя ничем не напоминали домашнее жилье. Это были мрачные острожные казематы: два ряда трехэтажных нар, между ними своего рода запретная зона — заключенному полагалось побыстрее пройти по этому месту к нарам, чтобы лечь на тощий сенник или голые доски.

История Маутхаузена так же мрачна, как и его внешний облик. Первые узники появились в нем сразу же после объявленного гитлеровцами «аншлюса» — присоединения Австрии к фашистской Германии.

Австрийские коммунисты и социалисты, участники вооруженного сопротивления фашистам в Австрии в феврале 1934 года и испанские республиканцы 1936 года — вот первые жертвы Маутхаузена.

Так он и остался лагерем для особо нежелательных политических преступников. Ему присвоили категорию № 3 — самую высокую. Лагерь такой категории не должен никого выпускать живым. Умерщвляли людей по тщательно продуманной системе.

Главный комендант лагеря штандартенфюрер СС Франц Цирайс подчинялся непосредственно Гиммлеру, начальнику службы безопасности Кальтенбруннеру и обергруппенфюреру Полю. Лагерем интересовался сам Гитлер, отдавая через свою канцелярию приказы на массовые убийства антифашистов.

Охраняли Маутхаузен эсэсовские отряды «Мертвая голова» и СД — изощренные палачи, обученные в специальных школах. Им был придан гарнизон в несколько тысяч солдат, носивших форму эсэсовцев.

Но даже в этом кромешном мраке от всех других отличался изощренностью, разнузданностью зверств блок № 20 — внутренняя тюрьма Маутхаузена.

В ней оказался сбитый в бою и захваченный в плен командир эскадрильи штурмовой авиации И. В. Битюков. Он сравнивает двадцатый блок, закупоренный в гранитную ограду, с огромным склепом. Это было страшилище даже для тех, кто прошел все предыдущие ступени фашистского ада. В конце войны в двадцатый попадали почти исключительно советские офицеры, собранные из прифронтовых тюрем и лагерей. Кормили их нерегулярно по уменьшенному пайку и нередко заставляли голодать по два-три дня.

«Узник блока смерти, — рассказывает Битюков, — походил на скелет, обтянутый высохшей, как пергамент, кожей. Тело его пестрело синяками, ссадинами, ранами и нарывами от частых побоев, пыток, чесотки и других болезней. Распорядок его дня не менялся: с семи утра до восьми вечера он стоял на дворе в жалких лохмотьях, без головного убора, босыми ногами на снегу, получая побои от блокового, штубендистов, эсэсовцев.

Тех, кто не выдерживал, валился с ног, заставляли лежать в рваной одежде на снегу по 2–3 часа, затем купали в холодной воде и тут же снова выгоняли нагими на мороз.

Во дворе блока проходила канализация со смотровым колодцем. Провинившихся бросали в него и закрывали люк тяжелой бетонной крышкой…».

За две недели до того, как Дмитрий Михайлович оказался в Маутхаузене, произошло невероятное событие: массовый побег из этого «мрачного склепа».

К середине января 1945 года в блоке № 20 находилось 870 смертников: советские офицеры, командиры и комиссары партизанских отрядов, диверсанты, пленные, отказавшиеся работать на немецких заводах…

И они решили не ждать своей участи, а бежать.

Организаторы побега — Герой Советского Союза подполковник Николай Иванович Власов, участник многих воздушных боев под Сталинградом, подполковник. Александр Филиппович Исупов, командир авиационной дивизии полковник Кирилл Чубченков — объявили свое решение остальным.