Если честно, — Гвидонову самому было не по себе.

Вернее, какая-то лень поселилась в нем, или какая-то усталость. Когда все окончательно становится по-фигу.

И есть хотелось. Чего-нибудь горячего. Хотя бы вчерашнего супа из консервированного лосося. Хотелось увидеть знакомый вертолет, и родное болото, в котором так симпатично квакают лягушки. Позагорать часик после сытного обеда, перед тем, как завестись и тронуться в обратный путь.

Сдались ему ядовитые растения, испарения из земли, от которых исходит такая нервная реакция. Или еще что-то, что нарушает правильную работу организма.

Приводя его в негодность.

Хотелось не думать об этом месте, — забыть его. Как забывают содержание сна, когда просыпаются утром. И видят перед собой настоящий день, — а не какой-то там извращенный вымысел.

Тем более, что здесь, на самом деле, нет ни контрабандистов, ни монахов.

Так, спрашивается, на кой черт стараться?.. И ради кого?

Если бы Гвидонов был личностью творческой, не подконтрольной никому, кроме собственного «я», был каким-нибудь художником, писал бы «Явление Христа народу», каждый божий день, подчиняясь только внутреннему влечению, расположению созвездий в своем личном космосе, — он бы на этом остановился.

На вредных газах, выходящих из-под земли, и влияющих на сознание человека.

Этого бы хватило, чтобы прислушаться к собственному глубинному зову, — и желанию.

Когда все в душе протестовало против прогулок по этой чуждой ему местности. Которая теперь виделась некой клоакой, сродни городской помойке, которая смердит, и где под ногами все время попадаются использованные женские прокладки.

Но дело в том, что Гвидонов не был художником, — хотя какое-то внутреннее «я» у него все-таки имелось.

Которое изо всех сил возмущалось и протестовало.

Потому что Гвидонов не первый раз уже наступал на горло этому избалованному собственному «я».

Делал, не как хочет оно, — а как было нужно.

«Нужно», — вот некий магический артефакт, которому он привык безропотно подчиняться. Был план, составленный за ночь, и прошедший к утру все внутренние инстанции. Все визы были проставлены, все сомнения преодолены, — план нужно было выполнять. На то он и план.

Поэтому он снова скомандовал: «Подъем», — оставил с поверженным и впавшим в дрему профессором одного из лягушатников, для помощи, и двинул свою экспедицию по знакомому, не пройденному до конца, маршруту.

Но на этот раз шел впереди.

Шел и шел. Время было. Сухой паек они с собой взяли. Можно было так плутать хоть до вечера, — преодолевая собственную брезгливость.

Что он и собирался сделать.

На зло себе.

Его команда вытянулась следом. За ним, — охранник. Дальше, — незаметный Петька, соблюдавший дистанцию между начальником и подчиненным, за ним, — двое лягушатников, потом — охранник, за ним — еще двое местных. И опять — охранник.

Такая вот получилась бригада. Ух.

Третий за спиной пыхтел недовольно. Ему тоже не хотелось повторять уже разок пройденную дорогу. Ему хватило одного раза.

Но — надо…

Вот в этом месте они потеряли профессора, — среди безмятежного лесного приволья.

Бывает.

Часы на руке отчитывали время, — следующая остановка метров через триста-четыреста, там, где так не понравилось Третьему. Посмотрим.

Но настороженность была. Если газы, или другие запахи, — нужно иметь противогазы. Теперь же, только народное средство, платок, намоченный собственный мочой. И — обратно.

Снаряжать новую экспедицию.

Но там, где сник Игорь Кузьмич, никому плохо не стало. Гвидонов оглянулся пару раз, посмотреть. Цепочка прошла по этому месту без помех.

То есть, если газы, — то какими-нибудь выбросами. Не запах растений. Почти нет ветра…

Но так недружелюбен этот лес. Так опасен.

И нет — птиц… Да, нет птиц. Тишина.

Это же надо, нет ни одной птицы. На самом деле. Одна враждебность.

От этой позванивающей в ушах тишины.

В которой лишь шорох ног идущего сзади.

— Далеко еще? — спросил он, не оглядываясь.

— Да почти пришли. Я был вон у того сломанного дерева. Там бугорок, я за ним занял оборону.

Какую оборону? — подумал Гвидонов. Хотя, да, — здесь нужно занимать оборону. Обязательно.

