Эринии получили новое имя — Евмениды, или Благодетельницы. В пьесе они из отвратительных, неприглядных, вонючих полуженщин-полуживотных с клыками, кожистыми крыльями и красными налитыми кровью глазами превратились в грациозных, величественных богинь — такую метаморфозу мы встречаем в женских журналах, где рекламируется эффект какого-нибудь косметического средства… Избавившись у дантиста от ужасных клыков и умело скрыв под одеждой уродливые крылья, бывшие богини мести отправились в свое новое уютное святилище. Эти богини примитивного прошлого постепенно уходили из поля зрения, хотя, как указывала Афина, месть по принципу «око за око» искоренить до конца было невозможно, поскольку Справедливость нужно насаждать с помощью Страха. Утвердился суд обычного права, который представлялся более просвещенным и цивилизованным и согласно которому платой за ущерб может быть не только кровь. Таким образом удалось прервать бесконечную череду убийств, освящаемых кровной местью.

«…Я из граждан выберу достойнейших, — говорит Афина о суде, который намеревалась учредить, — чтоб здесь творили суд, присягу памятуя и закон храня»[2]. В «Евменидах» похвален и сам подход, и разделившиеся голоса судей. И хотя древнее чувство справедливости должно лежать в основе любой правовой системы, это не означает, что каждая правовая система обязательно справедлива. В классических Афинах надеяться на справедливое решение и пользоваться всеми свободами могли только граждане Афин мужского пола. Понятие гражданства на рабов и женщин не распространялось, а законы по отношению к ним были достаточно суровы.

Несмотря на это и на тот факт, что тысячелетия женщины не допускались в суд в качестве судей, защитников, членов коллегии присяжных, а в некоторых случаях даже в качестве заслуживающих доверия свидетелей, аллегорическая фигура Юстиции оставалась женской. Она до сих пор стоит перед залами судебных заседаний с весами в руках — единственная наследница многочисленных богинь, также владевших весами.

До сих пор речь шла не только о принципе справедливости, без которого система заимствования денег и их предоставления в кредит не может существовать, и не только о женских воплощениях справедливости — Маат, Фемиде, Астрее, Юстиции и воздающей по заслугам двуликой даме из сказки Чарльза Кингсли, но и об истории весов, этого инструмента, который служит справедливости, позволяя сравнить различные предметы и деяния. В загробном царстве Древнего Египта вес сердца сравнивался с такими понятиями, как справедливость и истина, которые включали в себя весь миропорядок. В христианской системе архангел Михаил на одну сторону весов кладет душу, а на другую — деяния человека. А теперь, возвращаясь к банковской книжке, которую я завела еще ребенком, напомню: расходуемые суммы записывались красным слева (на одной чаше весов), приходуемые — черным справа (на второй чаше весов), а итоговая цифра называлась «остатком», или «балансом». Древние египтяне на весах сравнивали моральные «плюсы» и «минусы». То же делал и архангел Михаил, однако банковский баланс имеет дело только с цифрами, хотя считается безнравственным делать большие долги (записывать слишком большую цифру в красной зоне), поскольку ни вам, ни другим от этого хорошо быть не может.

В следующей главе, которая называется «Долг и грех», я задаю вопрос: «Безнравственно ли быть должником?» Другими словами, грешно ли это, и если да, то почему? А поскольку должник является непременным членом пары «должник — кредитор», я хочу также спросить: «Совершает ли грех кредитор, давая деньги в долг?»

Кто-то недавно сказал, что долги — это новое ожирение. Мне это тут же напомнило, что еще не так давно говорили, будто ожирение — это новое курение, а до этого говорили, будто курение — это новое пьянство, а еще раньше, что пьянство — это новое распутство, ну а распутство сравнивали с долгами. Получается, что мы ходим кругами. Общее здесь то, что в определенное время каждую из этих привычек люди начинают воспринимать как самый страшный грех, хотя до этого момента они считались если и не чем-то совершенно безобидным, то, по крайней мере, модным. Не хочу говорить о наркотиках-галлюциногенах, но они вписываются в эту категорию.

