Лиза. Боже мой, что ты мне предлагаешь!

Маша. Куда какая беда, сударыня! любовное похищение; сколько комедий, сколько романов этим кончаются; да и в самом деле, сколько девушек увозится, что не скоро перечтешь; а сколько еще таких, которые бы ради, чтоб их увезли, да никто не увозит!

Лиза. Чего ты требуешь от меня?

Лестов. Это мне нужно, чтоб оживить хотя немного мои надежды.

Лиза. Жестокая мачеха, ты будешь причиною…

Лестов. Я только одного слова от тебя требую… Ты молчишь? Прости ж навек…

Лиза. Постой! (Бросается в креслы.) Лестов, как я несчастлива!

Лестов. Маша, она лишается чувств!

Маша. Ну да, вить вы видите, что дело идет своим порядком. (Сумбуров показывается.)

Лестов (бросаясь на колени.) Лиза, любезная Лиза! – что делать?.. Маша!.. Лиза!..

Маша. Я брошусь за спиртом, – и! у вас уж голова завертелась? Да неужели, сударь, сроду для вас это первый обморок?

Сумбуров, Маша, Лиза и Лестов, потом Сумбурова.

Сумбуров. Как! как! что это значит? Перед дочерью моею на коленях!.. В лавке! середи целого города! середи бела дня! О страм, о стыд!.. Беззаконники!

Лиза. Батюшка!

Лестов. Новое несчастие!

Сумбуров. Бесстыдная дочь! Ты стоишь, чтоб я тебя удавил на этом же месте.

Сумбурова. Какой шум! какой крик! что такое здесь делается?

Сумбуров. Поди, сударыня, – посмотри, полюбуйся – всем этим я тебе обязан! Если б не твоя дьявольская охота таскаться по этим проклятым лавкам…

Сумбурова. Да что такое?

Сумбуров. А то, что я застал его милость на коленях перед дочерью. Понимаешь ли ты, глупая голова, какой это стыд всему нашему роду – на коленях в публичном месте…

Сумбурова. Ну вот, батюшка, ты ведь первый всегда был за него заступник: поделом тебе! а вы, сударь, как осмелились?

Сумбуров (передразнивая.) А вы, сударь, как осмелились? Почему и не осмелиться, коли дура попалась. – Езди только почаще сюда, так, наконец, кто-нибудь осмелится и с тобою то же сделать.

Лестов. Простите, сударь, моей страсти…

Сумбуров. Нет, нет, сударь, этого страму никогда я вам не прощу! Как ты мог!.. А я! – я уж было передумывал в твою пользу. Первый твой гостинец, что ты услал слуг пить и остался говорить с дочерью, не щадя моего имени, не размысля, что скажут прохожие, видя девушку в карете одну, не видя при ней никого, кроме молодого повесы; – что подумают о ней и о тех, чья она дочь? Ну да я было и это простил, отнес это на счет молодости, на счет нерассудливости; намеревался было, помня дружбу отца твоего… а ты, – ты подкупил здесь этих плутовок помогать тебе…

Маша. И, сударь…

Сумбуров. Молчи, молчи, голубушка, я не так прост и слеп! Ты подкупил, говорю я, этих плутовок обмануть нас и доставить тебе свидание; ты не пожалел чести и доброго имени друга отца твоего, – и перед этой ветреницею, на поношение мне и чтоб видел малый и большой, конный и пеший!.. Нет, нет, мы более не знакомы!

Лестов. Я умоляю вас…

Сумбуров. Я не хочу слушать ничего!

Лестов. Я клянусь вам…

Сумбуров. Двора моего не знайте; да забудьте, коли можете, и то, что я был друг вашему отцу, – а то вам совесть не даст покою после вашего поступка. – Поедем, сударыня!

Лестов. Итак, ни мои просьбы, ни мои обещания поправить…

Сумбуров. Я мало об этом забочусь.

Лестов. Прощайте же, сударь, и ждите всего от моего отчаяния!

Сумбуров. Бесстыдник! – Вот тебе, сударыня, французские лавки! Вот тебе французские мастерицы! – смастерили было они добрую игрушку. О стыд! о поношение, какого с начала света в роде Сумбуровых не бывало! Вон отсель, вон из этого дьявольского гнезда!

