Глава первая

-Цветок! Это цветок! Где ты достал его, папа? - закричала Лиза, и мое сердце замерло. Я убавил звук телевизора, прислушался.

-Купил, - ответил отец, и прежде, чем Лиза успела спросить: "И у кого же?", добавил. - Некто очень щедрый взял с меня всего лишь стольник за эту прелесть.

-Еще какую прелесть! - поддакнула Лиза.

"Еще какую прелесть!" - про себя подумал я.

Цветок. Живой цветок. Подумать только! Наверное, он пахнет смесью душистых трав и нектаром, как говорила про него бабушка Гретта. Малышкой, она любила собирать из них букеты. Букеты... Такое странное слово. Что-то среднее между "бутербродом" и "ракетой". Бу-ке-ты. Даже смешно!

Задумавшись, я не заметил, как в комнату вошла Лиза. Ее лицо светилось от счастья. Она прижимала к груди горшок с цветком.

-Ян..., - обратилась она ко мне. Сейчас будет хвастать!

Я кинул на нее мимолетный взгляд, затем отвернулся.

-Чего тебе? - буркнул, не то обиженно, не то раздраженно.

-Папа подарил мне цветок! Вот, видишь? Это подсолценух!

-Подсолнух, - поправил я, а про себя подумал: "Вот идиотка!"

-Я поставлю его в Комнату Жизни. Он будет так мило смотреться среди осин!

"Подсолнухи не растут в лесу!" - чуть не одернул ее, но все же смолчал - пусть радуется.

-Отец сказал, что скоро возьмет меня в город, - продолжила хвалиться Лиза. До чего же мерзкая девчонка! А ведь стукнуть нельзя - сестра. - Ты не хочешь с нами?

-В город? - с усмешкой спросил я и посмотрел в окно.

Над нашим домом светило солнце. Дорогая роскошь. Папа отстегивал за него несколько сотен в год. Типичный работник Биржи. Типичнейший! Живет загородом, не зная нужды, и втайне посмеивается над обывателями Петербурга, голодающими, лишенными света Оборванцами. Оборванцы... От одной мысли о них меня бросало в дрожь.

-Не хочу, - ответил, наконец, и потянулся к пульту - нужно прибавить звук.

-Опять будешь смотреть свой телевизор? - фыркнула Лиза. - А как же мой цветок?

-О чем ты? - спрашиваю, якобы не понимая, и откладываю пульт в сторону, украдкой гляжу на нее. Прямо как пятилетний мальчишка! - Не набахвалилась?

И киваю на подсолнух, а у самого уже весь лоб в поту - так хочется потрогать!

"...Новое пластмассовое дерево от инженеров Биржи! - доносилось из телевизора. - Модель 2312. Спешите купить! Всего за стольник!"

-Всего за стольник..., - вслух повторил я и ринулся к цветку. К этой чудесной диковинке с гладкими лепестками ярко-желтого цвета, купленной отцом по цене искусственного дерева.

Ох уж эти искусственные деревья! Жалкие подобия настоящих, дышащие с помощью хитроумного аппарата, что встроен внутрь их стволов; "мнимые очистители воздуха", как говорит про них бабушка Гретта. Она еще помнила березы и тополя, живые, с засыхающими под осень листьями, с корой и смолой. Эти деревья работали без электричества. И никаких счетов за кислород! Представляете? Я - нет. Когда расплата за воздух становится неотъемлемой частью твоей жизни, трудно вообразить себе нечто иное.

"Адванскоп - лучшее средство для перемещения! - твердил телевизор. - Навестите свою немецкую тетушку!"

-Папа сказал, что подарит его на День Рождения, - и снова она хвастается, эта Лизка! Смотрит рекламу и хвастается! Вот же бесстыдница!

-Зачем? - спрашиваю, бережно разглаживая лепестки цветка. Ах, какой же он красивый! - Деньги девать некуда?

-Нет.

-А что тогда?

-Для счастья, - отвечает Лиза и смотрит на меня странно-странно, будто замышляет чего.

-Для счастья? - переспрашиваю, и из моей груди невольно вырывается смешок. - Ты же трусиха! Боишься из дома выходить. Куда тебе адванскоп?

-Мне? - удивляется Лиза. - Но папа хотел...

"Потратьте свои деньги правильно, приобретя столь нужный инструмент! Предложение ограничено!"

-Что? - отрываю взгляд от подсолнуха, смотрю на Лизку. Она смотрит на меня. И оба не говорим ни слова.

"Усовершенствованная версия! Работает на новых тепловых батарейках! Спешите купить!"

-Выключи звук, - первой нарушает молчание Лиза. - Терпеть не могу этого толстяка.

