— Но, несмотря на это, вы уже уходите?

— После того как все осмотрели. Может быть, зайду сюда еще раз в более спокойный день.

Миттермайера сопровождала наполовину загороженная его широкой спиной хрупкая и очень молодая девушка, нетерпеливо переминавшаяся во время этого разговора с ноги на ногу.

— Только не суетись, Траудель! — остудил ее нетерпение Миттермайер. — Или хочешь пройти туда без меня?

— Да ведь приглашение-то у тебя, — напомнила девушка и надула губки.

— Ну, тогда подожди! — Он положил руку ей на плечо и подтолкнул вперед. — Перед вами Траудель Ваннингер, девушка, из которой, наверное, может выйти толк. А ты, Траудель, имеешь честь быть представленной госпоже Донате Бек, самому преуспевающему архитектору женского пола во всей Федеративной Республике.

— Очень приятно, — бросила Траудель, на которую Доната не произвела никакого впечатления. Зато она не могла отказать себе в том, чтобы улыбнуться Тобиасу.

— Значит, вы и есть тот удивительный молодой человек, которому удалось вытеснить из фирмы старика Штольце, — то ли констатировал, то ли спросил Миттермайер.

— Это было не совсем так, — поспешно ответила Доната.

— Если бы спросили меня, я бы сказал, что он может оставаться в фирме, — заметил Тобиас.

— Очень великодушно с вашей стороны, — выпятил губы Миттермайер.

— Существовали чисто личные разногласия между мною и Артуром Штольце, с которыми Тобиас Мюллер не имеет ничего общего, — заявила Доната.

Миттермайер поднял пушистые серые брови.

— Вот как?

Траудель, которой было скучно все это слушать, обратилась к Тобиасу:

— Ну, и как вам понравилась выставка?

— Великолепно. Вы будете в восторге.

Миттермайер отвел Донату в сторону, а сам встал между ней и молодыми людьми.

— Могу вас понять, Доната. Молодость всегда хороша, и можно доставить себе удовольствие, попробовав ее на вкус. Но, если разрешите дать вам совет…

— Да, прошу вас! — Доната, которой меньше всего хотелось слушать рекомендации, изобразила на лице такое восхищение, словно она — ребенок до разговора с которым снизошел большой дядя.

— Следите за тем, чтобы не обанкротиться.

— Я пока такой опасности не вижу.

— Доброго старого Штольце вам будет очень недоставать.

Тобиас и Траудель вели оживленную беседу за его спиной.

— Я пыталась его удержать, — заметила Доната, — но ничего нельзя было сделать.

— Просто он уже не в силах выступать в качестве главной тягловой силы.

— Насколько мне помнится, — промолвила Доната, — я никогда его в таком качестве и не рассматривала.

— Так вот, кажется, у него и дома есть свои трудности.

— Правда? Я об этом ничего не знаю.

— Вы все еще очень наивны, Доната.

Доната улыбнулась.

— Вот как? Вы думаете?

— Правда, вы сделали большую карьеру. Подобные успехи часто ведут к переоценке собственных сил.

— Может быть, я действительно склонна к этому, — признала Доната.

— Итак: будьте осторожны!

Молодые за его спиной смеялись. Он резко повернулся лицом к ним.

— Что тут такого смешного?

Траудель хихикнула.

— Господин Мюллер так остроумен, он…

Миттермайер ее прервал:

— Он прирожденный развлекатель, стремящийся к уединению. Так я его себе и представлял.

Улыбка Траудель погасла.

— Но, дэдди[15], ведь невинная шутка…

— В этом молодом человеке нет ничего такого, что можно назвать невинным. — Он схватил ее под руку. — Пошли! — На входе в ювелирный торговый дом он еще раз обернулся. — Подумайте о том, что я вам сказал, Доната.

Озадаченные Доната и Тобиас остались в вестибюле. Она первая оправилась настолько, что могла говорить.

— Так пойдем пить пиво?

— У меня всякая охота отпала.

— У меня тоже. Значит, едем домой.

При подходе к подземному гаражу им пришлось выдержать сильный порыв ветра.

— Что имеет против меня этот гад? — спросил слегка растерянный Тобиас.

