Но девушка улыбнулась, хотя и сказала:

— Раньше надо было приглашать, я пришла уже.

И показала на дом-башню неподалеку.

— У-y, еще идти да идти! — воскликнул Юрий. — Вы все силы потеряете, упадете, это опасно!

— Ну, ладно, — сказала девушка — и села в машину.

Юрий ехал очень медленно, мучился — и никак не мог затеять разговора.

Девушка затеяла сама.

— Ну и скорость у вас. Просто бешеная. У меня голова кружится.

— Да… — сказал Юрий.

— Между прочим, к моему дому и с другой стороны подъехать можно. Если по проспекту, а потом круг дать.

Юрий молча надавил ногой на педаль газа, включил магнитофон почти на полную громкость.

Он дал себе слово обогнать все машины — а себя не дать обогнать никому. Он мчался. Но вот длинный черного цвета лимузин не вытерпел хамства, погнался. Юрий добавил газа. Лимузин довольно легко достал его, Юрий сжал зубы, впереди светофор, замигал зеленый, появился желтый, — и уже красный, не успеть, поперечные машины тронулись — и он с ревом промчался перед самым их носом, оглянулся: черный лимузин стал торчком перед светофором.

— Лихо, — сказала девушка. — Ты каскадер, что ль? Меня Света зовут. А тебя?

Он угощал ее вином в прохладном баре, он любопытствовал о ее жизни, врал про свою. Она жила с родителями и братом, домой же к себе Юрий не мог ее привезти, поэтому предложил прокатиться за город.

Она ответила не сразу. Отпив деликатный глоточек вина, подняв свои юные чистые синие глаза, задумчиво спросила, облизнув алые губы, свежие, не нуждающиеся в помаде:

— Ты веришь в любовь с первого взгляда? Ну, или в сильную симпатию? Но — с первого взгляда.

Юрий даже задохнулся.

— Верю, — сказал он. — Еще как верю.

— Я тоже, — сказала девушка.

Они поехали не за город, а к ее подруге.

Света знала уже, что он не коренной москвич, поэтому указывала дорогу. Это было совсем в незнакомом районе, но Юрий не заботился о том, как будет выбираться отсюда: ведь он должен потом Свету доставить домой, значит; она и обратный путь ему укажет. Правда, следовало бы Крахоборову позвонить… Обойдется!

… Пятиэтажный панельный дом.

Довольно захламленная квартира. Подруга Светы — с приятелем, выпивают. Гостей встретили радушно. Света распорядилась: Юрию принять душ, потом идти в комнату, где дверь запиралась на английский замок, — и ждать ее.

Он все сделал быстро, — и ждал ее.

Она появилась в простынке, во влажной простынке, которая всю ее насквозь обрисовывала. Она появилась с двумя стаканами сока (он сказал ей, что не пьет спиртного, не может пить).

— На всю ночь, — сказала она. — А может, на всю жизнь. Всякое ведь бывает. А это — вместо шампанского!

Юрий испытал такую необыкновенную нежность, будто она была одновременно и мать, и жена, и любовница, и дочь его. Он выпил сок так, будто и впрямь пил шампанское, — и даже почудился хмель — и с крайней осторожностью коснулся своими губами обнаженного плеча Светы.

Он очнулся в кромешной темноте.

Он подумал, что умер — и это ад.

Потому что была боль и неизвестность.

Боль — страшная — в голове. Неизвестность — в окружающей темноте и в его душе.

Он лежал на чем-то жестком.

Он стал передвигаться на четвереньках, нащупывая руками какие-то железки, кирпичи. Пол был неровным, кое-где — влажным. Уперся в стену.

Пополз в обратном направлении.

Опять стена.

Поступил умнее — пополз вдоль стены.

Нащупал какой-то проем, пополз туда — и опять по стене. Опять проем — и вдалеке забрезжило.

Стало легче дышать.

Выбравшись, он осмотрелся.

Его окружали пятиэтажные мертвые дома. Выбитые стекла, груды обломков, а вон высятся кучи останков уже сломанных домов.

