Диниэр дернулся, ожидая неизбежного болезненного и довольно гадкого ощущения от вторжения чужеродной Силы, но вместо этого по жилам пробежала теплая волна, и даже слабость немного рассеялась… Он застыл в недоверчивом потрясении, но это чувство не узнать не мог и теперь просто не понимал, почему не заметил ничего раньше — ведь Ингер проделывала тоже самое по несколько раз на дню! И это значит… Динэ свернулся в комок, закрывая лицо все еще перебинтованными руками, внутри стало пусто.

— Ты… не знал? — растерянный Сивилл опустился рядом, против воли снова проникаясь к эльфенку бесконечной жалостью. Видно было, что тот просто убит, раздавлен случившимся открытием.

— Кто… — глухо раздалось из под бинтов, — Кто сделал со мной ЭТО?..

— Не знаю… — еще более потеряно отозвался Сивилл, — Честно не знаю! Да что такого? Ты же жив, свободен, поправляешься… Наоборот, хорошо, что мы тебе можем помочь!

— Уйди, а… Пожалуйста! Пожалуйста…

Сивилл никогда не думал, что будет так переживать из-за какого-то остроухого, (впрочем, у этого уши были сильно укорочены, что только подливало масла в огонь). Возможно, дело было в прочно завладевшем им против всякой логики и собственных слов чувстве вины…

Однако самым тяжелым было в который раз объясняться с мастером Фейтом, — пожалуй тяжелее всего уже пройденного за сознательную и не очень жизнь. Юноша вспомнил прежнего господина даже с некоторой тоской: ну, запустит тот в гневе чем-нибудь, отколошматит мимоходом или арапником хлестнет, зато такого знания и власти в его взгляде не было! А этот даже ругает как-то по иному, что каждое слово бьет в душу, да настолько глубоко, что и не знал раньше, что так бывает. Или забыл. Сивилл сжал зубы, отгоняя непрошенные образы, и поднял голову, готовый к очередному убийственному едкому замечанию. Как всегда, абсолютно справедливому.

Но вместо него встретил лишь задумчивую улыбку, от которой стало необыкновенно тепло и спокойно.

— Сивилл, поверь, нет ничего глупее и бесполезнее, чем искать виноватых! От кого бы и когда Динэ не узнал обо всем, радости бы ему это не принесло, — Фейт слегка сжал плечо юноши, одновременно направляя его, — Будь пока с Ингер, она переживает за вас обоих.

Сивилл снова понурился, — вот уж кого он хотел расстраивать меньше всего!

Незамеченная улыбка, доставшаяся ему вслед, стала еще очевиднее. Конечно, парнишке тяжело, но Дамон был вынужден признать, что непрошенное разноцветное чудо его еще не разочаровало: старается, где-то терпит, и кажется, начинает отходить от мауровских порядков, Ингер воспринимает как маленькое божество, и даже на эльфенке ни разу зло не сорвал. Пришел сразу же и рассказал честно, признавая свою вину в нынешнем состоянии больного, хотя… Сивилл ведь не мог знать, что эльфу самому не известно о его приобретенных свойствах.

Парню невдомек, почему он не сердится, но разве только из-за бытовой необходимости Дамон предоставил мальчишек друг другу? Не на подобные ли откровенные разговоры и рассчитывал, когда оставлял их вдвоем? И бывшему Стражу, и бывшему помощнику некроманта — нужно учиться жить с тем, кто они есть.

А прежде — необходимо понять, кто они есть на самом деле, без специфического антуража и расписанных по вековому сценарию ролей.

Благие намерения! Куда ими выложена дорога известно всем.

Понимание никогда не бывает легким, его приходится выстрадать. Сивилл в отличие от Диниэра хотя бы не находился на грани безумия и изощренного эльфийского самоубийства. Все умные мысли хороши и полезны, но они не стоят простой истины, — для того, чтобы учиться жить заново, Динэ нужно согласиться жить.

С того времени, как он узнал об изменениях в своей сущности, эльфенок лежал, безучастно уставившись перед собой. Он даже не вздрогнул при появлении темного как обычно, хотя было заметно, что осознает его присутствие.

— Динэ, — позвал Дамон, но на голос, как и на прикосновения одновременно к руке и к разуму, тот отреагировал лишь редким движением ресниц.

