— Слабых? Видели бы вы, как эти подростки, отнюдь не могучего сложения, с биджими управляются…
Раз в год, перед началом сухого сезона, прежде чем откочевать в долины рек, боророджи собираются родовыми кланами на свой праздник. Все, от мала до велика, наряжаются в традиционные одежды. Каждая семья не скупится — готовит мясные блюда. С утра до вечера в стойбище звучит музыка, не прекращаются танцы. На этих же праздниках парни выбирают себе невест (у кочевников-скотоводов браки разрешены только внутри своего клана). И все же главное событие гаута увасан — игры молодежи, чем-то напоминающие родео, во время которых юноши показывают свою силу и ловкость. Гаута увасан устраиваются на небольшой площадке, размером с волейбольную, ничем не огороженной. На нее выводят матерого быка с крутыми рогами, спутывают ему веревками передние и задние ноги. Концы веревок метрах в пяти-шести от зебу крепко держат мужчины, не давая ему сдвинуться с места. Затем на площадку выходит старый пастух и предлагает подросткам вступить в единоборство с быком. Смельчак, как правило, находится. Он становится перед зебу на колени в пределах досягаемости грозных рогов и начинает дразнить его щипками за ноздри. Бык, не привыкший к такому обхождению, взъяривается и пытается поддеть обидчика на рога-ятаганы. Но это не удается: пастушок, изгибая туловище во все стороны, увертывается, да и мужчины начеку — не позволяют животному передвигаться. Доведя зебу до белого каления, подросток забегает сбоку, вскакивает на шею, хватается за рога. Разом отпускаются веревки, и тут-то начинается захватывающее дух зрелище.
Бык, налитый неукротимой силой, словно дикий мустанг, бросается из стороны в сторону, неистово брыкается, вертится волчком, яростно мотает головой, стараясь сбросить седока. Он разметал бы толпу кричащих людей, обступивших со всех сторон площадку. Но гнев его и ярость направлены сейчас на дерзкого обидчика. Так проходит минут десять, и все это время пастушка, точно кузнечика на самом верху былинки, раскачиваемой сильным ветром, трясет и швыряет. Нужны колоссальное напряжение сил и чрезвычайная ловкость, чтобы справиться с беснующимся зебу.
Постепенно силы покидают быка. Почувствовав слабость биджими, подросток, используя рога, как рычаги, начинает крутить ему шею. Видимо, в это время у зебу наступает удушье или же он теряет ориентировку. Во всяком случае, движения его слабеют, и наконец под восторженные крики болельщиков он, словно обессилевший путник, опускается на землю.
Зрители расступаются, зебу, вскочив, тяжело трусит в саванну. На площадку выводят свежего быка, и в противоборство вступает новый пастух. Случается, что подросток сам оказывается сброшенным на землю. Ну, а победителем считается тот, кто быстрее других уложит быка «на лопатки».
…Сокото поразил меня обилием деревьев. Купами и в одиночку, они были всюду — на улицах, площадях, во дворах. Впрочем, как вскоре выяснилось, необычного тут ничего нет: своей северной окраиной Сокото упирается в реку.
Я хотел поскорее попасть к маджеми, но Ангулу Фари придержал меня. Жизнь Сокото во многом определяется особенностями здешнего климата. Город рано пробуждается и поздно засыпает, а в полуденные часы (мы приехали в такое время) замирает. Закрываются государственные учреждения, магазины, лавки, мастерские ремесленников: люди прячутся по домам, пережидая зной. Догадавшись, наверное, что меня не удастся сразу затащить в местный кондиционированный отель, Ангулу Фари решил показать свой город, которой в его повествовании сбросил тусклый налет обыденности.
Сокото, основанный каким-то аборигеном и унаследовавший его имя, ведет свое летосчисление с XII века. В скромной деревеньке, открытой ветрам, долгое время было десятка два круглых хижин, куда изредка наведывались кочевники для обмена своих продуктов на продукты земледелия. И все же история Сокото больше связана с именем другого человека.
После осторожной езды по лабиринту улочек, направляемый Ангулу Фари, я вывел автомашину на большой пустырь. В центре его за трехметровой стеной, выставившей в разные стороны свои четыре клинообразных угла, проглядывало круглое строение. Рядом разрослись деревья, положив ветви на плоскую крышу. Это был кубба — мавзолей, построенный над могилой Османа дан Фодио.
