И вот однажды вечером, когда мама ее вела кружок кройки, шитья и макраме, а потом собиралась зайти к приболевшей подруге, а папа был на боевом дежурстве, будучи военным летчиком и неся вахту на бомбардировщике, облетая всю страну, а может, кто знает, и весь мир, Анастасия позвала к себе соседа Валерия, который говорил о себе «мы студенты», хотя давно уже был выгнан из студентов за нерадивость и пьянство. Он увлекался музыкой, в гарнизонном клубе с такими же оболтусами, как сам, играл на электромузыкальных инструментах, он был длинноволос, высок и зеленоглаз, он был — ничего ведь не утаишь в столь тесном и ограниченном пространстве — любитель женщин, а проще, по-народному сказать — бабник, причем удивляло Анастасию то, что ровесницами Валерий почти не интересовался (да и мало, повторяю, их было), а вот некоторыми офицерскими женами… Один скандал был особенно громким, о нем целый год говорили, подробно обрисовывая детали: вернувшийся нежданно домой из-за неисправности самолета капитан, взломанная дверь, прыжок Валерия с третьего этажа — в объятия, однако, капитана, который неестественным образом успел сбежать эти три этажа и подставить свое крепкое выносливое тело под рискующего жизнью «студента», оба свалились на землю, капитан спросил: «Ты цел?» Валерий застонал, еле поднялся, словно был весь разбит, но тут же резво побежал. Капитан без труда поймал его, привел домой, чтобы Валерий оделся — ибо прыгнул он полуголый. После этого капитан поступил странно: он попросил жену уйти, чтобы она не возбуждала в нем ненужных эмоций, а с Валерием сел пить водку. Они выпили водки, и капитан начал читать Валерию свои стихи. Капитан писал стихи, но обычно стеснялся их показывать. Товарищи и сослуживцы, считал он, в стихах ничего не понимают, он давно хотел узнать мнение человека сведущего, а Валерий хоть и бездельник и пьяница, но, между прочим, сам сочинял тексты к песням и три его стихотворения были опубликованы в областной газете. И вот капитан стал читать Валерию свои стихи. Валерий слушал и после каждого стихотворения взрывался восторгом, жадно — от восхищения, может быть, — пил водку и готов был слушать хоть всю ночь. Под утро он назвал капитана самородком. Капитан до того растрогался, что посвятил Валерия в свои планы. Понимаешь, сказал он Валерию, для большой поэзии нужны большие чувства. Вот у меня был друг Евгений, который погиб. Мы трое катапультировались в экстремальной летной нештатной ситуации, двое остались живы, а Евгений погиб. Я очень переживал. И какие стихи получились! — целый цикл о погибшем друге! Ну, ты слышал. Сильно ведь? И капитан еще раз прочел самое заветное из этого цикла:
Ты сквозь облака пролетал слегка.
Нет, ты не хотел умереть.
Я знаю, Евгений, ты хотел без сомнений землю насквозь пролететь!
(Валерий запомнил эти строки и передал Анастасии, а Анастасия потом Алексине, а Алексина мне, вот откуда я знаю их.)
— Ты понимаешь, — продолжал капитан, — настоящие стихи — на крови, на любви и смерти. (На крови не обязательно, на всякий случай заметил не хмелеющий от особенности ситуации Валерий). — Нужны сильные эмоции, — говорил капитан, — а жизнь наша при всей романтике летчицкой профессии, довольно однообразна. Это странно, но это так. А теперь у меня внутри струна дрожит, у меня вдохновение к горлу подступает, стихи стихами, а я ют к поэме давно уже подбираюсь. Возьми любого большого поэта, у него то стихи, стихи, а потом обязательно поэма. Как этап! Я хотел написать поэму о любви и ревности. Но я выдумывать не умею! Теперь же — напишу! И любовь есть, и ревность зажглась такая, что убить вас обоих готов. Горит все во мне, понимаешь? — Понимаю, — сказал Валерий — и сделал вид, что у него к горлу тоже подступило, но не вдохновение, а нечто более прозаическое, он попросился в туалет, а сам — шасть в дверь — и был таков. Капитан, впрочем, этого не заметил, он грезил уже будущей поэмой, потом спел в память друга Евгения песню «Обнимая небо крепкими руками» — и заснут, счастливый…
В общем, пригласила Анастасия Валерия и сказала ему:
— Валерий, ты мне не нравишься, как человек, но как в мужчине я нахожу в тебе объективные достоинства. Мне хочется завести любовника и я остановила свой выбор на тебе. Надеюсь, ты сумеешь не обмануть мои ожидания.
