С 1642 года начались в Англии религиозные междоусобные войны, и в тот же год закрыты были все театры в Англии: строгий пуританизм не мог терпеть таких греховных заведений. Двадцатилетнее кровопролитие и совершенное преобразование общественной и частной жизни в Англии уничтожили самое воспоминание о театре и литературе, современных Шекспиру: междоусобные войны так потрясли нацию и её образованность, что она сделалась ко всему равнодушна. После водворения спокойствия, при Карле II и Иакове II, вместе с придворными увеселениями воротился, правда, и театр, но уже в публике не было к нему такого участия, как во время Шекспира, да и кроме того, театр этот сформировался по вкусу тогдашнего двора, легкому и поверхностному, для которого вовсе не шли глубокомысленные произведения Шекспира. Вскоре затем началось господство французской литературы, изысканный и вылощенный вкус которой был в решительной противоположности с национальным характером шекспировских пьес. Впрочем, начало этого направления показывалось еще при жизни Шекспира: живший в то время критик Томас Реймер писал, что у обезьяны больше вкуса и природы, чем у Шекспира. Сочинения Аддисона и Попа составляли тоже совершеннейшую противуположность с произведениями Шекспира. Господствующий вкус был до такой степени против него, что когда, в 1709 году, Николай Pay (Row) предпринял издание его сочинений и попробовал составить, по преданиям его биографию, то оказалось, что об этом великом поэте ничего не было известно; едва можно было собрать оригиналы его сочинений, а из всей жизни его сохранились только два-три пустые анекдота, отброшенные впоследствии критикой. До сих пор самые тщательные изыскания едва могли открыть кой-какие скудные известия о жизни Шекспира. От Реставрации до Гаррика, в первой половине XVIII века, весьма немногие из пьес его были играны и то бо́льшею частью в самом искаженном виде. Мильтон, величайший поэт Англии после Шекспира, однакож знал и читал его: он находил, что Шекспир своими произведениями оставил по себе такой памятник, которому нет подобного в мире.
В XVIII веке, когда по всей Европе литературная жизнь заслонила собою жизнь политическую и религиозную, начали и в Англии отыскивать старую литературу и, вместе с тем, Шекспира. Начиная от Pay и Попа (1700–1723) и до нашего времени печаталось почти каждые десять лет издание его произведений, с пояснениями и комментариями. Таковы издания Теобальда, Ганмера, Уарбортона, Джонсона, Стивенса, Мэлона, Рида и других. Относительно обсуждения и оценки поэта, как эти издания, так и следовавшие за ними представляют очень мало дельного: все они сделаны были под господствовавшим тогда влиянием французского вкуса. Оракулом этого вкуса был Вольтер. К трагедии своей «Семирамида» приложил он рассуждение о трагедии, в котором, между прочим, говорит, что в Шекспире самое высокое перемешано с самым пошлым; «Гамлета» называет плодом воображения пьяного дикаря, грубою варварскою пьесою, которую не могла бы вынести самая низкая чернь во Франции и Италии. Так судил Вольтер; каковы же могли быть другие судьи, которые в поэзии смыслили еще меньше его? Уарбортон, например, писал, что он подобных писак, как Шекспир, перелистовал только в своей молодости, для отдыха от серьезных занятий. Как смешно теперь читать педантическое резонерство всех этих критиков и пояснителей Шекспира! В Германии Тик и Шлегель достаточно осмеяли их. Но труды старых издателей Шекспира имели однакоже и свою почтенную и дельную сторону: до них дошли произведения поэта, почти уже чуждые им по языку своему, по нравам и отношениям, в них представляемым: позднейшие из этих издателей и между ними особенно Джонсон, посредством самых усиленных изысканий, впервые сделали поэта доступным для массы читателей; множество до того времени непонятных мест в его пьесах обратили они, восстановлением текста и своими объяснениями, в первоклассные красоты, и, вместе с тем, многое испорченное в языке переписчиками, посредством остроумных предположений, преобразилось в высокую поэзию. Эти кропотливые труженики впервые открыли нации скрытые её сокровища – и с тех пор начались и беспрестанно продолжаются новые издания сочинений Шекспира. Без этих тружеников Европа, вероятно, ничего не знала бы о нем.
