Было шесть часов утра. Он не спал всю ночь и не выполнил своей миссии — ему ни полслова не удалось сказать сеньору Локпесу.

На следующий день Хуан вошел в здание в час дня, то есть за два часа до начала работы, так как обещал помыть окна своей, как он считал, невесте, — сеньорите Мэри Авилес, которая жила одна где-то на последних этажах.

Хотя по происхождению Мэри Авилес (Мария Авилес, как значилось в свидетельстве о рождении) была кубинкой, родители еще в младенческом возрасте увезли ее в Венесуэлу. Оттуда она со всей семьей перебралась в Майами, подростком сбежала из дома и больше уже не возвращалась. Когда речь заходила о родителях, Мэри Авилес говорила, что не желает их видеть даже на похоронах, имея в виду свои собственные, причем ожидаемые ею со дня на день. Дело в том, что, хотя Мэри Авилес и получала в зоопарке Бронкса как специалист весьма приличное жалованье, есть все основания полагать, что она работала вовсе не затем, чтобы жить, а чтобы умереть, ибо принадлежала к числу тех, кто не горит большим желанием продлить свое пребывание на земле. Подтверждением тому являются шесть попыток самоубийства, — у нас имеются соответствующие records.[8] Вся ее жизнь протекала на грани смерти.

В тринадцать лет Мэри стащила пистолет у отца, человека влиятельного в политических кругах Майами, и выстрелила себе в грудь, однако пуля не повредила ни одного жизненно важного органа, и две недели спустя она вернулась домой под укоризненные взгляды семьи. В четырнадцать лет она проглотила полный пузырек снотворного, которым пользовалась ее мать, и оно возымело свое действие: Мэри Авилес проспала трое суток кряду. Когда ей исполнилось пятнадцать, семья в надежде, что приобщение к светской жизни отвлечет ее от столь мрачных намерений, устроила праздник в буквальном смысле «на высшем уровне» — на террасе самого высокого в то время здания Майами. Мэри не упустила такой возможности. И в своем потрясающем белом кружевном платье до полу прыгнула вниз. Казалось, уж на этот раз ее замысел не сорвется. Однако «очаровательная сеньорита», как ее назвали в разделе светской хроники «Диарио де лас Америкас», угодила в кузов машины, перевозившей цыплят и несушек, пробила металлическую сетку и произвела страшный переполох среди кур, многие из которых воспользовались случаем и пустились наутек… Когда Мэри Авилес очухалась, надеясь увидеть себя в мире ином, в который она, кстати говоря, не верила, то обнаружила, что едет в птицевозке, битком набитой курами, и та успела добраться аж до Северной Каролины. Вот так она очутилась в Нью-Йорке.

