— Мы, парторганизация, проверили и себя, и возможность нашего влияния на рабочих в смысле объединения вокруг нас. А дело было такое. Наши хозяева так называемого акционерного общества так распоясались, что, не спрашивая никого, стали вывозить из цехов оборудование — станки и другое — за ворота завода. Открытый наглый грабеж вызвал ропот по всему заводу. Мы решили такой бандитизм пресечь. Предварительно я побывал у начальника райотдела милиции и у прокурора, проинформировал их и попросил у них поддержки. Они охотно вызвались помочь коллективу, прислали следователя, выделили нам в помощь несколько работников милиции для участия в наших постах из числа рабочих, которых мы поставили на проходных, и таким образом предотвратили разграбление завода. Выходит, что рабочие как бы ударили начальство по рукам. Наша общая победа стала событием, которое среди рабочих получило серьезный резонанс, повлияло на их сознание в том смысле, что можно противостоять самоуправству дирекции, если встать по-боевому и сплоченно всей силой коллектива. А следом вот должны провести серьезную акцию вокруг больницы, не допустить ее закрытия и продажи зданий и сооружений, в чем призываем вас оказать нам помощь — привести людей на митинг. Если он нам удастся, то все поймут, в чем состоит наша сила. А сила уже сама по себе выбирает направление действия, вот тогда, может и мы учредим народное предприятие по вашему примеру, товарищ Алешин, — и широкая улыбка светло озарила его полное круглое лицо, согнав тень усталости. Он шумно вздохнул и продолжил тихим голосом: — А пока нам предстоит нелегкое накопление сил парторганизации. Но мы отбираем только тех, кто приходит к нам сам в силу своего самостоятельного убеждения и уверенности в крепости своего духа. Перед нами укором стоит идейно-моральный позор нашей бывшей большой организации, и мы не можем из этого позора не извлечь урока… А рабочий класс, он что ж? Он всегда несет в себе свое классовое ядро, надо только уметь поджечь его…

В это время порывисто открылась дверь и на пороге ее встала возбужденная и раскрасневшаяся Татьяна Семеновна. Но, увидев в зале незнакомое собрание, она растерянно охнула, извинилась и шагнула было назад. Однако Галина Сидоровна успела, как и Петра, схватить ее за руку и задержала, объявив собранию:

— Это наша работница, Золотарева Татьяна Семеновна, жена вот Петра Агеевича, — и, увидя в ее руке папку, спросила: — Какие это у вас бумаги?

Пока Татьяна Семеновна стала отвечать, Полехин ее представил по-своему:

— Это тоже представительница нашего завода, бывший инженер-конструктор, а ныне вместе с мужем безработная. Стали не нужны ни высоко квалифицированные рабочие, ни инженеры-конструкторы.

Татьяна Семеновна освободилась от растерянности, грациозно наклонила голову в знак приветствия и ответила Галине Сидоровне:

— Я думала, что здесь собрались наши, магазинные, поэтому так смело вошла… А принесла я списки с подписями в защиту больницы… Пятьсот подписей собрали мне женщины из конструкторского буквально за два часа, пробежались по цехам и вот… Рабочие дружно отозвались с решимостью отстоять больницу, — Татьяна Семеновна была явно возбуждена и не сдерживала радостного волнения. Ее переполняла радость оттого, что сначала в конструкторском отделе, а потом и в цехах дружно был поддержан призыв больничных работников отстоять существование заводской больницы, и она так легко и быстро собрала пятьсот подписей, а на каждом листе остался отпечаток ее участия в общем, большом деле, и ее сердце какими-то емкими и радостными ударами отмечало это участие ее в общественном движении, а то, что еще недавно сердце дало сбой, забылось, и сегодня оно, сердце ее, замиравшее от радости, вдруг взметнулось вверх, как на бурной волне морского прибоя.

Татьяну Семеновну оставили присутствовать на собрании и усадили рядом с мужем, присутствие которого она заметила тотчас, как только перешагнула порог, а потом и чувствовала его физически, и в сердце ее нашлось место для радости от его присутствия на этом собрании.

