— Так что же произошло? — сочувственно спросил Петр.

— Он сам уже рассказывает, что грабители поджидали его во дворе, за воротами. Как только он открыл калитку и шагнул во двор, его ударили чем-то по голове, а сами на машину, и ходу. Значит, заранее все подследили, рассчитали, использовали момент, что он один, машина работает на улице, садись и гони.

— Машину не нашли, конечно, и грабителей тоже? — предположительно, по другим случаям воровства, которыми реформаторы наполнили нашу жизнь, высказал мысль Петр.

— Как раз, спасибо, машину нашли, — криво улыбнулась Анастасия, — в первом лесочке за городом, целую и невредимую, конечно, пустую, видно, торопились перегрузить сахар и смотаться, или что-то шевельнулось в душе, что не изломали ничего и не спалили, — она снова криво улыбнулась, но тут же у нее навернулись слезы, и она добавила: — Но разорили они нас дотла. Ведь эту партию сахара я покупала на последние копейки, все подобрала.

Она опять занялась с покупательницами, а Петр еще постоял в ожидании пока она освободится. Ему было жаль Федора и Анастасию. Ведь по существу, они жили своим трудом, правда, не без морального греха, бились, как рыбы об лед, однако считали себя по сравнению, например, с ними, Золотаревыми, более расторопными и удачливыми, могущими позволить себе слегка пошиковать с пренебрежением к принятым нравственным нормам.

Организуя для себя такую жизнь, они ошибочно посчитали себя под покровительством реформаторского, либерального государства, потому что активно отозвались на президентский призыв брать столько себе, сколько можешь проглотить. Они попытались приложиться к такой неумеренности и получили урок того, что от своего труда много не наглотаешься, свой труд держит тебя в достатке и в трудовой умеренности.

Петр оглянулся на базарную суету, прислушался к густому, массивному говору и к прибойному плеску разрозненных выкриков с кавказского Причерноморья и подумал, что из этой базарной толчеи порядочному, честному человеку не прорваться к купеческой неумеренности, не вынырнуть к воздуху из рыночной хрипоты и потливости.

Анастасия мечтала стать купчихой с услужливыми, верными приказчиками и продавцами, да вот — не получилось. Видно, потому что не всем и не каждому покровительствует купеческое государство, ему нужны сильные купцы, чтобы на них можно было опереться не только на выборах, а и в последующем, когда потребуется поддержка, в том числе и против мелких купчишек.

Отпустив покупательниц, Анастасия опять обратилась к Петру Агеевичу:

— Вот так я оказалась в этой палатке уже за продавца, доторговываю остатки товара, запасенного в свое время, а те четыре палатки, которыми уже владела, закрыла. Спасибо, знакомый бывший завбазой, а теперь оптовик обещает подрядить, — она вдруг вскинула голову и с нескрываемой заносчивостью сказала: — Но я все равно пробьюсь, я сумею, я знаю, как, когда подловчиться.

— Бессомненно, вы же профессиональный торговец, — заметил Петр с некоторой скрытой иронией, она, однако поймала его иронию и серьезно ответила:

— Те профессиональные навыки, которые я приобретала в советском институте и в советской торговле, мне сейчас не полностью подходят. Я уже прочувствовала новую по своей природе торговлю — капиталистическую, мой характер больше подходит для частной торговли, для азартного риска, для увлекательной игры, в которой нет для тебя никаких моральных рамок и ты можешь себе хапать столько, сколько, по выражению нашего всенародного, слопаешь.

Петру Агеевичу понравилось ее чистосердечное признание, открывающее ее характер, ее замашки к авантюристичности, а авантюрность дела таит в себе не только известный риск, но и обязательный расчет на человеческую доверчивую простоту, на природную добросердечность людскую, на то, что большинство людей предполагает, что оно живет в царстве честности и порядочности и наивно заблуждается в том, что новый порядок жизни тоже зиждется на честности и порядочности, а не на присвоении этих человеческих ценностей в личных, корыстных интересах. Но он сказал, как бы предупреждая ее от авантюрного настроения:

— Смотрите, сколько вокруг вас жаждущих выделиться на частной торговле — не легко пробиться отдельному человеку сквозь такой конкурентный вал, — он хотел, было, показать на примере другой торговли, о народном магазине, в котором директорствует Галина Сидоровна Краснова, но удержал себя, подумав, что Пескова с ним все равно не согласится, потому как она уже человек из другого мира, из какого не выйдет, если даже погибать будет.