Похоже, мы вступаем в период, когда долги уже прошли этапы своего безобидного и модного существования и начинают восприниматься как прегрешение. Уже появились телевизионные шоу на тему долгов с различимым религиозным оттенком. Различные шопоголики с раскаянием в голосе и слезами на глазах рассказывают о том, как они теряли рассудок при виде изобилия товаров, безнадежно залезали в долги, лгали, изворачивались, крали и подписывали ничем не обеспеченные чеки. Совсем печально звучали рассказы о разрушенных семьях и распавшихся влюбленных парах, не выдержавших испытания долгами. Ведущий относился к таким людям сочувственно и произносил назидательные речи, начиная напоминать проповедника. Люди прозревали, раскаивались и обещали впредь так не поступать. Искупая грех, они брали в руки ножницы и резали кредитные карточки на мелкие кусочки, а потом принимали обязательства соблюдать строжайшую экономию. Наконец, при благоприятном развитии событий они выплачивали долги, после чего получали прощение и отпущение грехов. Занималась заря нового дня, и слегка грустный, но набравшийся мудрости человек начинал новую жизнь.

Время от времени люди начинали прикладывать старания, чтобы не наделать долгов. Такое происходило не раз: долги то входили в моду, то выходили из моды, и сегодняшний обаятельный джентльмен, легко расстающийся с деньгами, завтра может превратиться в презираемого мота. Во времена Великой депрессии, когда мои родители были молодоженами, мама раскладывала заработанные отцом деньги по четырем конвертам. Конверты были подписаны: «квартплата», «питание», «прочие расходы» и «досуг». Под досугом имелось в виду кино. Первые три конверта считались приоритетными, и если в четвертый конверт нечего было класть, то ни о каком кино речи быть не могло и родители вместо кинотеатра шли на прогулку.

Мама записывала траты в течение пятидесяти лет. Я отметила, что в первые годы семейной жизни — в тридцатые и сороковые прошлого века — родители иногда позволяли себе долги: пятнадцать долларов там, пятнадцать здесь. Не такие уж маленькие суммы по тем временам, если счет булочнику за месяц составлял доллар двадцать центов, а молочнику нужно было платить шесть долларов. Долги возвращались обычно через несколько недель или месяцев. Иногда появлялись странные записи: «Книга — два доллара восемьдесят центов» или «Лакомства — сорок центов». Я до сих пор гадаю, что можно было отнести к лакомствам. Подозреваю, что имелся в виду шоколад, поскольку мама рассказывала мне, что всякая шоколадка в семье делилась пополам, чтобы каждый мог насладиться ее вкусом. Все это называлось «жить по средствам», и, если судить по телевизионным шоу, подобное искусство давно утеряно.

Поскольку настоящая глава называется «Долг и грех», мне хочется рассказать о том, как я впервые соединила эти понятия. Это случилось в церкви, а точнее, в воскресной школе Объединенной церкви Христа, на посещении которой я настояла, несмотря на возражения моих родителей, которые боялись, что я стану излишне религиозной в таком раннем возрасте. Но я уже была излишне религиозной, поскольку в той части Канады, где я жила, было две системы государственных школ — общественная и католическая. Я ходила в общественную школу, которая в то время воспринималась как протестантская, поэтому прямо в классе мы иногда молились и читали Библию. Там же висели портреты короля и королевы Англии и Канады, в коронах, со всеми орденами, регалиями и драгоценностями. Они благосклонно взирали на нас с задней стены класса.

Посещение воскресной школы было своего рода дополнением к религиозным занятиям в классе. Как обычно, я была движима любопытством — а вдруг там я узнаю о религии нечто такое, о чем мне не скажут в обычной школе? Но не тут-то было: в воскресной школе умышленно обходили молчанием самые интересные части Библии, где можно было найти секс, насилие, жертвоприношения детей, кровопролитные побоища, корзины с отрубленными детскими головами, расчленение тел наложниц с последующей рассылкой отсеченных членов как приглашение к войне. Вместо этого я провела немало часов, раскрашивая ангелочков и агнцев и распевая псалмы о свечке, пламя которой должно озарить мой темный уголок.