Было ясно, что любые увещевания окажутся бесполезными: он их не услышит, а вложенные — сознание отторгнет как чуждые.

— Ты спрашивал кто…

В равнодушных глазах на мгновение промелькнуло что-то живое.

— Я.

— Зачем?.. — безжизненный шелест.

— Чтобы ты выжил.

— Зачем?…

— Затем, чтобы жил!

Ресницы дрогнули опускаясь, Динэ отвернулся, — говорить очевидное не имело смысла.

Больше Диниэр не произнес ни слова. Есть он тоже отказывался, не помогло даже вмешательство Ингер. Дамон накачивал его энергией, преобразуя ее и поддерживая жизнь тела, но эльфенок старательно и последовательно загонял себя в состояние 'Тропы'. В отличие от остановки сердца, оно было свойственно любому эльфу, не требуя никаких техник, и означало постепенный разрыв духовной и физической составляющей со смертельным исходом в итоге. Фактически это было растянутое во времени самоубийство, требующее лишь четко выраженной воли, сосредоточенности и терпения.

'Тропой' уходили редко, гораздо реже, чем воспевают в легендах и балладах о несчастной любви. Даже отлетевшую душу некоторое время можно еще вернуть, — если сам дух не торопится в посмертие, и поэтому чтобы дойти до конца 'Тропы' необходимо по-настоящему, до самых глубинных и сокрытых побуждений отказаться от жизни, настолько — чтобы пересилить даже инстинкты.

Состояние, когда надежды нет, или она не нужна больше.

— Мастер, неужели вы не можете ничего сделать?! — никогда еще у Сивилла не было такого учения, и повторять его он не хотел совершенно.

— Сивилл, я конечно могу многое, но я не могу заставить хотеть жить! А теперь смотри, это тебе не Азаровская лаборатория, ее не восстановишь…

И Сивилл смотрел, учился смотреть… И понимал почему мастера следует называть именно так, и что такое настоящий мастер. А еще понимал, что даже если мастер сделает с ним тоже самое, что двое братцев из Маура с Диниэром, — то все равно теперь от него никуда не уйдет! На коленях умолять будет, чтобы не бросал, научил…

Позже, вымотанный Дамон устало объяснял ему, грея пальцы о заботливо подставленную хозяйкой кружку:

— Я могу сломать его, выдернуть обратно. Сбить с 'Тропы', но это ничего не даст. Обычно, умирающего легко удержать, потому что любой человек, да и нечеловек, в какой бы ситуации он не оказался, любит жизнь и в глубине души не стремится с ней расставаться. Привязанности, чувства, незаконченные дела — тоже нелегко отбросить. Но здесь, переломив его волю, я окончательно сломаю и его самого… Сейчас я могу только звать, но сомневаюсь, что он захочет вернуться…

Юноша слушал объяснения, широко распахнув глаза: если для мастера ЭТО 'легко', то что же тогда сложно?

Мрачное подобие лекции прервал пронзительный крик из комнат, кружка полетела в сторону.

— Ингер!!!

Вначале мысли метались как загнанные перепуганные зверьки. Диниэр панически вслушивался в себя, пытаясь понять, что же в нем изменилось. Что не так? Что успела исказить Тьма в его 'я', а что просто память о беспрерывных страданиях, раз за разом преподносящих лишь новую версию кошмара…

Не находил.

Он запутался, жадная бездна разлома в его душе стала еще шире и глубже. Тьма коварна… Что если она только затаилась? Какую страшную язву он теперь в себе несет…

Нет! нет!! не хочу… — Динэ мелко дрожал, уткнувшись в подушку, — Я не хотел этого… Со мной ЭТО сделали! Как и все остальное… Я поправлюсь! Я преодолею все, я же Страж… Я смогу! Только нужно чуть больше сил…

Но теперь все было иначе. Он больше не мог утешать себя хотя бы тем, что чтобы не творили с его телом, душа — оставалась незапятнанной.

Он тихо плакал. Он никогда столько не плакал, как теперь. Даже в самом раннем детстве. Среди Дивного народа, а тем более в его семье, — бурное проявление чувств не приветствовалось. Наставник и вовсе предал бы его публичному порицанию за такую слабость! Не пожалел бы лучшего из группы…