(Сумбурова уходит). Маша. Да наша ли вина?..

Сумбуров. А ты, моя голубушка, ты поди к своей мадаме да скажи ей, что она негодница, и ты с ней вместе; что она плутовка, и ты с нею вместе; что она за свои добрые промыслы заслуживает сидеть в рабочем доме, и ты с ней вместе; и что я бы желал, чтоб она, проклятая, и с лавкою своею сквозь землю провалилась, и ты с ней вместе! (Выталкивает Машу и уходит.)

Конец второго действия

Лестов, Маша и Аннушка.

Лестов. Прекрасная мысль, Андрей! – Да выслушай, Маша?

Маша. Проклятый француз! – Все ли оттоль выбрано, что нужно, Аннушка?

Аннушка. Начисто, и остались такие вещи, что полиция может только полюбоваться, а придраться будет не к чему.

Лестов. Да что там у вас сделалось? Плюнь на все, Маша, и похвали лучше мою выдумку. – Андрей!

Маша. Да постойте на час и наперед посоветуемся; ведь вы видите, что мне не до вас! – Ну бронзы?

Аннушка. На чердаке.

Лестов. Да что за дьявольщина! – у вас всех медных богов и богинь туда потаскали.

Маша. Ничего, сударь, ничего, – на них пришла маленькая беда, они от полиции сбежали на чердак.

Лестов. Да разве что-нибудь дошло до ваших ушей? – Вздор, Маша! с сильными друзьями бояться нечего; послушай-ко лучше…

Маша. Ох! в одну минуту… а кружева?

Аннушка. О! я их запрятала в такое место, которое только мне известно, и куда уж, конечно, дороги полицейскому я не покажу.

Маша. Ну подите ж пока, да осмотритесь еще хорошенько.

Маша, Лестов, потом Андрей.

Лестов. Да что эта суматоха значит?

Маша. Гонение на нашу невинность. Есть некто негодный француз Трише, который грозил донести, будто у нас есть контрабанда.

Лестов. И в самом деле есть?

Маша. Ну нет; – хоть мы и правы, однако ж осторожность в таких случаях – не порок.

Лестов. Трише! Трише! да что это за Трише?

Маша. Года за два он был то разносчиком, то нанимался в камердинеры и назывался Дюпре, – а теперь разбогател и пожаловал себя в мусье Трише.

Лестов. Дюпре, – ах! да этот бездельник был у меня камердинером, обокрал меня кругом и бежал.

Маша. Он-то, проклятый, грозится на нашу лавку.

Лестов. Вздор! – я его усмирю, когда хочу. Посмотри наперед, что я вздумал… Андрей! – никак его чорт унес!

Андрей. Чего изволите, сударь?

Лестов. Беги, и как можно скорей отыщи Сумбурову и тихонько, чтоб никто не знал, скажи ей… (Шепчет.) Да лети ж стрелой!

Андрей. Лечу, сударь!

Лестов. Андрей!

Андрей. Чего изволите?

Лестов. Ты ведь догадался, что моим лакеем называться не должен, а будто отсель из лавки.

Андрей. Как же, сударь!

Лестов. Ступай же. – Андрей!

Андрей. Я, сударь!

Лестов. Да чтоб старик, пуще всего, тебя не видал – никак.

Андрей. Знаю, сударь!

Лестов. Андрей!

Андрей. Еще, сударь!

Лестов. Проворство, и осторожность!

Андрей. Слышу, сударь!

Лестов. Андрей!

Андрей. Еще!

Лестов. Смотри ж, – или синенькую в руки и позволение двое суток пить без просыпу, или добрый солдатский прием, – понимаешь? Прощай!

Маша и Лестов.

Лестов. Ну, Маша, посол в дороге, теперь подумаем.

Маша. За делом ли он послан? Не правда ли?

Лестов. Вот ведь какая самолюбивая! Уж коли не ты вздумала, так и дурно.

Маша. Вот ведь какие самолюбивые! Уж коли вы вздумали, так и хорошо. – Посмотрим же этого хорошего.