Васин кулон из серебра и кристалла горного хрусталя с выгравированной на нем Адмиралтейской иглой получил диплом первой степени на международной выставке ювелирных изделий в Чехословакии. Его ювелирные и камнерезные работы украшают коллекции многих музеев России, в том числе и Музея Горного института Петербурга.
В «Русских самоцветах» Вася познакомился с графиком Дмитрием Павловичем Цупом[1].
Д. П. Цуп оказал на Васю большое влияние. С первых же дней знакомства они потянулись друг к другу, и всю оставшуюся жизнь их связывали общие интересы и привязанности: оба они были настоящими художниками, очарованными странниками, трудолюбивыми и талантливыми бессребрениками, выходцами из глубинки.
Свой отпуск Вася почти всегда проводил в деревенском доме Дмитрия Павловича в селе Уславцеве на Ярославщине. Там он начал работать над портретом Цупа, у которого была выразительная внешность: голый череп, крутой лоб, острый взгляд небольших серых глаз в глубоких орбитах и роскошная белая борода. И внешнее сходство, и внутреннюю суть этого неординарного человека Васе удалось передать в портрете, вырезанном из дерева. Вскоре после первого портрета появился второй — небольшая энергичная фигура Дмитрия Павловича в полный рост за работой. В одной руке кисть, другая поправляет бороду — характерный жест. (Эта работа хранится в коллекции Смоленского музея-заповедника). Потом был создан двойной портрет: семейная пара, Дмитрий Павлович и его жена Людмила Михайловна на прогулке, выполненный в другой манере, более обобщенной и слегка шаржированной. (Двойной портрет находится ныне в коллекции Ярославского художественного музея).
Можно сказать, что портрет был ведущим жанром в его творчестве. Не случайно серия Васиных портретов находится в постоянной экспозиции Чайковской художественной галереи (Пермская область). Его модели — не номенклатура, не партийные боссы, а рядовые люди, близкие художнику по духу. Лепил он и меня — мой портрет купил Пермский художественный музей прямо с зональной выставки ленинградских художников. В 1960 году Вася выставил керамическую головку трехлетнего сына — одну из самых тонких и выразительных своих работ. Ее хотел купить Русский музей, но отец предпочел оставить портрет дома как семейную реликвию.
В послевоенные годы появилось много памятников — надгробий солдатам, погибшим на войне. Как правило, они изображали солдата со всеми атрибутами того времени: каской, автоматом, плащ-палаткой. Вася, получив заказ на памятник не вернувшимся с фронта шестидесяти шести солдатам из сибирского поселка Опёнково, решил задачу по-своему. Он вылепил молодого солдата в современной форме, возлагающего дубовую ветвь на могилу отцов. Простое и строгое композиционное решение, скорбь в склоненной голове, выразительно вылепленная рука с ветвью — работа была высоко оценена художественным советом. Впоследствии по мотивам этого памятника Вася вылепил портрет «Скорбящий солдат» и подарил его Музею обороны и блокады Ленинграда.
Параллельно, для себя, без всякого заказа — работа над оригинальными и веселыми керамическими шахматами «Рай против Ада». Трудился увлеченно, радостно. Одна за другой появлялись на рабочем столе расписанные белыми и голубыми ангобами смешные фигурки: король — веселый и мудрый Бог, ферзь — красивая грустная Богоматерь, офицеры — ангелочки с крылышками, кони-пегасики, ладьи — церквушки, выдержанные в традициях древней псковской архитектуры, и ряд пешек — белых облачков. «Ад» представляли черти всех рангов: король — Главный бес, злой и одновременно потешный; ферзь — нахальная, с подбитым глазом ведьма; офицеры — чертенята; дьявольские кони; расписанные под головешки с жаркими углями ладьи; пешки — пылающие костры.
С этой работой Вася возился целый год. А закончив и навеселившись вдоволь, взял да и подарил все это богатство мне. И сразу принялся за другой, уменьшенный вариант шахмат, как он объяснял, «для игры». Однако на практике выяснилось, что играть такими шахматами очень сложно: потешные фигурки жили своей, сказочной жизнью, нарушая привычный порядок игры, мешали делать нормальные ходы, и мы сразу оценили мудрость токарных шахмат. Широкий зритель смог увидеть керамические шахматы лишь через много лет после их создания, на Осенней выставке Союза художников 1992 года, поскольку в советские годы трусливый худсовет усмотрел в них пропаганду религии.
