— Это правда?

— Конечно! Русалки их настолько ненавидят, что так и норовят утащить всякого святошу под воду. Оттого те купаться и не любят. Неужто сами не замечали, как от их немытых тел козлами воняет? А тут водяным девам просто пофартило. Это ж надо было учудить: ночью в реку залезть?

— Я о Ребекке спрашиваю, а не о монахах!

— О Ребекке? — леший сделал вид, будто удивился. — Не-а… от Ребекки не воняет. Она отварами из ромашки и череды умывается, а волосы всегда в мяте и любистке полощет. Это ты напраслину на девицу возводишь, парень… От нее очень даже приятно пахнет… Лесом и травами…

— Слышишь, ты шутник лесной, — не сдержал улыбки Степан. — Может, хватит на нас свое поросшее мхом и плесенью остроумие испытывать? Домой пора… — и на всякий случай уточнил. — В Михайловку.

— И то, правда, — легко согласился лесовик, опять принимая облик добродушного старичка. — Чего с вами зря лясы точить? Вам пользы никакой, а я еще поглупею, вдруг? Только в саму деревню не смогу. Там церковь…

— Так вы, вроде, себя Божьими созданиями мните? — поддел лешего в отместку Куница. — Сам же сказывал, что ни слова Его, ни святой воды не боитесь?

— Я-то не боюсь… Да сила моя вблизи храма не действует, — охотно объяснил тот. — Ну, что — готовы?

И не успели оба побратимы глазом моргнуть, как вместе с лошадьми оказались на берегу Волчанки, — аккурат напротив брода. А рядом увидали драгоценный бочонок с сокровищем.

— Спасибо, хозяин лесной… — вежливо промолвил Куница. — Без тебя так быстро ни за что не управились бы.

— Плату, когда возьмешь? — поинтересовался более рачительный Степан.

— Уже взял. Пересчитывать будете?.. — проворчал из-за кустов, не показываясь на опушку, леший.

— Закрыт же бочонок? — удивился Степан. — Целехонький…

— Неужто я, да с обыкновенной деревянной кадкой не договорюсь? — насмешливо поинтересовался лесовик. — Вдругорядь, когда ценности на хранение оставлять будете — поимейте это ввиду. Не все так безразличны к злату, как лесные духи.

— М-да, — озадаченно почесал затылок ученик чародея. — Спасибо за науку. Вот только не увязывается как-то твое безразличие — с вытребованной вперед платой.

— Ученого учить, только портить… — довольно хихикнул леший, пахнув на парней легким ветерком, словно в спину подтолкнул — мол, чего застыли, вот же Михайловка, шевелитесь — дома, поди, уж заждались?.. И прибавил нравоучительно. — Потому как порядок во всем должен быть. Даже, если он кому-то кажется полной бессмыслицей.

— Ты все же сумел раздобыть этот клад!.. — Ицхак, сын Мордехаев, как ухватился обеими руками за бочонок, так и не выпускал его с той самой минуты, когда Степан поставил найденное сокровище на полу в шинке. — Ты все же нашел наше добро…

Эти слова он тоже повторял по кругу уже шестой или седьмой раз. В общем-то, не вслушиваясь в ответы.

Оставив лошадей пастись на том берегу реки под присмотром лешего и не менее надежной охраной Призрака, побратимы двинулись в Михайловку. Впереди Куница — указывая брод и дорогу к корчме, а следом Степан — неся на плече, хоть и чуток полегчавший, а все ж изрядно тяжелый бочонок.

Их появление было неожиданным, но желанным. Едва парни переступили порог жидовской хаты, как с радостным криком к ним бросилась не только Ребекка, но и сам хозяин. Девушка — на грудь своему суженному, а Ицхак — к бочонку.

— Перекусить бы чего с дороги?.. — неуверенно и без особой надежды пробормотал себе под нос Степан, поглядывая на пустой стол. Но корчмарь услыхал. Наверное, сказался многолетний опыт.

— Это уж как водится, господин хороший. Будете себе довольны. Цылинка! Солнышко! Уважь дорогих гостей! Мы с зятем сейчас решим, что с кладом делать, и сразу же обедать станем…

— Чего там решать? — разомлевший от близости любимой девушки, Куница желал лишь одного: как можно быстрее остаться с ней наедине. Уж теперь-то им есть, что сказать друг дружке. И не только сказать… — С лешим мы уже расплатились. Осталось десятину церкви отдать, чтоб наложенное на сокровище проклятие снять, а остальное — на три части… Верно, Степан?

