По пресечении царствовавшего рода Пястов и по установлении избирательных королей правление Польши было весьма необыкновенным явлением в политическом мире. При всяком избрании нового короля дворянское сословие, представлявшее собою независимую республику, исторгало посредством условий, или Pacta conventa, новые преимущества и выгоды, которые, ослабляя власть королевскую, тем более отягчали земледельческое состояние. Бедное дворянство пользовалось только тенью свободы; купечество и мещанство вовсе не участвовали в правлении; вся власть пребывала в руках богатого дворянства и вельмож, которые в своих поместьях были почти независимыми владетелями и тогда только появлялись ко двору, когда имели нужду в королевских милостях. Никакое важное постановление в государстве не совершалось без согласия Сейма, в котором послы, выбранные от воеводств, решали дела общим согласием. Один противный голос (veto) разрушал самые благие намерения, и нередко руководимые духом партий вельможи жертвовали выгодами отечества личностям и честолюбию. Пламя раздоров никогда не угасало на земле Польской; возмущения противу правительства под названием конфедераций, открытые брани вельмож между собою или заграничные войны беспрерывно занимали народ и опустошали страну. Дворянство проводило большую часть жизни на коне и в поле, земледелец страдал, торговля и мануфактуры не могли процветать в подобном состоянии государства; города приходили час от часу в больший упадок, и если по временам торжество над внешними врагами и голос победный возбуждали в благородных сердцах желание возвысить отечество внутренним устройством, истребить безначалие и утвердить на престоле власть наследственную, то враги порядка восставали против людей благонамеренных, называли покушения их вредными свободе польского народа, и государство все глубже погружалось в бездну несчастий, которая наконец поглотила его, оставив для потомства урок горький, но спасительный.

В таком состоянии находилась Польша при избрании на престол шведского королевича Сигизмунда, последней отрасли рода Ягеллов. Избрание его и прибытие в Польшу (1587 г.) ознаменованы были кровопролитием, продолжавшимся почти беспрерывно во все время его сорокапятилетнего царствования. Бунт вельмож Зебржидовского, Радзивилла, Зборовского и возмущение казаков излили все ужасы междоусобной брани на несчастную Польшу; войны с турками за обладание Молдавией) и Валахиею, со шведами о наследстве престола истощили извне силы королевства; со всем тем Сигизмунд, побуждаемый честолюбием и ревностию к распространению католической веры, еще продолжая войну со шведами и не усмирив даже внутренних неустройств, вознамерился восстать на Россию и под предлогом возведения на престол Димитрия, именовавшегося князем Российским, утвердить в России католическую веру и возвратить потерянные области. В сие время (1605 г.) самозванец, руководимый, наставляемый и вспомоществуемый иезуитами, блуждал в Польше и собирал приверженцев, которые из легковерия или в надежде корысти признавали его наследником царского престола. Иезуиты поручили самозванца особенному покровительству князя Адама Вишневецкого и тестя его Юрия Мнишеха, воеводы Сендомирского. Представленный королю, самозванец сумел склонить его в свою пользу при помощи папского нунция Рангони, которому клятвенно обещал обратить Россию в католическую веру. Король назначил самозванцу пенсию, позволил панам польским помогать ему в его замыслах и набрать для него войско в своих областях, не объявляя однако ж явного разрыва с Россиею, не докладывая Сейму и вообще давая сему происшествию вид частного дела, вовсе чуждого делам республики.

Хитрый самозванец чувствовал, что ему необходимо надлежало связать неразрывным узлом судьбу свою с судьбою какого-нибудь могущественного рода в Польше, чтобы во всяком случае иметь верное пристанище и надежную помощь. Юрий Мнишех равнялся богатствами со всеми польскими вельможами, родством соединялся с знатнейшими фамилиями, пользовался особенною милостию короля, был почитаем духовенством и любим дворянством; на сего вельможу самозванец обратил свои виды и решился вступить в его семейство.