Через некоторое время Вася создал новые великолепные шахматы из яшмы и серебра — строгие, парадные, торжественные. Тема — «Петербург — город морской славы». На шестидесяти четырех светло- и темно-зеленых квадратах яшмовой доски очень импозантно смотрелись конусообразные шахматные фигуры из темно-синей и темно-красной яшмы, увенчанные изящными изображениями корон, трезубцев, корабликов, морских коньков из серебряных и латунных нитей. Однако лично мне больше по душе не их холодная красота, а теплый и живой юмор тех, керамических, которые стоят у меня на полке в стеклянном шкафчике.
Он не был медальером. Но для участников праздника «День поэзии в Михайловском» вылепил в 1977 году отличную медаль — тонко прорисованный рельеф с изображением А. С. Пушкина. Эту медаль и барельеф с изображением поэта приобрел Всероссийский музей А. С. Пушкина.
Пластический мотив, который дает художнику толчок, импульс к размышлению, часто случаен. Форма облака в небе, абрис лужи на асфальте, кудрявый корень в лесу или брошенная тряпка вдруг рождают ассоциации, которые требуют воплощения на бумаге, холсте или в объеме.
У нас в мастерской долгие годы валялся большой липовый чурбан с гнилой сердцевиной. Занимал место. Я предложил: «Давай выбросим». Вася сказал: «Погоди. Пригодится».
Однажды, придя в мастерскую, я застал Васю сидящим на полу в обнимку с чурбаном — он вырезал из него гниль и опиливал выступающие края. Через несколько дней стало ясно, что, добравшись до здоровых слоев древесины, Вася делает удобное кресло, которое он впоследствии декорировал тонким рельефом — сложной двухсторонней композицией из обнаженных фигур юноши и девушки. Закончив работу, он тут же подарил кресло нашему Алеше.
Пришел как-то в мастерскую с круглым булыжником в руках. Подобрал на дороге. «Булыжник — оружие пролетариата?» — пошутил я. «Балда! — огрызнулся Вася. — Красивая вещь».
Отнес булыжник на фабрику «Самоцветы», отполировал, сделал аккуратный постаментик из бука, поставил на него булыжник, — и я ахнул. Полировка проявила богатый цвет камня, изменила фактуру, подчеркнула контраст между темным бликующим объемом и светлой матовой доской. Это уже была композиция.
Что делает обычно человек, у которого прохудились ботинки? Сдает их в ремонт, платит несколько рублей и получает через пару дней свои скороходы. Когда такое случилось у Васи, он поступил по-другому. Разыскал магазин «Все для сапожника». Купил кожу, резину, сапожный клей, дратву, деревянные гвоздики и железную ногу. Все это хозяйство обошлось ему в сумму, на которую можно было купить две пары новых сапог. Но через неделю он овладел мастерством и получил полное удовлетворение.
У него был свой рабочий язык. «Пришпандорь доску!» — «Зачем?» — «Да чтоб не жихала». Или на мою реплику: «Что ты все с досками возишься? Занялся бы лучше творчеством» — Вася ответил: «А я каждый гвоздь забиваю творчески».
Он был отличным столяром, очень любил дерево, содержал весь инструмент в образцовом порядке и столярничал с не меньшим удовольствием и увлеченностью, чем лепил. Задумал как-то поменять дома старую мебель, накупил досок, чисто выстрогал их, собрал стол, причудливые полки, сделал стулья, кресло из сосны, покрыл все изготовленное золотистым лаком. Стало в комнате светлее и солнечнее от этой мебели. Однако чего-то не хватало его художнической душе. Подумал — и расписал все поверхности стола и стульев ковром из полевых цветов — васильками, колокольчиками, ромашками — и бабочками. Против всех традиций, вопреки правилам — вот как душа захотела! И запахло в комнате весной. И стала эта мебель на него самого похожа — светлая, наивная, чистая.
