— Любовь жива раскаянием и снисхождением, — проговорила г-жа де….. — Умоляю вас, простите меня. Я потеряла голову. Я поступила неосторожно.

— Неосторожно! — воскликнул он. — И это все, что вы готовы признать? О нет! Вы очень быстро сообразили, что делать! Я прекрасно помню ваши слова: «Поскольку вы будете знать правду, позвольте мне пойти на ложь».

Он пересказал ей весь их тогдашний разговор и с печалью в голосе продолжил:

— Да-да, вы солгали мне. Выдумали историю про какую-то родственницу. Вы обманули меня, оскорбили, выставили глупцом. Чтобы разлюбить, так много не требуется. Ваш муж никогда не узнает правды. Он останется в уверенности, что я действовал с вами заодно, хотя на самом деле я исполнял роль вашей жертвы. Если себя вы поставили в ложное положение, то меня — в нелепое, доказав тем самым, что не любите меня.

— Не верьте этому, — умоляла его г-жа де…, — я совершила ошибку, мне стыдно, я все понимаю, но я вас… я вас…

Посланник не дал ей закончить и, словно пытаясь помешать ей произнести готовые сорваться с языка слова, медленно поклонился, взял у нее из рук пустую чашку и вместе со своей поставил на чайный поднос.

Настала неловкая мучительная тишина, и оба они продолжали стоять, не зная, куда девать глаза. Г-жа де… подошла к вазе с цветами и поправила стебелек.

— Теплицы, — сказала она, — те же монастыри. Тепличные цветы куда послушнее, холоднее и покорней цветов, которые растут на воле и распускаются в свое время.

Посланник выслушал ее, но ничего не ответил.

— Поговорим еще! — попросила она. — Не уходите!

— Увы! — отозвался он. — Я не могу.

При этих словах г-жа де… забыла всякую сдержанность и бросилась к нему, но он очень мягким жестом ее остановил.

— Вы уходите? — закричала она. — Уходите навсегда?

— Увы! — ответил он и вышел из комнаты.

Посланник уже садился в карету, когда к двери подкатила еще одна. Прибыл г-н де….. Невзирая на снег, валивший крупными хлопьями, они задержались на тротуаре, чтобы перекинуться парой вежливых фраз.

— Я только что из клуба, — объявил г-н де….. — Едва не умер от духоты. Порой комфорт оборачивается пыткой.

— О, клуб! — подхватил посланник. — Зато летом там можно скончаться от холода. В вашем прелестном городе это рассадник сквозняков.

На этом они, уже слегка припорошенные снегом, простились. Посланник поднялся в карету, а г-н де… пошел домой.

Г-жа де… была у себя и собиралась лечь, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел г-н де….

— Только что встретил вашего воздыхателя, — сказал он.

Она попыталась улыбнуться:

— О, воздыхатель! Да, он только что был здесь, но я, право, так устала, что не смогла насладиться его воздыханиями. Как видите, я ложусь спать.

Г-н де… выглядел озабоченным. В клубе разгорелся спор по поводу исторической даты. Вкратце рассказав об этом жене, он извинился, что покидает ее так скоро, и поспешил в библиотеку, чтобы отыскать нужную книгу по истории.

— Вы так взволнованы из-за этой даты? — вслед ему спросила она.

— Нет, я волнуюсь по другому поводу, — ответил он. — Вы ложитесь, и раз уж сегодня мы никуда не едем, я сейчас вернусь, и мы спокойно поговорим, пока будем обедать.

Г-жа де… позвонила горничной и велела принести ей письменный прибор. Она написала пятнадцать любезных и почти одинаковых писем, в которых выражала сожаление, что вынуждена отклонить пятнадцать ранее принятых приглашений. Пока она писала, два лакея накрывали возле ее постели стол к обеду. Г-н де… вернулся, когда один из них вносил консоме. Г-жа де… запечатала последнее письмо и вместе с остальными протянула его лакею:

— Возьмите это и постарайтесь отправить побыстрее. Я бы хотела, чтобы письма доставили уже сегодня вечером. — Затем, обращаясь к г-ну де…, добавила:

— Прошу вас, только не давайте воли раздражению. Малейшее ваше замечание, малейшая резкость сведут меня с ума. Будьте добры меня понять и будьте мудры смириться с тем, что в ближайшие дни вам придется выезжать без меня. У меня нет сил встречаться с людьми. Мне нужно время, чтобы побыть в тишине и забыть обо всем.