Ошарашенный Валерий постарался. Но ожидания обманул, Анастасия никаких перемен в себе после этого не обнаружила и впредь решила с Валерием больше не встречаться. А он вдруг влюбился в нее. Она была холодна, с досады он повел себя не по-джентльменски и стал говорить про Анастасию лишнее. Поползли слухи. Родители не выдержали и напрямик спросили Анастасию. Она, будучи спокойно честной, могла запросто солгать, зная, что ее честности это не убавит — ведь в сущности ничего не произошло! Ибо то, что было, равнялось для нее физическому контакту на уровне рукопожатия. Однако, лгать она не стала, потому что ей интересно было посмотреть на реакцию родителей, обнаруживших, что дочь их не такая, какой они себе ее представляют. Реакция была ужасной — истерика матери, скрежещущие скулы отца и глаза в сторону, не в силах смотреть на дочь. Анастасии это доставило толику волнений, и она подумала, что именно такие серьезные переживания лишают личность инфантильности и пробуждают в ней настоящие взрослые чувства. Поэтому после Валерия у нее был друг его Петр, тоже студент, но без кавычек, настоящий, потом одноклассник Вовочка, с которым она почувствовала приятную опытность, глядя на дрожь его и бледность, потом был опять по какой-то прихоти Валерий, а потом даже тот самый капитан, который читал Валерию стихи. На этот раз, видимо, он собирался писать новую поэму о любви, но дело обернулось серьезно. Вместо поэмы он стал предлагать Анастасии бросить все и уехать, куда глаза глядят. Анастасия испугалась его накала и категорично запретила ему показываться ей на глаза. Капитан стрелялся. Выжил. Его комиссовали. Стихи он писать бросил.
Мужчины так и не оправдали надежд Анастасии, отчаянье родителей перестало провоцировать адреналин в ее крови, она поняла, что, тяготея к домашнему очагу и уюту, ни за что на очаг и уют не согласится, она сказала себе, что многого добьется в жизни, поскольку не имеет никаких жгучих желаний — и была интуитивно права. Это ведь именно так — и двояко так. Не в защиту прежних времен, но будучи объективным, выскажу убеждение, что человек тогда, обложенный со всех сторон различными государственными институтами и вытекающими из них обстоятельствами, чувствуя себя не в силах изменить их, обратил свое внимание на себя, и, чтобы не ощущать, как государство производит над ним опыты (что, впрочем, продолжается и сейчас), он стал сам над собой производить опыты и экспериментировать, вот почему у нас такое огромное количество людей необыкновенных. Это одна сторона. Другая сторона правоты Анастасии в том, что отсутствие жгучего желания добиться какой-либо цели часто как раз этой цели добиться и позволяет. Когда человек слишком заинтересован, когда он слишком волнуется, он склонен иногда зарваться, потерять голову, тот же, которому все равно, спокойно расчетлив: выгорит дело — хорошо, не выгорит — и ладно. Поэтому у них дела, как правило, и выгорают. На этом основании я делаю вывод, что большинство удачливых людей — люди прохладные и к удаче равнодушные. Можно возразить: а как тогда отнестись к взлетам, например, политиков, которые честолюбивы внутренне до дрожи душевной, а внешне подчас возбуждены до сумасшествия (не будем упоминать имен!), как понимать их удачу? А очень просто понимать: их удача всегда временна, назовите мне политиков, за взлетами которых не последовало бы падение? Пальцев одной руки хватит, уверяю вас.
Имея после окончания школы золотую медаль, Анастасия равнодушно и прекрасно сдала вступительные экзамены в Саратовский университет, где проучилась два курса (вместе с Алексиной, которая стала ее лучшей подругой), после второго курса летом поехала в Москву — просто так, проветриться, и вот шла себе по улице — и оказалась у здания очень серьезной международной организации. И как раз в эту минуту оттуда вышел элегантный мужчина. Она даже и не смотрела в его сторону, а он с первого взгляда был ошеломлен, шел за ней квартала три, предлагая подвезти ее, говоря разные слова, что в таких случаях говорятся, а служебная машина его пешим ходом двигалась вслед. Анастасия уступила, пожелав, чтобы он отвез ее к родственникам, где она остановилась. За полчаса поездки элегантный мужчина, оказавшийся дипломатическим работником, влюбился смертельно. Что ж, жених подходящий, рассудила Анастасия. Правда, он был занят уже женой, но жена очень скоро была морально уничтожена, а вскоре и юридически стала бывшей. Имея дипломатического мужа, Анастасия без проблем перевелась в Московский университет, закончила его блестяще, вскоре поехала с супругом за рубеж — и покинула его там, феноменально быстро найдя работу в солидной транснациональной компании, в совершенстве владея английским, французским, итальянским языками и проявив незауряднейшие деловые качества.
