Во время езды дождь усилился, дворники-стеклоочистители качались из стороны в сторону все чаще, но потом капать стало меньше, а когда она подъехала к месту назначения, дождь и совсем перестал.

Крайллинг был раньше деревней, но за последние годы стал превращаться в предместье Мюнхена и был связан с ним электричкой. Здесь все еще было множество крестьянских домов, ветхих хозяйственных построек и вспаханных участков земли. Но между ними уже выросли современные односемейные и двухсемейные дома. Никакого хоть сколько-нибудь единообразного стиля обнаружить в новостройках не удалось, но, к счастью, не было здесь и многоквартирных домов-муравейников и высотных зданий.

Доната некоторое время кружила по деревне, прежде чем ей удалось найти участок Палленбергов. Оказалось, что это заброшенное садовое хозяйство. Посадки одичали, стекла с оранжерей сняты или разбиты, а домик на краю, в котором жили прежние владельцы, дошел до состояния почти полного обветшания.

Когда наконец появились Палленберги, уже выглянуло из-за туч солнце. Они опоздали на целых двадцать минут.

Герберт Палленберг, темноволосый, элегантно одетый мужчина лет тридцати, извинялся за опоздание не слишком усердно. Он сказал, что задержался на службе.

— Ничего страшного, — ответила Доната, — такое бывает.

Жена Палленберга, маленькая и изящная, почти красивая, с соразмерно вылепленными природой чертами лица, добавила:

— Мы искренне сожалеем, госпожа Бек. Сам-то он терпеть не может, если приходится ждать. — Она так крепко уцепилась за мужа, что, казалось, сейчас повиснет на нем.

— Да ладно тебе, — цыкнул он на жену. — Это сейчас не тема для разговора.

— Вы приобрели прекрасный участок, — заметила Доната, радуясь тому, что в данном случае нет необходимости преувеличивать. — Поздравляю!

— Это обошлось недешево, — произнес господин Палленберг.

— Могу себе представить. За последние годы цены здорово прыгнули вверх. А этот участок действительно великолепен.

— К нему уже подведены водопровод и электричество.

— Замечательно. Это благоприятно отразится на расходах.

Некоторое время они втроем обходили участок, что в общем-то было совершенно бесполезно. Доната уже увидела все, что требовалось. Но она проявляла понимание к оправданной гордости владельцев.

Обождав еще некоторое время, она, наконец, произнесла:

— Именно в таком роде я по вашему описанию и представляла себе строительную площадку. Прошу вас, подойдем к моей машине! Я сейчас покажу вам первые эскизы.

Она двинулась к своему автомобилю. Палленберги следовали за ней, жена все так же висла на муже. Оба молчали, что возбудило у Донаты недоброе предчувствие. Она ожидала какого-то словесного выражения напряженности, но молчание не нарушалось.

Доната взяла из машины тщательно обведенные тушью эскизы и развернула их. Она подробно разъяснила преимущества подземного гаража и столь же подробно планы отдельных этажей. По ходу этих объяснений она периодически бросала подбадривающие взгляды на Палленбергов, ожидая их согласия, и ясно заметила, что глаза Ирены Палленберг заблестели. Но молодая женщина то и дело вопросительно смотрела на мужа, словно не смея выразить свое мнение без его разрешения.

— Все это хорошо и красиво, — промолвил он, когда Доната свернула в трубку последний эскиз.

— Действительно, то, что вы для нас задумали, просто прекрасно, — добавила его жена с явным облегчением, поскольку получила наконец возможность высказаться.

— Да, но мы за это время решили, что нам нужно нечто совсем иное.

«О, черт, целый день работы коту под хвост», — пронеслось в голове Донаты. Но она, и глазом не моргнув, заявила:

— Ну что же! Пока что мы свободны в принятии любого решения.

Глаза Ирены Палленберг округлились.

— Значит, вы так на это смотрите? Тогда у меня гора с плеч. — Она сжала руками локоть мужа.

— Разумеется, — добавила Доната, — мы должны придерживаться местных строительных предписании. Но это единственное ограничение, которому приходится подчиняться. В остальном ни для каких фантазий пределов нет.

— Мы за эти дни тщательно продумали то, что нам желательно получить… Быть может, следовало бы сделать это раньше…

«Это уж да, точно», — подумала Доната, но не произнесла ни слова, а лишь с приветливым вниманием посмотрела ему в глаза.