— Вот вам пример того, как парторганизация может обрастать рабочей плотью — практическим проведением общезначимого дела, — сказал Полехин. — Спасибо, Татьяна Семеновна, за участие в проведении в действие решения нашего партбюро.

— Извините, Мартын Григорьевич, что прерываю вас, — возразила Золотарева с детской наивностью, — я очень рада за мою помощь парторганизации бывшего своего завода. Но подсказала мне такое поручение секретарь нашей магазинной партячейки Зоя Сергеевна Крепакова. Сбором таких подписей занимались все работники магазина.

— В таком случае, — воскликнул Полехин, — вам всем и Зое Сергеевне наше большое спасибо и за помощь, и за солидарность с нами и с работниками больницы… Ну, я кончил, — обратился он к профессору.

Аркадий Сидорович, будто обрадовавшись обращением к нему, энергично поднялся и предложил высказаться Крепаковой, коль была названа ее фамилия. Зое Сергеевне тоже было о чем рассказать, хотя парторганизация ее была и небольшая. Она рассказала и о газетной витрине магазина, где вывешивается газета Советская Россия, и о распечатке отдельных статей из этой газеты для покупателей, и к этому покупатели уже привыкли и разносят статьи вместе с покупками, и о беседах работников с покупателями о советской торговле и ценах в ней, и о событиях в стране и в городе, и о сборах подписей во время выборов, словом, обо всей многообразной работе с людьми, которые посещают магазин, и это привлекает людей в магазин не только за покупками, а как в своеобразный клуб.

Интересными, как отметил Аркадий Сидорович, сообщениями поделились и другие выступающие, и Аркадий Сидорович, наглядным образом обращаясь к Костырину, завершая собрание, сказал:

— Наше сегодняшнее собрание, Андрей Федорович, послужит хорошим примером для будущего райкома партии.

Петр внимательно слушал все, о чем говорилось на собрании, и с интересом отмечал в памяти, как проходило собрание. Непринужденная товарищеская атмосфера, веселые критические отклики на высказывания участников собрания не заслоняли от его внимания то деловое настроение, с которым закончилось собрание. Но все время, которое протянулось на собрании, его внимание, было занято и Татьяной. Как только она села рядом с ним, он почувствовал какое-то жаркое излучение, идущее от нее. Взглядывая украдкой на ее лицо, он видел небывалое, давно не появлявшееся на нем возбужденное, радостно светящееся воодушевление. Он знал, что такое воодушевление является отражением волнения в ее душе, пробуждением какой-то трепетности ее духа, и радовался за жену.

Взглядывая на нее, он старался угадать, чем, вызван такой ее душевный подъем, — тем, что она выполнила общественное поручение и оправдала доверие, или тем, что неожиданно побывала за долгое время на заводе, вдохнула воздуха конструкторского отдела, заводской производственной атмосферы, или тем, что люди завода откликнулись на трагический призыв о спасении больницы?

Он глядел на жену таким откровенно влюбленным взглядом, что она смутилась этого его открытого выражения чувств в присутствии посторонних, и протянула под столом свою руку к нему и сжала поданную им руку, как бы призывая к успокоению. С собрания они вышли рядом и почувствовали в этом какое-то знамение для себя.

Знаем, куда едем, и все же едем

К Золотаревым вернулась прежняя возможность ездить на работу вместе. Это было не то чтобы радостное, но очень приятное условие жизни, которое светло украшало взаимные семейные отношения и устои жизни и всегда слегка волновало. Но за последнее время проклятая жизнь отобрала и эту маленькую радость, они уже как-то отвыкли от такого сладкого времяпровождения, когда ходили на работу вместе — безработица и нищета отодвинули в небытие все, что составляло большие и малые радости жизни, из которых складывались ощущения семейного счастья.

Детей уже около месяца не было дома, они уехали в деревню к бабушке и дедушке повольничать, откормиться, отплеваться от городской гари, как говорила бабушка, увозя внуков. Первые дни без детей, особенно матери, было пусто, одиноко и грустно, но понимание того, что они живут в лучшем, даже в чудесном мире, привело родителей к душевному равновесию.