Значит, то, что лично с ней произошло вследствие социального реформирования под видом экономических реформ, так и останется навсегда. Еще несколько лет назад она была обладательницей недремлющих инженерных знаний и новых инженерных мыслей, которые воспламеняли в ней трудовое вдохновение, что ярко озаряло ее жизнь. Рыночное реформирование общества отняло у нее все источники вдохновения и озарения.

И вот теперь она бродит по городу и изучает витринную рекламу, чтобы, оказывается, — понять всю глубину своего бесправия в хаосе социального расслоения людей и своего бессилия перед владельцами капитала. Она пережила минуты, когда ощутила страшную потерянность своей личности, отчего внутренне содрогнулась.

Три дня она ходила по городу и срисовывала в блокнот все бросившиеся в глаза рекламные вывески и внутренние плакаты и картины в магазинах, мимоходом отметила цены, не найдя особой межмагазинной разницы. Зато сравнительно с рыночными многие магазинные цены у всех были почему-то выше. Этого она не понимала и, к своему удивлению, обнаружила, что в магазине Красновой цены на главные продукты были ниже рыночных, не на много, но все-таки ниже, и этого она не понимала тоже. Вообще торговых секретов не понимала, как и людей, работающих в торговле, но, кажется, уловила смысл слов секрет фирмы, который по ее разумению заключается в том, чтобы утаиться от соперника и обмануть его.

Затем Татьяна Семеновна еще три дня рисовала этюды рекламных символов товаров, сделала их по два экземпляра на каждый товар для выбора директрисой. Набросала и этюд под названием: Сравните наши цены: они ниже рыночных, тут же вычертила конструкцию щита с заменяемыми табличками.

Галина Сидоровна внимательно рассматривала каждый этюд и, не скрывая своего восхищения, воскликнула:

— Да вы настоящая художница, Татьяна Семеновна! Из всего, что вы нафантазировали, нам на первый случай и десятой части хватит, а остальное пусть лежит в запасе. Выбирайте для первого показа на ваш вкус, — и смотрела на художницу с радостным удовлетворением, что подвернулась такая находка в деловое сотрудничество, и глаза ее на минуту заблестели откровенной мечтательностью.

— Я осмотрела чуть ли не все магазины города, — сказала Татьяна, — но в моих этюдах нет ни одного повторения художников. И вот этого нет нигде, что, я считаю, будет главным в вашей рекламе, — и показала рисунок своеобразного прейскуранта.

— А вот это будет здорово! — воскликнула Галина Сидоровна, вглядевшись в слова Сравните наши цены и, представив, какое притягательное влияние они будут иметь. — Как это все пришло в голову вам, человеку, далекому от торговли?

— Зато близкому к покупателю, — усмехнулась Татьяна Семеновна. — Только мне непонятно, какой от этого выигрыш магазину?

— Не один выигрыш, а целых четыре! — с пафосом воскликнула директриса, а пафос приходит от выигрыша, но не от просто удачного, а просчитанного вперед выигрыша, так что и свой пафос в работе можно просчитать, ежели трудиться с энтузиазмом и воодушевлением и ежели есть, для кого трудиться, а не только для себя, энтузиазм — это свойство души не собственника, не индивидуалиста, а коллективиста, артельщика. — Первый выигрыш — это выгода нашим покупателям, небольшая, правда, но выгода, если брать месячную сумму покупок. Второй — привлечение потребителя, третий — увеличение продаваемой массы товаров и четвертый — более заинтересованный отклик предпринимателей-производителей и оптовиков-поставщиков, да и вообще, — подвела с веселой приподнятостью итог Галина Сидоровна. — К примеру, наши кондитерская фабрика и молокозавод за нашим магазином бегом гоняются, и оптовики тоже навязываются и уступают в цене. Так что скорее рисуйте ваш прейскурант.

Они еще поговорили о красках, о щитовых материалах, незаметно перешли на личную жизнь и рассказали о своих семьях, о хозяйственных заботах и о непомерных трудностях людей в жизни при реформах, отбирающих у человека, а пуще у трудящейся женщины и радость жизни и здоровье. Проговорили они к обоюдному удовольствию больше часа, под конец перешли на женское ты и расстались уже подругами.