— …Но мы поспешили; видно, потому, что уж очень хочется поскорее иметь собственный дом для себя и наших будущих детей.

— Думаю, вам такое желание понятно, не так ли, госпожа Бек, — добавила его жена почти умоляюще.

— Ну, конечно, — согласилась Доната, — мне это кажется вполне естественным.

— И вот не сразу, а только через некоторое время нам пришло в голову, что значительно разумнее строить не односемейный, а двухсемейный дом, — пояснил он.

— Муж имеет в виду, что доходы от сдачи части дома внаем помогли бы нам расплатиться по ипотечным займам.

Он взглянул на жену с явной досадой.

— Вряд ли это интересно госпоже архитектору, Ирена.

— Нет, тут я должна все же решительно вам возразить, господин Палленберг, — промолвила Доната, почувствовав облегчение от того, что появилась возможность вздохнуть свободнее. — Меня интересует не только строительство дома как таковое, но и расходы, которые с ним связаны. Мне важно знать, как справятся с ними владельцы дома и как они будут жить в дальнейшем. Для меня все это — единый комплекс взаимосвязанных проблем.

— Вот так, Герберт, — сказала Ирена Палленберг с чувством скромного торжества.

— Полагаю, вы хотели бы жить на первом этаже, — продолжала Доната, — при входе в сад, чтобы иметь его в своем распоряжении. Это было бы нормально. При общей площади этажа в сто сорок квадратных метров (а можно сделать и больше) он предоставлял бы достаточно жилого пространства для семьи от двух до четырех человек.

— Но тогда съемщики будут топтаться у нас над головой, — засомневалась Ирена.

Доната в ответ улыбнулась.

— Можно сделать потолки звуконепроницаемыми, тогда вы ничего не будете слышать, госпожа Палленберг. Но я понимаю вашу мысль: вам будет недоставать ощущения, что весь дом в вашем распоряжении.

— Так мы ведь сами решили пойти на условия, связанные с жизнью в двухсемейном доме, — напомнил он.

— Возможно еще одно решение: так называемый «двойной дом», — предложила Доната. — Тогда вы живете как бы в отдельном доме, с собственной входной дверью, отдельным входом и…

— Но я хотел бы через какое-то время, когда мы расплатимся с самыми неотложными долгами, иметь большой дом для себя и семьи. У меня нет желания ютиться всю оставшуюся жизнь в коробке площадью в сто сорок квадратных метров.

— А как раз двойной дом, — терпеливо разъяснила Доната, — можно очень здорово заранее спроектировать так, что впоследствии обе половины поддаются объединению без больших трудов и расходов. Но, может быть, удобнее обсудить это у меня в кабинете?

Доната высказала это предложение настолько вскользь, насколько это вообще возможно, но при этом учитывая, что наступает решающий момент: если Палленберги примут приглашение, то заказ уже, можно считать, в кармане; если же уклонятся, то сомнительно, что разговор вообще когда-нибудь будет продолжен. Но знал это и господин Палленберг, который медлил с решением.

Помогла Донате его жена.

— Пожалуйста, поедем, дорогой! — попросила она. — Давай вернемся в город, а то у меня уже ноги мерзнут.

Доната открыла дверь своей машины, бросила футляр с эскизами на заднее сиденье.

— Значит, решено! — выкрикнула она. — Через двадцать минут у меня! — И, не ожидая ответа, села за руль.

Но, тронувшись с места, она сначала поехала медленно и вздохнула с облегчением, увидев в зеркале заднего вида, что машина Палленбергов едет за ней следом.

В офисе их встретила просто-таки расцветшая Розмари Сфорци. Она помогла Палленбергам снять пальто и провела их в комнату совещаний, между тем как Доната быстро сменила обувь — в своих лодочках на шпильках она сразу же почувствовала себя гораздо вольготнее — и воспользовалась подвернувшейся возможностью чуть освежиться в ванне. Потом пригладила щеткой коротко остриженные белые волосы и при этом отметила про себя, что ее зеленые глаза с чуть косоватым разрезом слишком явно светятся гордостью по поводу достигнутого успеха. Пока договор не оформлен, следовало подавить хотя бы победоносную улыбку. Зато не могут повредить проявления всякого усердия.