Она указывает на диктора, вещающего с экрана, и морщит нос, точно учуяв какую-то гадость. Я послушно исполняю ее просьбу. В комнате становится непривычно тихо.

-Так лучше?

Она кивает головой и протягивает мне подсолнух.

-Пока папа не подарит тебе адванскоп, ты можешь играть с мистером Желтухой. Взгляни на него - он гораздо лучше твоих реклам.

И Лиза поднесла его к моему лицу. Лепестки подсолнуха коснулись моих щек, обдав их прохладой. Я вздрогнул. Какое же приятное чувство...

-Скоро обед. Мы будем есть гороховый суп. Ты ведь любишь гороховый суп? - перед уходом спросила Лизка, и я ответил: "Конечно, люблю".

Мы простились на счастливой ноте.

Когда за Лизой захлопнулась дверь, я поставил цветок на окно и включил звук телевизора. Снова крутили рекламу. На этот раз, летающей машины "Бенедикт", названной в честь основателя Биржи Бенедикта Куинси. Ох уж этот Куинси! Уроженец Англии, переехавший в Россию для "свершения добрых дел, что послужат во славу народа", как поется в сочиненном им же гимне. В гимне Биржи. Каждое утро, в девять часов, хор из маленьких мальчиков и девочек, переодетых в синие гимнастерки, поет его перед всей страной в передаче "Внимай, Россия!". И весь зал аплодирует им. И мы аплодируем. Потому что так нужно. Потому что за нами следят...

-Обедать! - неожиданно раздалось из-за двери.

Я встрепенулся.

-Бобби! - кричу. - Ты снова напугал меня, тупая железяка!

Бобби - мой персональный робот. Мы выросли вместе. Когда-то я любил его, но потом перестал. Теперь не упускаю возможности поиздеваться над этим ходячим набором карточек.

-Прости, я случайно, - растерянно лепечет он. - Ты мне не поможешь?

-А что?

-Руки заняты - не могу открыть дверь.

-Открывай сам! - рявкаю на него. - Глупая машина! Неужели не догадаться поставить еду на пол?

Утыкаюсь в телевизор. Ведущий по-прежнему говорит о "Бенедикте". Скукота... Иногда мне кажется, будто мы смотрим только ее, рекламу, не считая вышеупомянутой передачи с пением гимна Биржи.

"Этот потрясающий автомобиль может разгоняться до пятисот километров в час! Продается в комплекте с замедляющими очками!"

-Ян! - и снова голос Бобби.

Неохотно встаю с дивана, иду к двери. Ох, и получит он у меня!

-Да чего тебе? - выхожу в коридор.

Ярко-голубые глаза Бобби устремляются на меня; его лицо расплывается в улыбке. Он рад встрече со мной. Несмотря на мои выходки, он рад. Прямо-таки сияет от счастья. Вот же чучело!

-Держи! - Бобби протянул мне тарелку с гороховым супом. - Ешь, пока горячий. Я тут пролил немного, вот, на полу. Но ты не волнуйся, через пять минут все будет чисто.

Он указал на пятнышко возле моих ног. Такое незначительное пятнышко... Протереть тряпкой, и дело с концом. Но даже тут я сумел разозлиться.

-Неуклюжий идиот! - Я в сердцах замахнулся на робота. - Самого простого делать не умеешь!

-Прости, - в этот момент речевой аппарат Бобби снова дал сбой, и его голос, до этого звучащий в пределах шестидесяти децибел, стал похож на рев взлетающего самолета.

Он был настолько громок, что люстра, висящая над нашими головами, опасно затряслась. "Динь-динь-динь!" - пропели ее хрустальные подвески.

-Бобби, - шепчу, а у самого кровь застыла в жилах - сейчас как упадет! - немедленно замолчи!

Я заворожено следил за люстрой. Она раскачивалась взад-вперед, взад-вперед, точно какой-нибудь старинный маятник, и переливалась на солнечном свету, отбрасывая на стены радужные блики. Сколько людей заставляли ее "танцевать"? Десятки или, может быть, сотни? Когда бабушке Гретте было восемь лет, она случайно задела люстру шваброй. А ее отец, будучи подростком, украдкой выкрутил из плафонов все лампочки и продал их в комиссионный магазин. Со мной ни разу не случалось ничего подобного. И с Лизкой не случалось. Мы росли послушными детьми - всегда исполняли любые указания родителей: не бесились и не дурачились, не прыгали по лужам после дождя, не дрались подушками, не валялись в сугробах, не устраивали розыгрышей, даже шоколада никогда не ели, о как! Эдакие маленькие взрослые. Не то, что бабушка Гретта. Она была еще той проказницей. Даже завидно как-то...