— Сегодняшнее занятие считаете надежным?

— Опуститься на дно — это от безысходности. Я все сознаю. Но чтобы выкарабкаться, надо на что-то опереться. Кто подставит такую опору рабочему человеку? Государству рабочие стали не нужны, ему с бюджетниками не справиться. Чувствуете отличие одного строя от другого? Нынешнему государству надобны буржуи, хотя бы мелкие, а буржуи.

— Да, Ельцин с такими обращениями и выступает.

— Вот именно, он, знай, кричит: дай ему средний класс, классы рабочих и крестьян ему без надобности, — старик сердито блеснул на Петра Агеевича глазами. Солнце напекало ему и без того коричневую лысину, он не обращал на это внимания, качнул головой и продолжал:

— Я недолго покрутился среди палаточников и лавочников, однако понял: рано или поздно захиреют и они без рабочих и крестьян — ни тебе товаров, ни тебе выручки.

— Это вы верно подметили, — поддержал Петр. — Если товары еще можно привезти из-за моря, то покупателя с деньгами оттуда не привезешь.

— Палаточники ждут, что кто-то купит мою рабочую силу, даст мне заработок, а я принесу его в ларек-палатку. Но где он тот, кто даст мне заработок?

Петр Агеевич подсказал старику, что в советское время все это регулировало государство, а нынче упование на рынок.

— То-то и оно — Советское государство предоставляло мне трудовое обеспечение и самостоятельную рабочую жизнь. Теперь же демократы вместе с Гайдарами и Черномырдиными рычат, кряхтят-чмокают: дескать, кончилось государственное иждивенчество, теперь у нас правила капиталистического рынка, значит, рассчитывай только на себя, одолевай слабого, обманывай честного.

Он в очередной раз покрестился, призвал Бога к благосклонности к людям и обратился к Петру Агеевичу:

— Какое было государственное иждивенчество у рабочего, ежели государство у нас было народное, и мы содержали его? А нынче вы мне говорите: не способен по иному — сиди под забором. Но я рабочий, у меня рабочие руки, дай мне работу! Нет! Нынче рынок — ты продай свои рабочие руки и купи за них работу! — крикнул старик.

Когда старик начинал кричать, Петр Агеевич поспешно уходил от него, избегая нищенствующей митинговости. Однажды ему пришла в голову мысль, навеянная стариком, вот бы собрать всех нищих города и пройти такой колонной по улицам. Но что такая демонстрация нищенства даст?

Горькое, унизительное нищенство большинства народа российского, думал Петр Агеевич, известно не только в Кремле, а всему богатому миру. Но это ни у одних, ни у других, по всему очевидно, не вызывает ни удивления, ни сочувствия.

Весь мир капитала разделен на богатых и нищих. Даже там, где рабочий люд более или менее живет в благополучии, все равно он ничего не имеет, он нищий, потому что живет ни с чем и вынужден бороться. Это показывает, что такое разделение российского народа на богатых и бедных было задумано и осуществлено намеренно и проделано с мировой ловкостью. Так что сидеть тебе под забором, старик, бывший виртуозный лекальщик, не дотянувший два года до пенсии.

Впрочем, старик вскоре исчез из под забора со своей подстилкой и обветшавшей шапкой. Петр Агеевич пожалел, что остался в неведении о его дальнейшем пристройстве к жизни. А нищие не способны ни на какую организацию, потому, что с житейской нищетой приходит нищета духа. Этим и воспользовались рыночники-либералы, устраивая тотальное реформирование в России. И Петр Агеевич все яснее начинал понимать, что изменить существующее унизительное, гибельное положение трудящихся богатейшей, но ставшей вдруг убогой страны, могут не нищие своим бунтом, а организованные, здоровые, сознательные трудовые люди, вместе объединившиеся в единую силу — рабочие, крестьяне, интеллигенты. Но как это может произойти и когда, Петр Агеевич не мог себе ответить. Он только знал твердо — это надо сделать ради спасения русских и других народов России.