Дочь воеводы Мнишеха Марина почиталась одною из богатейших и прекраснейших невест во всей Польше. В замке Самборе она проводила юность свою, окруженная толпою обожателей, стекавшихся со всех концов государства, чтоб заслужить ее любовь и руку. Марина имела тогда около 18-ти лет от роду, когда самозванец в первый раз появился в Самборе (1605 г.) Он был 25-летнего возраста; наружность его не могла нравиться девице, пред которою цвет польского юношества преклонял колена. Самозванец был роста среднего, рыж волосом, лицо имел бледное, глаза голубые, взор пасмурный; обхождение его было неловкое, а молчаливость его и задумчивость еще более делали неприятным его общество. Нельзя верить его приверженцам, которые, описывая его вышесказанным образом, говорят, что прелестная и умная Марина пылала к нему взаимною любовию. Честолюбие, ослепившее отца, совратило и дочь с пути благоразумия. Марина, отвергшая самые выгодные замужества, хладнокровная к самым пылким изъяснениям страсти польского юношества, на первое открытие любви самозванца отвечала взаимностию и согласилась вступить с ним в брачный союз, не прежде однако ж, как по совершении великого подвига овладения Российским престолом, в котором предприятии Мнишех обещал всеми средствами помогать будущему своему зятю. Между тем в Лемберге собиралось войско и делались все нужные приготовления к войне под ведомством и издержками Юрия Мнишеха, князей Вишневецких и других польских и литовских вельмож. Прочие приверженцы самозванца в самой России искали ему пособий, и ревностнейший из всех польский дворянин Ратомский подговорил для него 7000 донских казаков. Число войск, набранных в Польше, по свидетельству Весенберга, простиралось до 10-ти, а по сказанию Кобержицкого, до 15-ти тысяч. С сими-то слабыми силами самозванец вторгнулся в пределы России, перешел Днепр в близости Киева и направил путь к Москве чрез Чернигов. Самозванцу легко было найти приверженцев в самой России. Борис Годунов, государь мудрый, искусный в управлении, не был любим боярами. Он был щедр к народу, радел о благосостоянии оного, старался о введении просвещения и европейской образованности и в короткое время своего царствования сделал весьма много полезного для России. Но, достигнув престола ухищрением и даже злодейством, он не мог владеть обширным государством с спокойствием и снисходительностью, как государи законные, рожденные на троне. Подозрения мучили его, и опасение потерять корону заставляло его употреблять к удержанию оной средства, послужившие к ее стяжанию. Следуя обыкновенной политике всех похитителей, он окружил себя своими клевретами, отдалив прежних чиновников, которые казались не весьма ему преданными. Не смея явно нарушить клятвы, данной им при избрании на царство, – не проливая крови, самые тяжкие преступления наказывать ссылкою, – Борис тайно умерщвлял подозрительных ему людей, и вместо лобной казни яд и кинжал истребляли несчастные жертвы его властолюбия. Установив законом отдавать имение презренным доносчикам, Борис сим адским средством поколебал нравственность народа, унизил добродетель, возвысил порок, открыл обширное поприще злодейству, мщению, корыстолюбию и всех добрых смиренных граждан повергнул в отчаяние. Расторглись священные узы родства и брака, недоверчивость истребила любовь и дружбу, исчезли гражданские отношения между начальником и подчиненным, между слугою и господином; целые семейства погибали в темницах или стенали в заточении. Бояре ненавидели Годунова, и народ, невзирая на его благодеяния, не мог любить его, следуя внушениям его врагов. Даже орудие его мести, палачи, льстецы и наушники, страшились его и желали его погибели. Перст гнева Божеского коснулся России: голод томил несчастных ее жителей; ужасный Хлопка лишал их жизни и остальных сокровищ. Взаимная доверенность, человеколюбие сокрылись в сердцах и не смели обнаружиться для блага человечества, страшась измены. Россия страдала, и общий глас, глас Божий, обвинял Годунова.