Для внутреннего понимания поэта эти издатели, однакож, сделали не много. В этом отношении все в них ограничивается одними отрывочными психологическими и эстетическими заметками. У Уарбортона, у Джонсона, у Стивенса – самого остроумнейшего из них – можно найти отличные пояснения некоторых мест, характеров, выражений, пояснения, противоречащие их французскому вкусу и литературным предразсудкам и доказывающие, как величие поэта против их воли проникало в эти, так сказать, замкнутые умы. Но они остановились на половине дороги, как Вольтер, не чувствуя, до какой степени нелепо мнение, будто самая варварская грубость может в одном человеке соединяться с самым поразительным величием. Сообразно с этими редкими проблесками истинного понимания, в которых за мгновенным блеском следовала еще бóльшая темнота, сообразно с этим родом отрывочных заметок и взглядов, было и представление шекспировских пьес в Англии и Германии. Возрождение Шекспира на английской сцене начинается с двухсотлетнего юбилея рождения его, празднованного в 1764 году в Стратфорде. В то время английские дамы начали хлопотать о воздвижении ему памятника в Вестминстере, а клубы – о постановке на сцену его пьес, а Гаррик принялся за изучение его характеров. С игры Гаррика собственно началось возрождение Шекспира. Он отбросил напыщенную изысканность французской игры, неестественность и аффектацию французской манеры чтения и впервые восстановил на сцене простоту и правду. Гаррик ежегодно давал до восемнадцати шекспировских пьес, стараясь очищать их от всего, что безобразило их. Впрочем, из тогдашнего состояния театра видно, что весьма немногие актеры понимали свои роли; о том же, что называется ensemble пьесы и как, вероятно, ставил свои пьесы Шекспир, в то время нечего было и думать. В Германии, лет двадцать назад, Шрёдер-Девриент обнаружил большой талант в представлении шекспировских пьес, но он был совершенно одинок. Таким образом, медленно и постепенно, при пособии комментаторов и актеров, начали понимать отдельные характеры шекспировских драм и их психологическую истину; но целое поэта и целое каждого произведения его оставались загадкою. Даже переделка для сцены шекспировских пьес Гарриком ясно показывает, как далек был этот знаток от настоящего понимания своего поэта. Но тем не менее это время было возрождением Шекспира в Англии; отсюда вскоре потом впервые перешел он в Германию. Это обстоятельство имело большое значение, как для понимания и оценки самого поэта, так и для начинавшейся тогда в Германии драматической поэзии.
Первый, кто оценил Шекспира по его достоинству, был бесспорно Лессинг. Он первый в Германии обратил внимание публики на Виландов перевод Шекспира, бывший до того времени вовсе неизвестным. Незадолго перед тем в Германии сравнивали Шескпира с Грифиусом. Все английские издатели и пояснители Шекспира находились еще под французским влиянием, когда Лессинг начал доказывать всю пустоту и лживость французского вкуса и суждений Вольтера об искусстве. Вскоре потом вышел новый перевод английского поэта, сделанный Эшенбургом. Вкус молодых немецких драматических писателей совершенно изменился: все они сделались страстными поклонниками Шекспира. В юношеском кружке Гёте, в Страсбурге, даже в разговоре беспрестанно употребляли шекспировскую игру слов, его шутки и остроты, писали в его тоне и стиле; в противоположность французской изысканности и чопорности, начали превозносить все немецкое и национальное, всякую резкую и грубую простонародность. К силе и естественности устремился кружок этих молодых людей; но в результате этого стремления оказалось чрезмерное преувеличение того и другого, обратившееся в карикатуру. Эта карикатура заметна как в рисунках из Шекспира, сделанных живописцем Фьюзели, так и в поэтических подражаниях ему Клингера и Ленца. Но тем не менее это восторженное обожание и крайняя подражательность, заметная даже в юношеских произведениях Гёте и Шиллера, способствовали в Германии к более близкому, внутреннему пониманию Шекспира. Постоянно суждения этих молодых людей очищались от преувеличений и заблуждений. Обладая в равной степени и критическим и поэтическим талантом, они дали изучению Шекспира совсем иной характер и значение, нежели его тогдашние английские издатели. Гёте в своем «Вильгельме Мейстере» сделал такую характеристику «Гамлета», которую можно назвать ключом ко всем произведениям английского поэта. К сожалению, Гёте остановился на этом, может-быть, потому, как он думал впоследствии, что сколько бы ни писали о Шекспире, все будеть недостаточно. Его огорчало, однакож, что Шекспира ставили выше его; сначала он думал соперничать с ним, но впоследствии почувствовал, что это соперничество совершенно бы уничтожило его.