Машина принята в работу

Петр Агеевич, пользуясь восстановленными дружескими связями на заводе, поставил на машину кузов — фургон. Весь автомобиль покрасил под цвет тепловоза и на другой день выставил машину во дворе на ее прежнем месте для всеобщего обозрения под ярким солнцем и чистым голубым небом. Клены во дворе тихо шевелили ветвями, и листья отливали зеленым глянцем. Директриса, только что вернувшаяся из очередного объезда поставщиков, радовалась машине и, потирая руки, как заправский деловой предприниматель, с ласковой благодарностью светила на Петра своими большими глазами, и другие работники обступили машину и обменивались радостными восклицаниями в адрес Петра Агеевича и Галины Сидоровны, которой теперь легче будет решать транспортные проблемы.

А Петр Агеевич имел мысли другие: он знал свои заслуги в восстановлении машины и в удачном создании для себя рабочего места, в приобретении постоянной работы. А задержки зарплаты в таком магазине, наверно, и не бывает.

Галина Сидоровна позвала его в кабинет.

— Петр Агеевич, я вам признательна — без моего участия и без моей заботы вы сделали для магазина машину за каких-то двадцать тысяч и, по сути, ежегодную миллионную экономию на транспортных расходах. Вы для всех нас негаданная находка! — патетически проговорила директриса, пристально и благодарно глядя на Петра, остановившись посреди кабинета, а, не садясь, как всегда за стол. — А как нам с вами расчет держать, вы уж сами назовите, пожалуйста, — и не отступила, а как бы держала для получения ответа его перед собою всей своей массивной грудью.

— Это вы в том смысле, сколько мне за работу платить по ремонту машины? — задал Петр вопрос, который он давно про себя решил, и, не кривя душой, а совершенно искренне и правдиво ответил: — Нисколько вы мне не должны: вся работа проводилась в мое рабочее время, а если когда и прихватывал часок-другой сверхурочно, так это была моя добрая воля, — совершенно в своем бывшем советском духе успокоил Петр и, как бы закрывая разговор об оплате, сказал: — Вот теперь надо подумать, где на ночь ставить машину, а то, замечал, на нее уже прицеливаются некоторые типы. Никак во дворе нельзя оставлять.

Галина Сидоровна понимающе посмотрела на Петра, сообразила, что об оплате его работы по восстановлению машины с ним разговаривать бесполезно. Сменила выражение лица на решение другой своей задачи, повернулась к столу, села, взяла лежавший сверху лист бумаги и буднично-деловым тоном вслух прочитала приказ по магазину о приеме на работу Золотарева Петра Агеевича в должности шофера-экспедитора и дала ему расписаться на приказе в знак согласия. Петр с чувством, скорее, победы и трудового утверждения, чем радости, расписался.

— Теперь несите нам свою Трудовую книжку, Петр Агеевич… присядьте, — весело сказала Галина Сидоровна, сама довольная тем, что могла сказать про трудовую книжку, и добавила: — Мы в магазине чтим Трудовые книжки. Знаете, почему? — и, сделав лицо серьезным и торжественным, ответила на свой вопрос: — Первым делом, для того, чтобы человек не чувствовал в своей жизни разрыва между прошлым, настоящим и будущим.

— Но ведь прошлое у нас было советское, — неожиданно и для себя вставил Петр и почувствовал в себе вдруг поднявшуюся гордость за свое советское прошлое, не только за свое советское трудовое прошлое, а вообще за советское прошлое.

— Вот именно — советское прошлое! От него, советского человека, ничто не должно отрывать, а Трудовая книжка как раз эту связь и протягивает по всей жизни трудящегося. Потому, второе, — Трудовая книжка удостоверяет, каким образом человек ведет свою жизнь в новом, буржуазном, времени, кто он, представший перед нами гражданин, — живущий своим трудом, или — живоглот? Кроме того, эта наша трудовая книжка — все же социально-правовой документ и наставляет нас, куда трудовому человеку следует вести свое дело, — она улыбнулась тихой, мягкой улыбкой, а глаза ее наполнились ярким, радостным блеском. Она решительно выпрямилась и добавила: