При таком состоянии государства самозванцу нетрудно было склонить на свою сторону народ и бояр. Одни из мщения, другие в надежде лучшей участи, некоторые из корысти, большая часть по легковерию приняли его сторону. Разосланные повсюду приверженцы Лжедимитрия разглашали басню о чудесном избавлении царевича Димитрия Иоанновича: говорили, что он, спасенный Божиим промыслом от злобы Годунова, вступил в отеческую землю принять достояние своих предков, карать похитителя и управлять Россиею по соизволению Всевышнего с миром и любовью. Привязанность к царской крови – отличительная черта русского народа – произвела в сем случае удивительные действия. Народ спешил соединиться с Лжедимитрием; войско Годунове слабо сопротивлялось; бояре и дворянство предупреждали желания самозванца, и он вскоре, одержав некоторые победы над высланным против него воинством, вступил в Москву и воссел на Русском престоле, который ему очистил Борис Годунов самоубийством, которого не мог удержать юный Феодор в столь бурных обстоятельствах.
Мы в нескольких словах упомянули обо всех случаях, предшествовавших возведению на престол Димитрия Самозванца, ибо все они относятся к его жизнеописанию и не входят в состав истории Марины. От сей эпохи, т. е. от восшествия на престол самозванца, начинается ее политическая жизнь и вступление на то блестящее поприще, на котором она обратила на себя внимание истории и снискала имя, присоединяемое ныне к числу названий, постыдных для человечества и ненавистных для России.
Утвердившись на престоле, Лжедимитрий отправил послом в Польшу думного дьяка Афанасия Власьева для заключения союзного договора с королем Польским и для обручения с Мариною. Посол прибыл в Краков в то время, когда праздновали бракосочетание короля Сигизмунда с Австрийскою княжною Констанцией. Князья Австрийского дома, послы чужеземных государей, сестра Сигизмунда Шведская королевна Анна и богатое польское дворянство находились в сем городе. Русский посол, объявив на публичной аудиенции цель своего посольства, рассевал тайно вести о ложном происхождении Димитрия и старался всеми средствами воспрепятствовать сему бракосочетанию. Польские историки описывают сего посла человеком умным, сведущим в посольских делах и преданным партии Шуйских. Однако ж ни король, ни Мнишех не поверили или показывали вид, что не верят слухам, распространяемым послом и его приближенными. Положено было, чтоб посол обвенчался немедленно именем своего государя с Мариною, и 29 ноября (нового стиля) 1605 года совершен сей торжественный обряд в присутствии короля, всего двора, князей Австрийского дома и многих польских вельмож.
С двумястами человек из своей свиты прибыл русский посол к дому Фирлея, где устроен был по католическому обряду алтарь. Кардинал Мациевский с папским нунцием ожидали прибытия новобрачных. Король приехал прежде, и когда все было готово, польские паны ввели посла и Марину, которую сопровождала сестра королевская. Пред начатием обряда посол чрез канцлера литовского Льва Сапегу повторил торжественно о причине своего посольства, просил для своего государя руки Марины, а у воеводы Мнишеха отцовского благословения. От имени отца отвечал воевода Ленчинский, объявляя его соизволение. Тогда кардинал Мациевский произнес сперва приличную сему случаю речь, исчисляя все выгоды для обоих государств от сего союза, и заключил оную духовным поучением. Посол в сие время сохранял неприятное для присутствовавших равнодушие. По обыкновению католической церкви, будучи вопрошен кардиналом: «Не венчался ли царь с кем-нибудь прежде?» – он хладнокровно отвечал: «А что я знаю? Он мне этого не поверял». Окружавшие посла польские вельможи просили его изъясниться определительно. Тогда посол сказал: «Если б он с кем другим венчался, то бы меня сюда не посылал». Все, что было говорено no-латыни, посол отвергнул, сказав: «Это все лишнее; я сюда прибыл венчаться с госпожою Мариною; я один должен с нею говорить, а она – венчаться с царем чрез меня». Наконец после венчального обряда Марина была поздравляема всем собранием Русскою царицей. День кончился великолепным пиршеством, во время коего русский посол поднес королю, Марине и ее отцу богатые подарки от себя и от своего государя.
