— Она сказала именно так? — восхищенно спросила Роуз. Неожиданно в ее сознании из подверженного соблазнам и несовершенного человеческого существа дочка превратилась в святую, или, скорее, в ангела.

— Да, она просила не забыть сказать вам, что хочет пышные похороны с большим количеством слов, громкими рыданиями и заламыванием рук.

— Правда, Одри?! — недоверчиво переспросил отец, понимая, что это неподходящий момент для шуток.

А Роуз выдавила из себя слабую улыбку и печально засмеялась.

— Конечно, правда, — грустно подтвердила она. — Это так похоже на Айлу!

28 июня 1948 года

Смерть Айлы потрясла общину. Встречаясь, люди говорили мало, а те, кто все-таки говорил, обсуждали это печальное событие. То, что Перон купил британскую железную дорогу и принял меры по выполнению своего предвыборного обещания — уменьшить иностранное влияние на экономику, на фоне этой трагедии казалось сущим пустяком. Смерть Айлы была неожиданной. Неожиданной и бессмысленной. В день похорон школу закрыли. Жители Херлингема потянулись к церкви, заполняя ряды стульев, словно черные летучие мыши. Все вспоминали Айлу, ее чувство юмора и веселость, ее смех и присущее девочке особое очарование. Даже «крокодилицы» говорили только хорошее о ребенке, который не успел вкусить прелесть порока и не испытал соблазнов взрослой жизни. Айла была возведена в ранг святой, а у святых не может быть недостатков.

Роуз спрятала горе под черной вуалью и привела своих плачущих младших детей к предназначенному для их семьи месту в церкви, где они расселись и стали с благоговейным страхом смотреть на маленький гробик, установленный на возвышении и усыпанный огромным количеством белых лилий. При жизни Айла казалась намного выше. Генри, оставивший последние слезы в далеком детстве, рыдал так, что его слез хватило бы на огромное озеро. Он делал все возможное, чтобы успокоить семью: как бы то ни было, кто-то же должен позаботиться и о живых… И несмотря ни на что он чувствовал себя раздавленным грузом тяжелой утраты.

Одри с самого утра не проронила ни слова. Она не чувствовала под собой ног, и, пройдя на свое место, тихо опустилась на скамью. Девушка тупо смотрела на гроб и старалась представить, как могла неугомонная Айла согласиться лежать в таком тесном ящике. Казалось невероятным, что девочка, хранившая в душе больше жизни, чем все члены семьи вместе взятые, могла умереть. Затем Одри сосредоточила взгляд на восково-бледном лице сестры. Еще недавно она, бездыханная, лежала в кровати, а Одри убеждала себя, что, каким бы это ни казалось невероятным, Айла мертва. Она угасла… Одри внезапно ощутила себя одинокой в этом мире и заплакала — о себе и об Айле, которой слезы уже не помогут. Айла была теперь в прекрасном месте, там, где можно бегать с развевающимися на ветру локонами и веселой улыбкой на губах. Она вспомнила просьбу Айлы громко плакать и стенать, но большое количество прихожан не способствовало столь бурному выражению чувств.

Для Одри церемония похорон прошла как в тумане. Она слышала, как отец читает молитву. Его пальцы, с силой сжимавшие края кафедры, побелели. Было очевидно, что сердце Генри Гарнета сжигает бесконечная боль. Плечи Роуз вздрагивали. Генри никогда прежде не выглядел таким уязвимым. Она любила его так сильно, что сердце ее было готово разорваться на части. Церковные гимны были спеты неуверенными слабыми голосами под аккомпанемент органа, который звучал слишком громко. Затем викарий прочитал молитву, испытывая благоговейный страх перед тяжело повисшей тишиной.

Одри отыскала взглядом тетю Хильду и тетю Эдну, сидевших между вялыми и поникшими дочерьми Хильды. Рот Хильды казался еще тоньше и был искривлен недовольством более, чем обычно. Скорее всего, она упрекала Всевышнего в том, что он снова ранил ее семью в самое сердце. Эдна же сидела, грустно опустив голову, с благодарностью вспоминая своего любимого Гарри и тихо молясь о том, чтобы он встретился с Айлой и присматривал за ней, где бы она ни находилась.

У Одри не хватало смелости оглянуться. Она точно знала, что и Луис, и Сесил были рядом. Неожиданно ей подумалось, что сейчас она должна хотеть быть поближе к Луису. Но такого чувства не было. Раз она не могла находиться рядом с Айлой, единственным ее желанием было остаться наедине со своими мыслями. Казалось, Луис утратил свое значение в ее жизни. И Сесил тоже. Смерть Айлы преподнесла ей важный урок: в мире нет ничего важнее семьи.