Здоровяк только плечами пожал. Мол, такую мелочь и обсуждать не стоит — делайте, как знаете. Свои же. Уверен — не обманете.

— Вот вы меня, конечно, извините, господа казаки, — всплеснул руками Ицхак. — Но, что бы вы, к примеру, сказали, если б я попросил одолжить мне на время ваши сабли?

— Зачем? — удивился Куница. — Ты же оружие в руках держать не умеешь. Еще порежешься невзначай… И потом — вера не велит? Или можно?

— О вере после поговорим, я об ином речь веду… — отмахнулся Ицхак. — Значит, по-вашему, владению оружием надо учиться?

— Конечно… — подтвердил само собой разумеющуюся истину запорожский новик. — И не один год…

— Угу… А распорядиться деньгами, считаете, каждый сумеет?

— Чего ж тут мудреного? — засмеялся Куница. — Знай себе — плати сколько скажут… Было б только чем.

— О зухен мей! — от огорчения жид даже глаза прикрыл. — Стыдитесь, господин казак! Такие незрелые речи, вам совсем не к лицу. А ведь с закрытым ртом производили впечатление умного юноши… Деньги в руках понимающего человека — смертоноснее, страшнее и действеннее любого оружия будет. И знания в обращении с ними нужны не меньшие, чем в любом ином деле. Вот так, уважаемые…

— Ой, дядька Ицхак! — воскликнул Тарас. — Да поступай ты со всем этим барахлом так, как посчитаешь нужным. Только дай нам чего-нибудь пожрать! Видишь — мой побратим уже готов от столешницы шмат отхватить…

— Конечно… конечно… — думая о своем, пробормотал корчмарь. — И много лешему заплатили?

— Да сущие пустяки… — поморщился непутевый зять. — Двадцать семь кругляшей и золотую чашу с блюдом… Кстати, он сейчас нас с обещанным угощением на опушке дожидается. Слышишь, Степан: может, ты сам к нему сходишь? Мне б с невестой хоть словом перемолвиться. После всего, случившегося… А то со всеми этими кладами, даже поздороваться, по-людски не успели…

— Не надо никуда идти! — быстро подхватился Ицхак и бросился к дверям. — Я сам! Цыля, звезда моя! Накрывай скорее на стол! Не томи дорогих гостей! Неси то, что есть, остальное позже подашь…

— Зачем поднимать такой рейвах, Ицык? — показалась в дверях, ведущих на кухню, мать Ребекки, непонятно как удерживающая перед собой огромный поднос, уставленный множеством глубоких мисок и плоских блюд. — Разве ж я совсем глухая? Или слепая? Людей, пришедших в дом, замечать перестала?

Но большая часть ее негодующей речи оказалась обращена к захлопнувшейся за мужем двери. Проворчав еще парочку нелестных сравнений, Цылинка поставила поднос на стол и стала выставлять перед гостями угощение, одновременно пытаясь и сообщить, и выспросить последние новости.

— Как ты из деревни пропал, Тарас, к нам инквизиция нагрянула. Все о тебе, да о покойной Аглае выспрашивала. Ривку едва в тюрьму не упрятали. Хорошо — обошлось… А ты, пострел, где столько времени пропадал? Даже на похоронах у родной бабушки не был… Вижу — другом обзавелся… Сразу заметно — хороший человек. Глянь, как яичницу наминает — за уши не оторвешь. Оголодал. А к мясу не тянется, понимает…

Пользуясь моментом, Тарас повернулся к невесте и уже открыл рот, но Ребекка быстро приложила палец к губам: призывая молчать. А потом чуть улыбнулась и медленно кивнула головой, одновременно так же неторопливо закрывая глаза. Парень не слишком хорошо разбирался в секретах женской мимики, но сообразил, что девушка просила его повременить с разговорами, пока не останутся наедине. Видно, за это время появились тайны, которыми она готова поделиться с женихом, но не собирается посвящать в них мать. Поэтому, Тарас не придумал ничего лучшего, чем многозначительно подмигнуть любимой, а потом — последовал примеру побратима и отдал надлежащую дань трапезе. Начав как раз с жаркого…

Ицхак вернулся так же стремительно, как и уходил. Только теперь он, сопя и покряхтывая, тащил на плечах небольшой, но, судя по всему, довольно увесистый мешок. И на взопревшем лице корчмаря сияла удовлетворенная улыбка.