— Там привал, — сказал Гвидонов, и поразился своему голосу, хотел сказать негромко, а получилось громко, почти криком.

Кто-то смотрел на него. Недобрый.

От которого нужно прятаться. Быстрей.

Нельзя быть на виду у неприятеля, который наблюдает за тобой в оптический прицел своего оружия.

Последние шаги до бугорка, у подножья которого стояла переломанная и наполовину высохшая сосна, Гвидонов проделал бегом. Бегом и пригнувшись, — как под обстрелом.

Плюхнулся в выемку, между деревом и бугорком, — как в окоп.

Следом, рядом с ним, приземлились Третий и Петька.

Больше никого не было видно.

— Где остальные? — строго спросил Гвидонов.

Остальных не было видно.

И тут, в ответ Гвидонову, прозвучала короткая автоматная очередь. С той стороны, где они только что были. И все стало опять тихо.

— Что там у них? — спросил Третий. — Вроде нормально шли… Может, на них напали?

— Приготовиться к бою, — сказал Гвидонов, доставая свой «Вальтер».

Охранник дослал первый патрон в ствол своего автомата, а Петька снял со спины рюкзак и начал извлекать из него части снайперской винтовки. Не прошло и минуты, как в его умелых руках оказалось мощное оружие дальнего боя.

Совсем не лишнее в сложившейся ситуации.

— Может, вызвать штурмовики? — спросил он. — Они здесь камня на камне не оставят.

— По нам заодно пройдутся, — сказал Гвидонов.

— С лазерным наведением, — сказал виновато Петька.

— Не сейчас, — ответил Гвидонов. Поскольку не видел еще противника, и не знал размеров грозящей им опасности…

Но противник не замедлил показаться.

С той стороны, откуда они пришли, вдруг раздался хриплый голос бригадира лягушатников, Иваныча:

— Эй, начальники, мы здесь двоих ваших уже порешили. Теперь ваша очередь.

— Зачем вы это сделали? — крикнул в ответ Гвидонов.

Петька с Третьим тут же перевернулись в нужную сторону, и заняли позиции по обоим сторонам от почти потерявшего кору соснового ствола.

Гвидонов порадовался за них. В их движении не было суеты, а была выучка готовых к любым поворотам событий профессионалов.

— Затем, что вы не люди! — крикнул Иваныч. — Вы — хуже зверей!.. Сидели бы в своем Кызыле и не рыпались сюда.

— Шесть гранат, два автомата по девяносто патронов, — доложил Третий.

— Отвлекает внимание, — негромко сказал бойцам Гвидонов. — Смотрите внимательней, кто-то подбирается на дистанцию броска.

— Предлагаю вам сдаться! — крикнул Иванычу Гвидонов. — Вам зачтется, как явка с повинной!

Тут, метрах в сорока из-за кустов возникла фигура с поднятой рукой, — сухо прозвучал снайперский выстрел, фигура согнулась пополам и пропала.

— Прямо в глаз, — ровно сказал Петька.

Он пошарил в рюкзаке, вытащил темно-зеленую гранату, выдернул чеку, размахнулся лежа, и послал ее точно в то место, где лежал убитый в глаз лягушатник.

Тут же в тех кустах грохнуло, и следом грохнуло еще. В воздух поднялись срезанные ветки, труха, пыль, дым. Ничего в том крошеве увидеть было нельзя.

— Еще один, — так же ровно сказал Петька. — Они парой пошли.

— Чего это они? — удивился Третий. — С какого рожна?..

— Чужая душа потемки, — ответил ему Петька.

— Разговорчики… — прикрикнул на них Гвидонов. — Еще двое или трое. Не прозевайте.

Произошедшее боестолкновение как-то подействовало на нападавших. Потому что переговоры они прекратили.

— Давай так, — сказал Петьке Третий, — я выскочу, пальну куда-нибудь, а ты смотри…

— Нормально, — согласился он, — поехали.

Гвидонов не стал им мешать. Потому что они все делали правильно.

Третий вдруг заорал не своим голосом, подпрыгнул на месте, вскочил на ноги, дал короткую очередь в лес, и — побежал в сторону места, где взорвались две гранаты. Метров через десять он опять дал короткую очередь, подпрыгнул, и стал подать за кочку, которую, по всей вероятности, присмотрел заранее.