— Но ведь Дублин — это так далеко, — сокрушалась та.

— Всего-навсего короткое путешествие самолетом, мамочка. Я смогу прилетать домой на выходные.

Но Одри беспокоилась не только о расстоянии. В Дублине жил Луис.

— Колледж Тринити в Дублине! — восхитилась тетя Сисли, а ныне миссис Энтони Фитцхерберт. Она вышла замуж за землевладельца, выкупившего ее землю после отъезда цыган. Энтони, приятный, добродушный человек, предпочитавший твидовую и кашемировую одежду, вернул ей молодость, веру в любовь и ее обожаемую ферму. Сисли улыбалась теперь с уверенностью женщины, прошедшей сквозь огонь любви, чье сердце обожжено, но все же способно биться и бесконечно благодарить за любовь менее страстного, но преданного и сильного мужчину. — Вот это здорово! Дублин — прекрасный город. Ты полюбишь его, Грейс. — Она как раз расчесывала одну из своих собак. Потом собрала со щетки шерсть и бросила ее на траву. — Хороший материал для птичьих гнезд… Жаль, что время гнездования прошло. Птицы уже улетают.

— А вы там были? — спросила Грейс, вытягиваясь на солнце.

— Да, дважды. Я ездила к дяде Луису.

— Дяде Луису?

— К тому странному дядюшке Луису, о котором никогда не вспоминают.

— Тому самому, который научил Леонору играть на пианино?

— Да. Он немного сумасшедший.

— А что он делает в Дублине? — Грейс знала, что у отца есть брат, но в разговорах его имя упоминалось редко, а единственная его черно-белая фотография стояла на рояле у тетушки Сисли.

— Многие годы он работал в колледже учителем музыки. Теперь он уже на пенсии. Живет в колледже, в студгородке.

— А что же он целыми днями делает?

— Подозреваю, что кричит на студентов, — засмеялась тетя Сисли, вспомнив взрывной характер брата, и вернулась к расчесыванию собаки. — Сварливый старикан. Но если хочешь с ним познакомиться, навести его. Это внесет разнообразие в его жизнь.

— А почему к нему никто не ездит? Что бы ни случилось, но он — часть нашей семьи.

Сисли откинулась на стуле и устремила взгляд вдаль, пытаясь найти правильные слова.

— У них вышла размолвка с твоим отцом. Много лет тому назад. Еще до твоего рождения. Не знаю, что послужило поводом. Одно время Луис жил в Аргентине с твоими родителями. Любил сестру твоей матери, Айлу, которая умерла от менингита, будучи очень юной. Не думаю, что твоя мать смогла смириться с этой утратой. Возможно, Луис тоже.

— Он старше вас с отцом?

— Нет, он на восемь лет младше твоего отца. Если Сесилу сейчас шестьдесят пять, то Луису должно быть пятьдесят семь. Он прожил несчастливую жизнь. Он не такой, как все. Но, может быть, тебе удастся околдовать его. Это пойдет ему на пользу.

— Разве он не женат?

— Я никогда не верила, что можно любить одного человека всю жизнь. Я никогда не считала, что это правильно. Но, — она тяжело вздохнула, — Луис всю свою жизнь любил одну-единственную женщину. Он не предал ее. Никогда не посмотрел на другую.

— Это так грустно! Каждый заслуживает любить и быть любимым. Так устроен мир.

Тетя Сисли рассмеялась. Она никогда до конца не понимала Грейс.

— Ты можешь поехать и подбодрить его. Вам будет хорошо вместе, потому что вы оба витаете в облаках. Странно, что вы до сих пор не познакомились.

— Мама не хочет, чтобы я уезжала.

— Это потому, что твоих сестер в свое время отправили учиться в Англию. Твоя мама очень огорчалась, а отец полагал, что девочки получат лучшее образование. Он оказался прав. По-своему. Если бы Леонора не приехала сюда, то не встретила бы Флориена, а посмотри, как они счастливы. Маленький Панацель — просто мечта. Очаровательный мальчонка! И к тому же озорной. Я его обожаю! Его братик и сестричка тоже чудесные, но для Панацеля в моем сердце всегда будет особое местечко. Он родился в моем доме, понимаешь… Поэтому я ощущаю к нему особую привязанность.

— А знаешь, Алисия никогда не будет счастлива, — хмуро сказала Грейс.

Тетя Сисли снова принялась вычесывать собаку.

