— Ничего, — сказал Юрий.

Тогда Крахоборов — в ванную. Вышел минут через пять, с выражением на лице подтверждения своих мыслей относительно жизни вообще.

Оказывается, он договорился, что парикмахерша придет в гости в десять вечера.

— Зачем? — спросил Юрий.

— Ты ей понравился.

— Иди ты.

— Не ругайся. Ты старший, я с тебя должен пример брать.

И вот Юрий напряженно смотрит телевизор, не понимая, что там показывают, а думая о блондинке.

Женщины у него не было лет семь. Он и не нуждался. Он рассуждал так: что есть беда и неприятность для человека? Это когда нет, чего хочется или утрачено, что было.

Ни с той, ни с другой стороны беды и неприятности для Юрия нет: утраченные женщины утрачены без сожаления, поскольку их, в общем-то, толком и не бывало, а хотеться их — не хочется. Чем меньше хочется, тем вообще лучше. Без желаний — нельзя, без желаний человек — не человек. Но ты не распыляйся, ты выбери из многих желаний одно-два, и тебе будет хорошо. Юрий выбрал желанья выпить вина, поспать и не в труд посидеть, собирая деньги с добрых людей. Эти желанья выполнялись — чего ж еще?

Теперь же вот — думай, тревожься… Надо было сразу этому придурку, братцу названному, но незваному, сказать, что он это самое… Он и не может уже, наверно. Семь лет, а то и больше — не шутка. Но не сказал. Постеснялся, что ли? Дурак… Пришедши, блондинка стеснялась не меньше Юрия. Крахоборов помог Юрию раздвинуть диван, пожелал счастья и ушел в другую комнату. Блондинка выключила свет.

— Быстрей, что ль! — сказала она Юрию.

Юрий разделся, залез на диван.

Она легла рядом. Руки и ноги ее были холодны, грудь мягка — и притиснулась к плечу Юрия.

— Ну?

— Чего? — спросил Юрий.

— Ххосподи! — прошипела блондинка. — Разлегся…

Проверила рукой интерес Юрия к себе — и совсем рассердилась.

— Почему у тебя изо рта воняет так? — спросила.

— Зубы, — извинился Юрий. И тихо добавил: — Ты полежи, а потом уходи. Не надо ничего.

— Ага! — отозвалась она. — За такие деньги! Придется отрабатывать, уродище ты мое.

Она стала отрабатывать деньги, которые — наверное, немалые — дал ей Крахоборов, — но зачем? кто его просил? что ему с этого? если б себе, а то… Блондинка-то — ничего… Симпатичная… Юрий случайно коснулся рукой ее груди — и отдернул руку. И вдруг заставил себя осмелеть — и уцепил грудь, взял ее, аккуратную, в горсть.

— Ну-ну, — одернула блондинка. — Еще синяки мне оставь. Что я мужу скажу? Вот мы уже и разогрелись, вот уже…

Что уже, Юрий и сам чувствовал. И, боясь, что это тут же исчезнет с непривыку, взгромоздился на блондинку, а та помогала, сочувствовала телом, хотя лицо воротила, сторонясь дыханья Юрия.

После ее ухода Юрию было так хорошо, что он даже хотел пойти поблагодарить своего благодетеля, названного братца. Но побоялся его обеспокоить — и так и заснул с чувством благодарности, заснул легко и мягко.

Но средь ночи проснулся.

Сел, испуганно огляделся.

Долго ничего не мог понять и вспомнить.

Вспомнил.

Тихо собрался.

Надел темный костюм — немаркий, носки — какие поплоше, стал напяливать туфли — и тут появился Крахоборов, голый и мощный.

— Куда?

— Да надо мне тут…

— Ничего не надо. Спи. Вставать рано: в Москву летим.

— Это как?

— Самолетом. Билет для тебя заказан уже.

— Какая Москва? Какой самолет? Какой билет? Отдай мне все мое — и проваливай! Я в Саратове всю жизнь прожил и…

— Не ори, — спокойно пресек Крахоборов Юрия. — Я ж не насовсем тебя. В гости. В гости к брату не хочешь съездить?

— Нету у меня братьев!

— Открещиваешься?

— Слушай, кто ты? Скажи честно? Что тебе надо? Я ведь ни на что не гожусь, я не умею ничего по вашему делу.