Пескова наклонилась к нему через прилавок и уже подобревшим и чуть игривым голосом проговорила:

— А мне не страшен этот разлив конкуренции, я сумею разгрести для себя место, старые связи еще действуют — обязательно обзаведусь всем, что требуется для бизнеса… — она подумала немого, глаза ее блестели задорной внутренней игрой, а люди с таким душевным настроем умеют быстро и легко освобождаться от жизненных невзгод и потрясений. Она снова заговорила с прихлынувшей уверенностью: — А ты, Петр Агеевич, раскинь своим умом по всей России от границ до границ и вглядись в то, какая она у нас страна стала.

Это уж было интересно: значит и она, Анастасия Пескова, на общую жизнь смотрит не только из ограниченного круга местного базара, а сообразуется с общей ситуацией в государстве, она, получается, не такая простушка, как может показаться с первого взгляда из своей палатки. И Петр загорелся любопытством:

— Ну, и что же вы находите в нашей стране?

— А то, как нынешняя РОССИЯ стала страной сплошь торговцев. Раньше называли число мелких торговцев, так называемых челноков 10 миллионов, сейчас перестали сообщать, стало быть, этих мелких торгашей стало 20 миллионов. Накиньте на каждого из них хотя бы по две семейные души, значит, еще два раза по двадцать — это половина почти взрослого населения! Пусть я преувеличиваю это число, но все равно получается, что Россия стала торговой страной, — в голосе Анастасии не было ни удивления, ни недоумения, а скорее, удовлетворение тем, что и она принадлежит к этому массивному слою торговых людей, и коль для него созданы условия непотопляемости, то она, стало быть, на правильном пути: общество ее испрашивает и предоставляет крышу.

— Как-то я вас в ваших рассуждениях не очень разумею, — протестовал Петр.

— В чем сомнение?

— Ну, как же? Пусть не половина, а третья часть населения занимается торговлей, да к этому прибавьте пятнадцать-двадцать миллионов безработных, то кто раскупает ваши товары?

Анастасия рассмеялась на такую наивность Петра и весело стала объяснять:

— Во-первых, мы друг друга обслуживаем, а во-вторых, нас обслуживает государство, ну, в смысле — зарплата, пенсии, пособия из бюджета, да частично и какие-никакие заводы-фабрики работают, тут взаимный кругооборот — государство нам из бюджета через свои выплаты населению на рынок выбрасывает, мы — в бюджет через свои налоги.

— Понятно, — согласился с таким простым пояснением Петр, — А то, что рынок заполнен заграничным барахлом и наполовину ихними продуктами, вас не беспокоит?

— Нет, — тотчас откликнулась Анастасия, — я это уж давно пережила и поняла, что мне все равно, чьим сахаром или вермишелью торговать, лишь бы они мне подешевле доставались. А потом слово купец русское, то есть он тоже сперва закупал, а потом продавал.

— Ну, уж извините, Анастасия Кирьяновна, — возразил Золотарев, — тут я буду с вами спорить. Русский купец закупал такой заграничный товар, какого не могла Россия у себя иметь, в обмен на продажу российского товара. А у вас получается невероятное: в обмен на заграничное залежалое барахло вы по существу продаете наших людей.

— Как это так? — растерянно воззрилась на него Анастасия.

— Да так получается, — почти в сердцах воскликнул Петр, — Подумайте над тем, что я вам сказал, хорошенько подумайте над тем, как вы все вместе закладываете российский народ зарубежному капиталу, и вы поймете… — Ему уж надоело разговаривать с зашоренным капиталистическими уздечковыми наглазниками человеком, это претило его понятиям жизни, и он поспешно простился. — До свидания, заговорился я с вами, но спасибо за сообщение о Федоре и о себе, — он, не подавая руки, торопливо пошел от Песковой с ощущением в груди чего-то несвеже-вязкого.