В январе 1606 года Марина отправилась в Россию в сопровождении отца своего, русского посла, польских послов Гонсевского и Олесницкого и тысячи всадников стражи. 17 (нового стиля) апреля 1606 года она вступила в российские пределы и была встречена Лжедимитрием в Можайске. В проезд свой чрез Россию она повсюду была принимаема с приличными сану ее почестями. 2 мая (нового стиля) она въехала торжественно в Кремль. Иностранцы, бывшие свидетелями сего торжества и обряда коронования Лжедимитрия и Марины, говорят, что они никогда не видали подобного великолепия. Все, что может придумать азиатская роскошь и европейская образованность, было с искусством употреблено при сем случае. Богатство Востока и утонченность Европы соревновали к приисканию зрелищ, увеселений и пиршеств, которые продолжались бесспрестанно от прибытия Марины в Москву до низвержения самозванца.
Лжедимитрий употреблял все возможные средства, чтобы привязать к себе народ русский, но его меры оставались недействительными: ни щедрость, ни снисхождение не могли привлечь к нему сердец, оскорбленных его презрением к русским нравам и обычаям. Между тем поляки и другие иностранцы, гордясь услугами, оказанными новому царю, которого они из праха возвели на трон потомков Рюрика, безнаказанно притесняли простой народ и находили удовольствие в оскорблении гордых русских бояр. Среди пиршеств и веселия польское юношество предавалось неистовствам и насилиям всякого рода. Явно грабили на улицах, оскорбляли женщин и даже били смиренных, безвинных граждан. Исчезло повиновение в сем неустрашимом воинстве, набранном из охотников, по большей части людей без нравов и собственности, которые единственно для добычи устремились в чужую землю и поступали в оной, как в стране покоренной. Тщетно некоторые польские вельможи хотели прекратить сии бесчинства, представляя соотчичам своим неминуемую опасность и угрожая им местью обиженных россиян; им не внимали и продолжали бесчинствовать. Народ и бояре явно роптали и представляли царю свои жалобы. Он слушал оные, обещал заступиться – и ничего не делал, отвращая взоры свои от сих несправедливостей. Его молчание почитали знаком согласия, и русские в нововенчанном царе видели своего мучителя. Он сделался предметом всеобщей ненависти, и всякое новое злодеяние, совершенное его клевретами, падало на него, ибо он был истинною причиной всех сих бедствий.
Бояре более еще, нежели простой народ, ненавидели Лжедимитрия. Самозванец не доверял им, обходился с ними весьма презрительно и важнейшие в государстве должности поручал полякам. Духовенство с справедливым негодованием взирало на иезуитов, пресмыкавшихся в царских чертогах и шептавших царю на ухо в присутствии вельмож и чиновников. Лжедимитрий ходил в польской одежде, не соблюдал предписаний православной российской церкви, пренебрегал обыкновения, освященные временем. Народ усомнился даже в том, что он русский; и начал презирать его великолепие и ребяческую суетность, которыми он прикрывал свое ничтожество.
Марина, напротив того, снискала себе любовь многих русских бояр своею вежливостию, умом и красотою. Она даже подавала мужу своему благие советы более заниматься государственными делами, сближаться с русскими и обходиться с ними ласково. Он не слушался ее и проводил время в пиршествах и забавах. Легковерный думал, что уже победил все преграды, истребив род Годуновых и окружив себя чужеземными войсками. Лжедимитрий равномерно не слушал советов своего тестя Мнишеха и папского нунция Рангони, который чрез своего племянника напоминал ему, что должно поступать осторожнее. В упоении роскоши самозванец не видел меча Дамоклесова, который висел над его главою и уже готов был упасть.
Открытие заговора между боярами и великодушный поступок самозванца с Димитрием Шуйским, обличенным в намерении лишить его жизни, не истребил в сей фамилии ненависти и пагубных для самозванца замыслов. Пламя таилось под пеплом и готово было вспыхнуть. Заговор существовал во всей своей силе, и только ожидали прибытия Марины и с нею возвращения сокровищ, отправленных из Москвы в подарках, чтоб привесть оный в исполнение.