— Мне показалось, что ты слишком откровенно флиртовал с его подружкой. Может, в этом дело?

— Я вовсе не флиртовал с ней, честно тебе говорю. Я лишь попытался чуточку ее развлечь.

— Я же верю тебе, любимый. Действительно, он уже заранее был против тебя предубежден.

— Но почему же?

— Подумай сам!

За разговором они пересекли улицу и подошли к пассажам на площади Макс-Йозеф-Платц, откуда начинался спуск в гараж. Здесь, внутри прохода, было уютнее. Лавки с элегантными товарами на витринах сдерживали порывы ледяного ветра. Люди либо торопились, либо фланировали по проходу, останавливались перед витринами, разглядывая их, либо заходили в лавки. В одном из углов сидел оборванный нищий со шляпой на коленях.

— У тебя есть марка? — спросила Доната.

— Зачем? Он определенно получает пенсию от органов социального обеспечения.

— Да. Конечно. И все же… — Доната остановилась.

— А деньги он все равно пропьет.

— Пусть! Пока и у нас хватает на выпивку.

Тобиас бросил в шляпу монету, которая упала туда со звоном.

Доната потянула его прочь.

— Мне тоже неприятны такие обитатели ночлежек. Ведь у нас, по существу, нет людей, которым только и осталось, что побираться. Но с другой стороны, они все же вызывают у меня угрызения совести. Потому что сами мы так хорошо обеспечены.

— О чем говорил с тобой Миттермайер?

— А, чепуха.

Теперь остановился уже Тобиас.

— Неужели ты не можешь ответить мне нормально? — резко спросил он.

Зеленые глаза Донаты сверкнули.

— Будь добр переменить тон!

Тобиас с явным усилием заговорил тише.

— Этот человек меня оскорбил, а ты, вместо того чтобы меня защитить, просто проглатываешь его хамство. Ты стояла перед ним как школьница и, вместо того чтобы дать ему энергичный отпор, слушала, как он меня поносит, — и не говори, что он этого не делал!

— Миттермайер играет главные роли в строительном деле. Я, правда, еще ни разу не получала от него заказов и, наверное, не получу, но все равно он — важная персона.

— Но это ведь не дает ему права чернить меня.

— Он этого и не делал, любимый.

— А что же он делал?

Она снова двинулась по проходу.

— Он предупреждал меня от таких шагов, которые могут привести к краху фирмы.

Он снова заговорил громче:

— То есть предупреждал, что причиной краха могу стать я, так?

— Тобиас, — ответила она, — я ради тебя испортила отношения с Артуром Штольце. Это совершенно определенно не было твоей виной. Но это произошло. Теперь я не могу ради тебя цапаться еще и с Миттермайером. Наверняка не только ему, но и многим другим ты — или, скажем, наша связь — как бельмо на глазу.

— И что же имеют против меня эти старые хрычи?

— Они именно таковы — старые хрычи. А в тебе они видят молодца, вполне способного увести у них из-под носа пару-другую хорошеньких кошечек-фифочек, на которых им приходится тратить кучу денег, чтобы держать их у себя под крылом. Кроме того, ты посмел очаровать такую зрелую женщину, как я. Они подозревают, что ты грабастаешь монеты за то самое, за что они вынуждены платить.

— Но я же так вовсе не поступаю.

— Да, только им-то это неизвестно.

Они приблизились к отделанному кафелем коридору, ведущему в подвальное помещение, и спустились вниз.

— Ты поставила меня в невыносимое положение, — пожаловался он.

— Я — тебя? — Она невольно рассмеялась.

— Люди подумают, что ты меня содержишь.

— Не подумают, если ты будешь стараться на работе, не станешь ездить на шикарной машине и жить в роскошной квартире на верхнем этаже с выходом на плоскую крышу.

— Ты не понимаешь меня, Доната.

— Понимаю, и очень даже хорошо. Мы оба сидим в одной клетке. Но так ли уж важно, что именно думают о нас другие, раз мы вместе счастливы?

— Мы в состоянии одним махом избавить наши отношения от всяких пересудов. — Они за это время спустились по ступенькам, миновали длинный коридор и подошли к кассовому помещению. — Давай поженимся, Доната!