— Есть! — с подъемом отвечает майор и бежит к рации.
Еще много дней шли тяжелые бои за плацдарм. В условиях быстро меняющейся обстановки, превосходства врага в силах и средствах, неустойчивость позиций в батальоне или даже роте на главном направлении могла повлечь за собой катастрофические последствия. Этим подразделениям мы уделяли особое внимание. Именно здесь в ходе боя работали наши политотдельцы. Они поддерживали стойкость гвардейцев, вконец измотанных за время не прекращавшихся ни днем, ни ночью боев.
16 сентября, когда все резервы были исчерпаны, наступил финал. Враг захватил село Урыв, рощу Ореховую, высоту 187,7. Ключи от плацдарма оказались в его руках. Оборону заняли штабные подразделения и командиры штабов. И вновь начался огневой налет. С танками впереди показались идущие в рост вражеские цепи. С каждым мгновением они все ближе. Уже отчетливо видны лица орущих гитлеровцев…
Как шквал мощного урагана по плацдарму пронеслось — «Ни шагу назад!!!»
Вспышки выстрелов, разрывы снарядов и мин, мощный грохот гранат, на отдельных участках рукопашные схватки. В рядах врага замешательство. В этот момент над соседним селом Архангельским появилась наша авиация. Оттуда доносится шум тяжелого боя.
— Командарм Харитонов, — докладывает подошедший начальник штаба, — чтобы уменьшить нажим на плацдарм, нанес удар по Архангельскому…
Мы смотрим на поле боя.
— Кажется, гитлеровцы тормозят, — говорит Данилович.
Видно, как отдельные танки вместе с пехотой начинают оттягиваться в тыл.
— Похоже, что так. Видно, нервы у них не выдержали…
Как по команде, достаем папиросы. Какое-то время молчим и жадно курим.
— Наверное, мы научились мерять нашу землю шагами, — говорит комиссар. — Потерять решающие пункты и все-таки выстоять — это и есть «Ни шагу назад».
Уже много лет прошло после войны, но чувства не остыли.
И в памяти моей завершающий этап этого боя звучит как победный гимн моральной силе наших воинов. Казалось, что воля выстоять перенесла людей за грани возможного.. Их можно было убить, но не победить.
…Не все, наверное, знают, как много усилий требуется от войск и штабов, чтобы разгадать намерения врага, определить, что, где и когда можно от него ожидать.
Изучение противника всеми средствами ведется постоянно. Особенно целеустремленно — перед началом операции. В ходе подготовки наступления общевойсковые командиры, артиллеристы, танкисты, инженеры уточняют силы и характер вражеской обороны, ее истинный передний край, огневую, противотанковую и противовоздушную системы, расположение резервов. При этом авиация — фотографированием и наблюдением — освещает на большую глубину оборону противника и ведущие к ней дороги. Все эти данные собираются в штабе, по ним готовятся анализ и предложения, которые докладываются командиру и в старший штаб и учитываются ври выработке решения.
Помню, как в ходе подготовки наступления со Сторожевского плацдарма в дивизию приехал начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский. Глядя на мою разведывательную карту, он заметил:
— По характеру огневой и противотанковой систем, расположению резервов и заграждений можно с известной степенью вероятности сделать вывод об истинном начертании переднего края, о плане обороны противника в целом…
В разведке нет мелочей. Запись в дневнике или подобранное на поле боя письмо могут рассказать о настроениях вражеских солдат и офицеров, а сопоставленные с другими данными — ответить на многие интересующие нас вопросы.
…18 сентября. В первый день, когда несколько затихли бои на Сторожевском плацдарме, адъютант И. Г. Козырь принес мне перевод дневника, найденного в районе северо-западнее Селявное у убитого ефрейтора 3-го батальона 1-й венгерской мотобригады Иштвана Балога. Это был интересный документ, показывающий постепенное прозрение хортистских солдат. Дневник дошел до Москвы, и Емельян Ярославский опубликовал из него ряд выдержек со своими комментариями. Они появились в газете «Правда» от 29 сентября 1942 г. Привожу некоторые выдержки из дневника, характерные для понимания настроений венгерских солдат в то время.