С именем этого человека связана одна из ярких страниц в истории Нигерии. Осман, родившийся в 1744 году, пошел по стопам отца («дан» на диалекте фульбе означает «сын», Фодио — «ученый»), который был маламом, то есть учителем, проповедником. После окончания коранической школы он настолько преуспел, что был приглашен царем Гобира, одного из государств, существовавших ранее на территории нынешней Нигерии, для воспитания своего сына Юнфы. Осман дан Фодио принадлежал к родовой верхушке фульбе, но ему не были чужды чаяния и страдания простого народа, угнетаемого феодалами. Пылкий, прямой, он публично обвинил царя в попустительстве местным правителям, непомерно обиравшим крестьян и ремесленников. Разгневанный царь, опасаясь в открытую расправиться с «возмутителем спокойствия», пустился на хитрость: пригласил его однажды якобы для беседы в одну из комнат, где в полу был сделан глубокий колодец, прикрытый ковром. Осман дан Фодио по счастливой случайности обошел ловушку. В другой раз в него стреляли, но мушкет разорвался в руках убийцы.
Осман дан Фодио не стал искушать судьбу и перебрался из Гобира в Дегел к сородичам. Здесь его застала весть о том, что царь внезапно умер и трон занял Юнфа. Осман дан Фодио направил гонца к своему недавнему ученику с письмом, в котором просил его снизойти до нужд простого народа. Как говорят в Нигерии, манговый плод недалеко падает от дерева. Юнфа оказался таким же деспотом, как и отец. Он не внял просьбе учителя, сеятеля доброты и справедливости, и решил покончить с ним, отправившись во главе своей армии к Дегелу.
Узнав об этом решении, Осман дан Фодио объявил Юнфе и другим «языческим» царям хауса джихад — священную войну. Под знамена малама, которого люди провозгласили шейхом и саркин мусулми — вождем правоверных, стали горожане, ремесленники, боророджи, недовольные феодалами. В первом же сражении легкая конница и лучники восставших разбили неповоротливую армию Юнфы, облаченную в лифиди — ватные стеганые доспехи. Осман дан Фодио оказался искусным полководцем. Один за другим его войска захватили Зарию, Кацину, Кано… В 1808 году война, длившаяся около четырех лет, закончилась полным разгромом «языческих» царей.
После окончания джихада Осман дан Фодио заложил столицу нового государства в Сокото, бывшем во время войны опорным пунктом восставших. Здесь он и жил до последнего своего дня, сочиняя поэмы.
Из разрозненных феодальных княжеств и эмиратов образовалось единое сильное государство. Гнет новых правителей не уменьшился. Но в памяти нигерийцев Осман дан Фодио сохранился как национальный герой, борец за права простых людей, и его гробница остается по-прежнему местом почитания и паломничества людей.
С захватом в начале этого столетия Нигерии англичанами Сокото утратил свое величие. Единственной достопримечательностью в нем был кубба Османа дан Фодио, да славился он еще изделиями местных кожевников и гончаров. Ныне Сокото — столица штата с таким же названием. Его население перевалило за сто тысяч человек. Здесь есть цементный завод, кожевенная и ткацкая фабрики, построены школы, больницы, кинотеатры, открыты магазины. Вечером на улицах и площадях вспыхивают гирлянды электрических огней, вызывая до сих пор восхищение стариков, помнящих времена, когда Сокото жил при коптилках и свечах.
Солнце повернуло на закат, повеяло прохладой.
— Теперь можно и к маджеми! — сказал Ангулу Фари.
Город нехотя приходил в себя после полуденного оцепенения. Раскаленные улицы были еще сонны, лишь изредка на них появлялись прохожие да проскакивали автомашины. Мы остановились под тенистым деревом.
— Вот мы и приехали! — Ангулу Фари распахнул дверцу. Если бы не стоявший в воздухе резкий, тошнотворный запах гниющих кож, квартал маджеми ничем не отличался от других кварталов Сокото. Справа тянулась глухая глинобитная ограда высотой примерно в два человеческих роста, и на первый взгляд могло показаться, что это стена одного большого жилища. Однако занквайе — тонкие, похожие на прямые слоновые бивни выступы на плоских крышах, разделяющие соро (дома), как межевые столбы, — и двери говорили о том, что перед нами отдельные строения, сомкнувшиеся друг с другом своими наружными без окон стенами.