Значит, милая синеглазая Света подпоила его чем-то, отшибающим сознание и память, а потом с друзьями отволокла сюда, затащила в подвал дома. Спасибо, что не убили, не раздели. Даже деньги не взяли. Скорее всего, интересовала их только машина. Легкая добыча: она исчезнет бесследно в огромном городе, а он, не москвич, ни за что не вспомнит и не найдет, где был. Полная безопасность.

Но могли и убить.

Не убили.

Есть у людей, значит, совесть.

Дома Крахоборов устроил скандал. Впервые он так кричал на Юрия.

— Идиот! — кричал он. — Кретин! Дебил! Алкаш вонючий! Дрянь подзаборная!

— Ладно, хватит, — тихо сказал Юрий. — За машину — отработаю, не бойся.

— Да плевал я на машину! — искренне заорал Крахоборов. — Я ночь не спал, дубина, это ты можешь понять?! — искренне, искренне кричал он, упиваясь своими настоящими переживаниями. — Ты мне все-таки не чужой, дерьмо ты такое! Позвонить ты мог или нет? Позволил какой-то сопливой девчонке себя обвести! Я думал, таких дураков и в свете давно уже нет! Ты помнишь, где это было?

— Нет. Я плохо Москву знаю.

— Приметы какие-нибудь? Вспоминай!

— Не помню!

— Вспомнишь!

Крахоборов до того рассердился на негодяев, что бросил все дела, отменил по телефону какие-то встречи — и весь день возил Юрия, заставляя его вспомнить. Наконец, попали на то место, где Юрий подобрал девушку. Колесили после этого еще несколько часов.

— Нет, — сказал Юрий. — Не вспомню.

И вдруг увидел слово.

Совершенно случайно вчера попалось оно ему на глаза. Большой и запыленный рекламный щит: краска по жести, а поперек — по пыли — большое краткое слово, Юрий еще удивился, кто так высоко сумел забраться, хотел обратить внимание Светы, но постеснялся, да и отвлекся тут же мыслями и взглядом на другое.

И вот — вспомнил.

— Теперь вон к тем домам, — уверенно сказал он.

И дальше все вспоминалось само — и дом, и подъезд, и этаж — и дверь квартиры.

— Стой сзади, — приказал Крахоборов. — Пацанам дал себя обмануть, цуцик.

Из-за двери спросили:

— Кто?

— Он спрашивает еще! — скандально-бытовым, трусливо-наглым голосом закричал Крахоборов. — Соседей снизу залили, паразиты, хулиганье! Щас милицию вызовем!

Дверь открылась, вчерашний полупьяный парень смело вышел.

— Не надо орать! — с улыбкой сказал он.

— Дай ему в рыло, — посоветовал другой парень, без интереса выглянув и опять скрывшись.

Но в рыло дал Крахоборов — и вчерашнему парню, и его советчику — ворвавшись в квартиру. Там и третий оказался, он угостил и третьего, они валились, вяло поднимались, получали опять, девушки (три штуки, среди них и Света, все хмельные) визжали и что-то кричали Крахоборову, он их не трогал руками, давая только пинки ногой, отпихивая от себя — ногою же.

— Суки! — истерично закричал Крахоборов. — Вы моего брата!.. Я вас убью всех за это! Брата моего единственного! — и слезы неподдельной обиды были в его голосе, к которому Юрий прислушивался с изумлением. Он тоже вошел в квартиру и говорил Крахоборову:

— Хватит. Не надо. Перестань.

— Мужик?! — увидела его Света. — Гад, как ты нас нашел? Говорила я, долбануть его надо было кирпичом по башке!

— Брата моего — по башке кирпичом? — Крахоборов отвесил ей оплеуху, он взвизгнула, отскочила и стала крыть Крахоборова бесстрашным и бесстыдным бабьим матом.

— Ничего с вашей машиной не сделалось, — хрипел меж тем, лежа на полу, один из парней. — У меня в гараже стоит, тут близко.

— Брата! Брата моего чуть не убили! — не мог успокоиться Крахоборов и пинал лежащих парней ногами — впрочем, не так уж и сильно.

… Через час, подъезжая к дому на возвращенной девятке, Крахоборов вдруг резко затормозил. Остановился. Взял Юрия странно — руками за уши, повернул к себе его голову, покрутил ее и сказал:

— Понимаешь или нет, что тебя убить могли, брат? Понимаешь или нет?