Не успев пробыть в городе несколько дней, она бросилась в Гудзон с Бруклинского моста. Воды реки вынесли ее к выходу из порта, где ее выловил корабль, совершающий круиз с кучей туристов на борту; те водрузили ей на голову корону под аккомпанемент похвал, аплодисментов и фотовспышек, — полагая, что перед ними победительница «заплыва вокруг Манхэттена»: немало людей раз в год предпринимает попытку проплыть вокруг острова. Спустя несколько месяцев Мэри Авилес сиганула с небоскреба, свалилась на крышу палатки, торгующей гамбургерами, и раздавила в лепешку бедную продавщицу, а сама осталась невредимой. Однако ей пришлось предстать перед судом, а затем искать работу, чтобы выплатить штраф, к которому ее приговорили. Она знала, что если загремит в тюрьму, покончить с собой станет не в пример сложнее. Вот так и получилось, что, постоянно ища возможности погибнуть, Мэри Авилес поступила на работу в зоопарк в Бронксе. Впрочем, сеньора или сеньорита Мэри Авилес не смирилась с тем, что продолжает жить и не оставляла надежды. Убедившись, что преднамеренно лишить себя жизни невозможно, она доверила свое уничтожение случаю; впрочем, случаю, который она по мере сил старалась подтолкнуть в нужном направлении, то есть к своей смерти. Например, в зоопарке в ее обязанность входило кормить самых свирепых или опасных зверей. Иногда она просила Хуана отвезти ее к самым высоким обрывам в Нью-Джерси, и якобы для того чтобы молодой человек ее сфотографировал, отступала к самому краю. Правда, она не бросалась вниз, но все указывает на то, что если бы Хуан не подбежал к ней, Мэри точно опрокинулась бы в пустоту. На станции метро под самым невинным предлогом (уронила кошелек или сигару) она спускалась на рельсы в надежде на то, что кабель высокого напряжения замкнется и ее убьет током. Она много раз оказывалась виновницей драматических дорожно-транспортных происшествий, пытаясь перейти улицу на красный свет, и, хотя сама выходила целой и невредимой, всегда были серьезно пострадавшие. Случалось, она отправлялась в трущобы или районы с дурной репутацией, уповая на то, что ее по крайней мере зарежут. Говорили даже, что когда с самолетами испанской компании «Иберия» произошла серия катастроф, Мэри Авилес начала пользоваться услугами именно этой авиакомпании. Во всех углах, closets[9] и ящиках квартиры она рассыпала таблетки цианистого калия и прочих смертельных веществ в надежде спутать их с аспирином или каким-нибудь другим лекарством. На столе и на стульях, куда ни кинь, валялись остро наточенные ножи, а на кровати и даже в ванной лежал постоянно заряженный и снятый с предохранителя пистолет. В холодильнике хранились пузырьки с купоросом, крысиным ядом и инсектицидами. Мало того, Мэри Авилес украла из зоопарка в Бронксе гремучую змею, которая теперь ползала со своим жутким щелканьем по всей квартире.

Решение вверить свою смерть воле случая в некоем роде сообщнику окончательно созрело после провала последней — шестой по счету — попытки самоубийства. С досады на собственную бездарность в искусстве лишения себя жизни — и это несмотря на непрерывную практику, — Мэри Авилес, по совету самоубийцы со стажем, некоего Аурелио Кортеса, задумала покончить с собой необыкновенным способом. Проглотив двадцать таблеток секонала, она поставила зажженную свечу на пол и ведро бензина — на шкаф, к потолку привязала веревку и на ней повесилась; в последний момент ее руки столкнули ведро с бензином, которое должно было опрокинуться на свечу. Теперь у сеньориты Авилес появилась уверенность, что, сгорев, повесившись и отравившись, точно умрет, и вдобавок от нее мало — как она всегда мечтала — что останется. Но судьба, похоже, распорядилось по-своему. Бензин с такой силой плеснул на свечу, что та погасла; Мэри Авилес повисла, но не удушилась, поскольку петля, вместо того чтобы затянуться на шее, съехала к подбородку, а девушка, усыпленная таблетками, оказалась не в состоянии подсобить собственной смерти. Проснувшись спустя двое суток, она обнаружила себя в том же дурацком положении, что и была, да еще и живехонькой, как и прежде. Очевидно, смерть не хотела иметь дела с Мэри Авилес, поэтому та, в конце концов, поняла, что ничего не добьется, если будет ей надоедать, и что, наоборот, следует дать ей возможность застать себя врасплох. Хотя, со своей стороны, старалась ей посодействовать.

Как раз в тот момент, когда Хуан постучал в дверь, сеньорита Авилес подсунула смерти очередной план со ставкой на внезапность. Хотя она знала, что Хуан должен прийти вымыть окна, Мэри его опередила и без ремня безопасности уже намывала их с наружной стороны, между тем как ее квартира располагалась на двадцать восьмом этаже. Дверь свою она не закрыла (еще одна уловка Мэри Авилес, уповавшей на то, что какой-нибудь вор перережет ей горло), и швейцар вошел в квартиру, после того как на его стук никто не отозвался. Его тут же прошиб пот при виде того, что красавица по ту сторону окна стоит на карнизе, ухватившись одной рукой за верхнюю раму, а другой водит губкой по стеклу. Сеньорита Авилес поздоровалась с ним, как обычно, скорбным тоном и попросила сесть поближе, дабы она могла его слушать, поскольку, дескать, она передумала и решила помыть окна сама.

Наш швейцар, который знал о существовании гремучей змеи, сел на стул рядом с окном и поставил ноги на боковые перекладины, не переставая озираться по сторонам.