— Не спорю, — согласился г-н де…, — на вас свалилось много забот. Я нахожу весьма разумным с вашей стороны воздержаться от того, что вам не по силам, и не стану вас к этому принуждать.

— Нашли вы дату, которую искали? — спросила она.

— Нашел, — ответил он. — Откровенно говоря, я лишь искал подтверждение своей уверенности и теперь, когда ничто постороннее не занимает мой ум, я чувствую, что готов обсудить с вами один вопрос семейного характера. Брат мой, вообразите, тревожится по поводу своего сына. Вы знаете этого молодца и знаете, что он столько же честен, сколько наивен. Он в полном подчинении у своей жены, женщины очаровательной, не спорю, но все же дочери малопочтенного человека. Брат боится, как бы она не вовлекла нашего племянника в дела, чреватые угрозой и его состоянию, и его репутации. В точности брат не знает ничего, но у него появились смутные подозрения, некие сомнения, которые его мучат. Ему не хотелось бы обижать сына слишком пристальным вниманием и он попросил меня встретиться с ним и ненавязчиво порасспросить его. Я исполнил бы эту просьбу сегодня же, если бы сумел его найти. Я искал его повсюду, дважды заезжал к ним домой и вечером, уже по дороге в клуб, довольно долго беседовал с его женой. К сожалению, мне так и не удалось направить разговор в нужное мне русло. Она не позволила мне задать ни одного вопроса касательно дел ее мужа, и я покинул ее с тем же, с чем пришел — то есть ни с чем, если не считать весьма неприятного ощущения, что во время нашей беседы он сидел в соседней комнате и внимательно прислушивался ко всему, о чем мы говорили. Она уже два дня как поднялась с постели и, должен заметить, выглядит прекрасно. Пожалуй, она стала еще красивее, чем была до свадьбы, словно рождение ребенка вдохнуло в нее новую душу. Я не исключаю, что передо мной она ломала комедию, но мне она показалась спокойной и счастливой, полностью погруженной в заботы о семье и новорожденном. Она навестит вас, как только начнет выезжать, — похоже, ей не терпится с вами увидеться.

Затем г-н де… отпустил несколько общих замечаний о том, сколь опасно жениться вне своего круга, и сказал, что предки — это лучшая гарантия в жизни:

— Как мог бы я узнать, кто я таков, если бы не знал, кто мои родители, деды и прадеды?

Г-жа де… отвечала на его речь восклицаниями, улыбками и покачиванием головы; иногда она ненадолго прикрывала веки. Едва обед подошел к концу, г-н де…, не желая ее утомлять, пожелал ей доброй ночи, велел подать себе кофе в библиотеку и засел за письма.

Г-жа де… испытывала сильнейшую привязанность к своей няне, которую взяла к себе в дом, поручив ее заботам бельевую. По вечерам она часто звала ее к себе и, сидя перед зеркалом и занимаясь туалетом, говорила с ней о модах и рецептах, сообщала, кто умер, и выслушивала воспоминания о старинной жизни. В тот вечер она не чувствовала потребности делиться откровениями, но тем не менее вызвала няню.

— Няня, мне очень грустно, но не потому, что у меня неприятности. Мне кажется, что от всех неприятностей меня ограждает сетка, сплетенная из печали. Ты понимаешь, о чем я? Еще мне кажется, что больше ничто на свете не может причинить мне зла, зато есть нечто, что может принести мне добро. Ты меня понимаешь? Жизнь становится очень интересной, когда ты чувствуешь, что умираешь. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что ты всегда любила рассуждать не по возрасту, — ответила няня. — Настоящая твоя беда в том, что у тебя нет детей, и вместо того, чтобы забивать себе голову пустяками, лучше бы ты помолилась.

— Но я вовсе не забиваю себе голову пустяками, — не согласилась г-жа де…, — мне и правда грустно.

— Тебе грустно потому, что голова у тебя забита пустяками, — стояла на своем няня и привела ей множество примеров того, как паломничество ко святым местам излечивало женщин от бесплодия.

Потом она заставила ее выпить травяной чай, взбила ей подушки, открыла окна, пошевелила занавесками, чтобы комната проветрилась быстрее, и унесла прочь букеты цветов.