— По какому это — нашему?

— Ну, я не знаю… У меня и руки дрожат; и алкоголик я, и печень, и почки, недержание мочи у меня…

— Вылечим.

— Зачем?!

— Брат ты мне или не брат? Что за вопрос — зачем?

И с этим Крахоборов повернулся, удалился, и вскоре послышалось посапывание.

Мог, мог Юрий бежать, но, как камень стопудовый, придавила к дивану его волю воля этого спящего человека.

Ладно, подумал он, умащивая голову на подушку. В конце-то концов, в вытрезвителях хуже бывало.

Эта мысль его не только успокоила, но и рассмешила, и он заснул хорошо, толково, будто у себя дома — без снов, лежал ровно, сомкнув губы, лежал под холодным светом луны — и даже красивый, словно умерший честно и славно человек.

Крахоборов жил не в самом центре, где слишком тесно от автомобилей, зданий и людей, он жил неподалеку от Тимирязевского парка, в районе зеленом и тихом, на улице с простодушным именем Ивановская, в высоком кирпичном доме, где квартиры были просторны и удобны. На двенадцатом этаже он жил.

Он жил один.

Правда, приходила по утрам пожилая женщина с сумкой, загружала продуктами холодильник, молча убирала в комнатах, молча готовила пищу и уходила. Юрий вежливо здоровался с ней, она не отвечала.

— Не старайся, она глухонемая, — сказал ему Крахоборов.

— А-а-а… — сказал Юрий с очень понимающим видом. Он как-то сразу догадался, что в его положении самое лучшее — почаще делать понимающий вид и не углубляться в вопросы.

Впрочем, вопросы и некому было задавать: Крахоборов вставал рано, довольно долго занимался личной гигиеной, завтракал и уходил, а возвращался вечером усталый, принимал душ, выпивал на ночь стакан-другой пива, глядя в телевизор и вороша газеты, — и ложился спать. На Юрия почти не обращал внимания. Похоже было, что он, привезя к себе домой выдуманного братца, потерял к нему интерес и не знал, что с ним дальше делать. Но отпускать не собирался. Пока, по крайней мере. Вручая ему связку ключей от двойной металлической двери, сказал:

— Можешь гулять, где хочешь, когда хочешь. На улице не напивайся, дома все есть. Впрочем, и дома не напивайся. В контакты с местными алкашами не вступай.

— Нужны они мне! — искренне сказал Юрий.

— В общем, отдыхай, домой ехать тебе пока не надо. А то стукнет тебе в голову, удерешь от своего счастья — морока: посылай за тобой в Саратов, возвращай тебя в лоно семьи… Через месяц, если захочешь, пожалуйста.

— Никуда я не собирался удирать, — сказал Юрий.

— Собирался. Так ют: не надо.

Юрий понял.

Он спал в свое удовольствие на чистой широкой постели, утром долго потягивался, прислушиваясь к одинокой тишине квартиры, шел принимать водные процедуры — не подражая Крахоборову, а научившись получать от этого собственное удовольствие, потом выпивал винца, потом гулял по зеленым окрестностям, с любопытством глядя на деревья, кусты и водоемы, потом шел обратно домой, опять выпивал, обедал, спал, потом смотрел телевизор с огромным экраном — смотрел или сам телевизор, или вставлял в видеомагнитофон какой-нибудь фильм. Надоедало. Выключал. Выходил на балкон, обращал свои глаза то вниз, то вдаль, курил, поплевывая.

Ну, кажется, чем не жизнь? Но нет-нет — что-то сосущее подкрадывается к сердцу. Будучи нищим, он о своем завтрашнем дне знал все. Да и знать нечего: будет завтрашний день таким же, как сегодняшний. Тут дни тоже похожи, но он чует — до поры, до времени.

И это время пришло.

Однажды Крахоборов вернулся раньше, чем обычно — и скучный.

Подсел к Юрию, вместе смотрели какой-то боевик — оба без увлечения.

— Все одно и то же, — сказал Крахоборов.

И ушел спозаранку спать.

Два дня он не выходил из дома, слонялся по комнатам или просто лежал — читал, спал. Что-то говорил сам себе сквозь зубы. Юрий, будто обязан был, тоже похерил обычные свои прогулки.