Благодаря Божьей милости Одри заметила присутствие Айлы в церкви. В этом не было ничего удивительного — обещала же она, в конце концов, что придет. Вначале Одри ощутила внутренний трепет, потом почувствовала присутствие кого-то так близко, что могла слышать его дыхание. Кровь ударила в голову, щеки лихорадочно запылали. Она осторожно огляделась, чтобы понять, чувствует ли это еще кто-нибудь. Нет, никто. Окружающие внимали заключительной молитве викария. Одри подняла глаза и задержала взгляд на алтаре, ощущая незримое присутствие духа Айлы. Но как бы она ни вглядывалась, она ничего не увидела. Девушка закусила губу и стала смотреть еще внимательнее. Одри знала сестру и отдавала себе отчет в том, на что та была способна. Затем, словно обидевшись на неспособность Одри увидеть его, дух Айлы сотворил маленькое чудо. Одри затаила дыхание. Долгое время она просто не могла шевельнуться. Наконец, не отрывая глаз от алтаря, она подтолкнула локтем Роуз и прошептала ей в ухо, сжимая руку матери горячими пальцами:

— Ты заметила, что на алтаре только что потухли две свечи?

Роуз отрицательно покачала головой:

— О чем ты говоришь?

— Посмотри!

Одри была права. Первая и шестая свечи из двенадцати в ряду погасли. От фитильков к сводам церкви тянулись ниточки дыма.

— Ты о чем говоришь, Одри? — еле слышно прошептала мать.

— Айла, — тихонько сказала та.

— Всевышний! — удивленно воскликнула Роуз. — Ты что, хочешь сказать…

— Да! Айле было шестнадцать. Разве тут может быть ошибка?

Они обе впились взглядами в алтарь. И хотя никто из них не видел его, обе были уверены, что дух Айлы витает совсем близко.

Как только панихида закончилась, Одри помогла матери встать.

— Милая Одри, ты — мое утешение, — сказала Роуз, нежно улыбаясь дочери. — Если бы не ты, я не знаю, что бы я сейчас делала. Теперь ты — моя единственная девочка. Ты была моим первенцем. Я никогда не думала, что смогу любить другого ребенка так же сильно, как тебя. Но затем появилась Айла, и я поняла, что дети приходят в этот мир, принося с собой свою собственную любовь, и я любила ее так же сильно, как тебя. А теперь мы снова вдвоем. Сегодня я молилась о тебе. Молилась о том, чтобы Сесил позаботился о тебе и сделал так, чтобы никакие беды не коснулись тебя. — Одри опустила глаза. Если бы только мама знала, кого она на самом деле любит! — Я чувствую, что твое будущее с Сесилом будет безоблачным, — сказала она, беря дочь за руку. — А теперь пойди найди его, моя девочка, и пригласи к нам на чай. Приглашены все, Марисоль приготовила empanadas[5].

Одри смотрела, как мать с отцом идут по проходу, и ощутила прилив грусти.

Постепенно церковь опустела. Голоса стихли, и Одри наконец-то осталась наедине с невидимым духом Айлы. Она тихонько пробралась к алтарю, где над первой и шестой свечой все еще вился дымок как доказательство случившегося чуда. Так, даже после смерти, Айла разговаривала с ней. Дрожащими руками Одри вынула погасшие свечи из серебряных подсвечников и поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть. Затем стала на колени, закрыла глаза и в тишине пустой церкви ощутила присутствие сестры так отчетливо, как если бы она была жива.

— Айла, я так надеялась, что ты придешь! Без тебя я чувствую себя потерянной. Я боюсь, у меня нет связи с этим миром. Как ты могла так быстро уйти? У нас даже не было времени сказать тебе, как сильно мы тебя любим, какая ты особенная. Но ты ведь это знала, правда? Ты всегда знала, а сейчас знаешь даже больше, чем раньше, потому что оттуда ты все видишь. Как бы мне хотелось быть там с тобой! Я не хочу жить без тебя. Жизнь теперь кажется мне такой долгой и безрадостной… Как я буду жить без твоей дружбы, твоей поддержки, твоего смеха и твоей любви? Я не думаю, что у меня хватит сил бороться. — Одри уже не осознавала, где находится. Слова лились непрерывным потоком. Она не чувствовала своих слез, не слышала своего голоса, который перешел в шепот. — Ты же была полна жизни, Айла, — продолжала она, — куда исчезла твоя живость? Почему ты не боролась настойчивее? Я никогда не перестану скучать по тебе и любить тебя. Никто из нас не перестанет. А однажды мы снова воссоединимся. О Айла, я не могу дождаться этого момента!