Революцию не ждут, а готовят

В магазине слесаря Золотарева ждало обычное, знакомое слесарно-электромонтажное дело. В кондитерском отделе что-то забарахлил холодильный ларь, в котором держали торты, пирожные, рулеты. Все это из ларя убрали в холодильный шкаф, и Петр занялся ларем. При осмотре Петр обнаружил непорядок в электропроводке к двигателю. Собственно, по срокам эксплуатации этот ларь давно просился на списание, но Петр его подлечил и вдохнул в него новую жизнь, а вот на электропроводку еще надеялся, но и в ней уже иссяк технический ресурс.

— Ну что ж, подлечим, и пусть старичок еще послужит, — сказал Петр продавщице и принялся за ремонт, а продавщица смотрела на него, как на настоящего лекаря всего магазинного хозяйства.

Ремонтные работы оборудования Петр проводил, как правило, по месту установки, в торговом зале. И сейчас он только чуть сдвинул ларь вглубь торгового места, чтоб не мешать покупателям, и в стороне занялся своим делом.

Работа над ларем дала возможность ему наблюдать за покупателями и продавцами магазина. В кондитерском отделе люди брали, в основном, сахар, реже — пряники, печенье, конфеты и прочее. Все эти продукты в магазине были дешевле, чем на рынке, на 1-2-3 рубля, но и эта небольшая разница в цене привлекала покупателей, давала магазину особое уважение и благодарность

Подходил сезон варения ягод, вишен, абрикосов, возрос спрос на сахар, и торговцы сахаром на рынке подняли цены на 3 рубля. В магазине Красновой цены на сахар и раньше были ниже рыночных, а в сезон повышенного спроса они были заметно ниже. И покупательницы пошли в магазин рыбьим косяком, со всего города. Люди словно приучились ловить рубли и на рынке, а не только на работе — одни тем, что упорно торговались, другие — неутомимостью выуживать более дешевые товары из зубатой пасти цен. А на работе рубли были словно в ледяной заморозке, а если и двигались, то только вспять, если смотреть со стороны инфляционных цен, которые упорно росли только в одну сторону — ближе к солнцу.

Галина Сидоровна была опытным торговцем и предвидела увеличение сезонного спроса и потребления сахара и, пользуясь своей машиной и помощью Петра Агеевича, заблаговременно заложила на свои склады достаточно сахара на весь сезон. Но она не стала спекулировать сезонностью спроса, а по существу помогала людям. За эту помощь люди благодарили ее горячими словами и признанием народной заступницей. Такие разговоры исподволь и вела Клава:

— Что-то вы, мамаша, много сахара набираете, смотрите, и не донесете.

— И — и, деточка, так я же из другого, Железнодорожного, района приехала… И стоит за чем приезжать — десять кило я купила, да по четыре рубля на кило меньше рыночного, а меньше нашего магазинного — и того больше. За сороковкой можно приехать?.. А везти — как-нибудь довезу.

— Сколько же варенья будете варить, что так много сахара покупаете? — удивилась Клава, помогая завязывать торбочку и вставить ее в хозяйственную сумку.

— Так я не только для себя, а и для дочки, и для невестки. А для меня одной, действительно, много ль надо?.. Спасибо тебе, молодичка дорогая, за помощь, — и уже отходя, добавила: — А про ваш магазин люди по всему городу говорят: народный, дескать, магазин, благодарственно откликаются… Спасибо вам и до свидания.

Клава посмотрела ей вслед и минуту поразмышляла, кому спасибо оставила покупательница: то ли ей, Клаве, за обслуживание, то ли всему магазину за сороковку?

Дело уже шло к вечеру, в эту пору на рынке палаточная торговля свертывается, и Петр подслушал, не намеренно, конечно, другой разговор:

— Ты, наверно, перепродавать будешь в своей палатке, Матрена? — в полголоса спросила Клава.

Покупательница с лицом, на котором лежало отражение отнюдь не покупательской покорности, посмотрела на Клаву долгим взглядом и тотчас в полголоса проговорила:

— А тебе, подруг, не все равно продавать? А потом — двадцать килограммов я могу взять не по два веса, а по четыре.

— Я не о том, могу отпустить тебе и целый мешок — у нас это не возбраняется. Я о том, что ты ведь сама на рынке продаешь сахар, — высказала свою верную догадку Клава.