Дневник начинался молитвой перед дорогой:
«Именем бога, мы отправляемся на бурлящую кровью русскую землю. Просим его вернуть нас в силах и здравии и привести к окончательной победе. Мать-хранительница Венгрии, проси за нас и защити от всех врагов и бед! Аминь! Святой король Стефан! Распростри свою чудотворную правую руку над нами и проси за свой народ-сироту. Аминь!»
И вот ефрейтор Иштван Балог в пути. Перед ним проносятся цветущие края его родины. Но чем дальше, тем суровее и печальнее становится его путь. Поезд идет мимо полей сражений с разбитой немецкой техникой и кладбищами их солдат. Здесь впервые Иштван Балог записывает:
«Везде видны остовы разбитых немецких машин, не покидает ли немцев военное счастье?»
В то время в хортистской армии дисциплина поддерживалась свирепыми мерами. За малейший проступок солдат избивали, часто подвешивали за руки на несколько часов. После выгрузки из эшелона за допущенную провинность ефрейтору угрожает подвешивание за руки. Это вызывает в нем новые мысли, и он записывает:
«К сожалению, мы еще живем, как в XIV веке».
Через короткое время Иштван Балог уже в боях на Дону, в районе «Петли смерти», как называли венгры Донскую петлю у 1-го Сторожевого и Урыва. Как чувствует себя, о чем думает, к какому заключению приходит ефрейтор в тех условиях? На эти вопросы я искал ответа в его дневнике:
«9 августа. Все время артиллерийский обстрел, с 3-х до 6-ти часов над нами постоянно проносились снаряды. Дома готовятся к праздникам, а мы здесь ежеминутно ожидаем смерти».
Ужас вызывают у него наши «катюши»:
«Сердце остановилось. Моментально загорелась деревня. Все бежали куда могли. Огонь утих. Кругом бушует море дыма. Имеются раненые. 15—20 самолетов бомбят нас. Дома не могут себе представить, какой бой нервов нам надо с собой провести, чтобы продержаться в таком аду».
На следующий день появляется новая запись:
«Идем на наше старое место. Русские опять прорвали фронт. Прибыли к Урыву. Очень сильный бой. Мы отошли. После этого в пехотном полку разразилась настоящая паника».
С каждым днем настроение ефрейтора падает:
«16 августа. Грустное воскресенье. Много венгерских товарищей поливают своей кровью русскую землю. Убитые покрывают ее. Не успеваем отвозить раненых. И вчера и сегодня в нас била наша же артиллерия».
Но вот от сетований на создавшееся положение и обращений за помощью к богу Иштван Балог переходит к критике окружающего. Ему стали видны недостатки своих начальников в руководстве боем. В нем появляется недоверие к своему командованию:
«17 августа. Русские самолеты бомбят нас. Венгерские самолеты кружились в высоте, не смогли нас найти, чтобы оказать помощь, или боялись. Самолеты нам не помогают. Утром наша артиллерия била в нас. Помоги бог, чтоб скорее окончился этот бой!»
И далее:
«Опять наступаем. Нас все бомбят. Оба раза пришлось отступить. Много убитых и раненых. Теперь только бог может нам помочь! Ему мы доверяем».
«19 августа. Не дождемся улучшения положения. Хорошо бьют русские снайперы. Стоит только показаться, как они тебя продырявят. Обычно смертельно…»
На личном опыте ефрейтор убеждается в храбрости и стойкости советских войск:
«Ужасно отчаянный народ. Воюют до последней минуты, не хотят сдаваться. Святая богоматерь, помоги нам, чтобы никакой беды не случилось…»
На следующий день он записывает:
«О бог, что значит человеческая жизнь?.. Они опять наступают. Подсчитали потери роты: 20 убитых, 94 раненых, трое пропали без вести. Помоги, бог, чтоб скорей окончилась война победой немцев…»