— Дорогая, ты не должна говорить такие вещи.

— Ну, я никогда не скажу об этом Алисии или маме. Однажды, когда я была совсем маленькой, я допустила такую ошибку по отношению к своей тете Нелли. Она потом со мной не разговаривала. Но я знаю, что Алисия никогда не найдет свое счастье. Она гоняется за призраком. Пытается допрыгнуть до облака, к которому никогда не сможет прикоснуться. Даже Алисия не может диктовать небу свою волю.

— А я уверена, что эта девчонка хорошо устроится в жизни.

— О, у нее будет много любовников. Но никто не будет достаточно хорош для нее. Она всегда будет недовольна. Это уже начинает отражаться на ее лице.

И снова Грейс была права. Внутренняя сущность Алисии начала отражаться на ее чертах — вечное недовольство и язвительность оставили на лице глубокие, не исчезающие следы, придав ему отталкивающее выражение. По-прежнему красивая, но очень холодная… А Леонора с каждым днем становилась все прекраснее. Она не была ни стройной, ни изысканной. Она была очень земной и светящейся, словно спелый персик. Она воспитывала своих троих детей с любовью и вдохновением, рассказывая им о милом ее сердцу прекрасном божественном саде. Они помогали маме собирать яблоки и сливы, ежевику и терн, которые та потом продавала на городском рынке, а в летнее время устраивали пикники прямо в поле, чтобы отец мог спрыгнуть с трактора и присоединиться к ним на какое-то время, а потом продолжить работу. Их жизнь была простой, но у них было все необходимое, а главное, они обладали самой большой ценностью из всех существующих — любовью. В сравнении с их счастьем Алисия не имела ничего.

Стоило дочери уехать, как Одри охватило беспокойство.

— Грейс не такая, как все дети, Сесил. Она — ребенок в теле юной девушки, — сказала она в тот вечер, когда Грейс уехала в Дублин.

Сесил положил книгу на кровать и повернулся лицом к жене.

— Она приспособлена к жизни лучше, чем ты думаешь. Понимаешь, ее интересуют не только феи и ангелы.

— Да, я знаю, но все равно она как ребенок. Я не верю, что она готова ко встрече с реальным миром. — Одри взяла со столика баночку крема для рук.

— Но ей нужно дать возможность испытать себя, иначе как же она познает этот реальный мир? — спросил он, снимая очки.

— Я просто хочу защитить ее. — Она выдавила из себя извиняющуюся улыбку, чтобы показать, что понимает свою слабость.

— Ты ведь и Алисию с Леонорой хотела от всего защитить! А Грейс — наша младшая, поэтому естественно, что ты хочешь быть поближе к ней.

— Ты думаешь, мне не хочется, чтобы она взрослела?

— Ты всегда хотела видеть, как растут близнецы, но твои мечты не сбылись. И это моя вина, — добавил он тихим голосом.

— О, Сесил! Я ни в чем тебя не виню. С того времени столько воды утекло… — Она потрепала его по руке. — Нет, в Грейс есть что-то неземное! Я чувствую, что она нуждается во мне больше, чем наши старшие дочери.

— Видишь ли, Одри, — сказал Сесил, качая головой и с нежностью глядя на жену, — у тебя с Грейс очень трогательные отношения, но, по правде говоря, она сильнее Алисии и Леоноры, вместе взятых.

— Ты так думаешь?

— Я знаю это. Посмотри на нее. Ее убеждения непоколебимы. Она знает, что, когда мы умрем, нас ждет целый мир. И хотя я не совсем в это верю, в моем возрасте очень приятно знать, что кто-то в этом уверен. Ее уникальность дает ей огромное преимущество. Она никогда ни в ком не нуждается, потому что счастлива наедине с самой собой. Это — божье благословение. Она неуязвима. Непобедима. Она никогда не совершит ничего, что противоречит ее убеждениям, только ради того, чтобы угодить кому-то, и не наделает глупостей из-за бестолковой страстной влюбленности. Нет, я верю, что Грейс ближе к Богу, чем все мы, поэтому в ней осталось очень много детского. Она знает, что жизнь — театр. И не принимает мир слишком серьезно. Я никогда не думал, что буду говорить такое о Грейс. Когда-то ее слова и поступки доводили меня до исступления и ставили в тупик. Но с годами я научился понимать ее. С ней все будет в порядке. Я действительно верю в это.