Приведу еще два факта о себе и два о нацистских лагерях.

О себе. В послевоенные годы я преподавал итальянский язык и литературу в триестских гимназиях с главным языком обучения словенским, параллельно открывая для себя богатство работ словенских классиков. Кроме того, с помощью супруги я издавал журнал «Залив», в котором критически отзывался о югославской политической системе и вместе с тем подчеркивал роль национального самосознания в сосуществовании с соседями, в формировании европейского сообщества и его защите от влияния так называемой глобализации.

О нацистских лагерях. Как Дахау, так и Бухенвальд, Дора, Маутхаузен, Нацвейлер-Штрутгоф и многие другие аналогичные лагеря не имели отношения к Холокосту, то есть уничтожению еврейского народа, а являлись местами содержания политических противников нацистского режима. До тех пор, пока заключенные могли стоять на ногах, они работали, изголодавшиеся и больные, а однажды упав, они обычно в том же горизонтальном положении попадали уже в крематорий. Среди них многие отличились героизмом. Например, в подземных галереях Доры, где нацист, инженер Вернер фон Браун руководил сборкой ракет Фау-2, русские и другие заключенные саботировали производство оборудования, заведомо зная, что их ждет разоблачение. Когда длинные металлические сигары не достигли цели, не взлетев вовсе или упав в Ла-Манш, последовало расследование и выявление виновных. Когда я из Дахау перешел в Дору, в галереях в присутствии немецкого персонала разом повесили пятнадцать заключенных. Мне думается, то были герои, неизвестно, получили ли они посмертное признание или нет. Правда, редко упоминается и сам лагерь Дора, откуда Вернера фон Брауна после освобождения лагеря тайно перевезли в США, где он сотрудничал в том числе и с NASA[1] и приобрел известность, когда с помощью ракеты человек впервые ступил на Луну. Верно и то, что молодежь Германии, Франции и Италии образовала общество Jugend für Dora (Молодежь Доры), для того чтобы общественность узнала о судьбе лагеря, где в отместку за принудительный труд пленные спасали английские жизни, принося в жертву свои собственные.

И еще, напоследок, об этих лагерях для красных треугольников, то есть политических заключенных. Французское правительство в 2005 году построило вблизи лагеря Нацвейлер-Штрутгоф высоко в горах специальное здание для проведения исследований, документирования, организации выставок и конференций, под названием Centre européen du résistant déporté — Европейский Центр депортированного борца Сопротивления. Думаю, комментарии излишни, необходимо только, чтобы о Центре знали, его посещали и там получали сведения обо всех местах, где в пепел обратились борцы за свободу, число которых имеет шесть нулей.

В подобных, лишенных всякого эгоизма, примерах борьбы за свободу человечество нуждается и, к сожалению, всегда будет нуждаться.

Сейчас воскресенье, пополудни, и асфальтированная дорога, гладкая и извилистая, устремляющаяся все выше и выше в горы, не так пустынна, как мне бы хотелось. Одни автомобили обгоняют меня, другие возвращаются в Ширмек, в долину, так что оживленное движение туристов разрушает и делает банальным то чувство внутренней собранности, которого я ждал. Знаю ведь, что и я со своей машиной — часть моторизованной процессии, но представляю себе, что если бы я был в одиночестве, то мой приход, благодаря прежней связи с этим местом, сейчас не изменил бы призрачные образы, которые все послевоенное время нетронутыми лежат в глубине моего сознания. Чувствую, что во мне пробуждается какое-то неясное сопротивление, сопротивление тому, что ныне открыт и оголен этот горный край, который является составной частью нашего внутреннего мира; и вместе с тем к этому неприятию примешивается чувство ревности, не только из-за того, что чужие глаза осматривают место, бывшее свидетелем нашего безвестного заточения, но и потому, что взгляды туристов (это я знаю наверняка) никогда не смогут проникнуть в бездну отверженности, которой была казнена наша вера в достоинство человека и в свободу его личных решений. И в то же время, смотри-ка, откуда-то незванно и слегка навязчиво пробивается скромное удовлетворение тем, что эта гора в Вогезах не является более местом отстраненной, внутри себя тлеющей погибели, но к ней направляют свои стопы множество людей, хоть и не обладающих богатым воображением, но по своему душевному настрою готовых к неосознанному восприятию непостижимой уникальности судьбы своих пропавших соплеменников.

Возможно, это восхождение на труднодоступный склон горного мира напоминает рвение паломников, штурмующих крутые откосы святых гор. Однако же это паломничество не имеет ничего общего с идолопоклонством, против которого так страстно боролся господин Примож[4], желая, чтобы словенец достиг внутреннего пробуждения, вместо того, чтобы растрачивать себя во внешней массовой обрядности. Здесь люди из всех европейских государств собираются на высокогорных террасах, где человеческое зло победило человеческую боль и почти поставило печать вечности на уничтожении. Современных паломников привлекает не чудотворная сублимация их желаний, они приходят сюда, чтобы ступить на истинно святую землю и поклониться праху людей, которые своим немым присутствием ставят в сознании народов непреодолимый рубеж в истории человечества.