«Похоже, что без глотка тебе никак не обойтись», — подумала Доната, но вслух этих слов не произнесла, не желая доводить возникший конфликт до взаимных оскорблений.

— Будешь? — спросил он, уже держа бутылку в руке.

— Нет, благодарю.

Он налил себе в стакан коньяку, одним махом осушил половину, сразу же долил снова доверху и лишь после этого спрятал бутылку.

Доната использовала паузу, чтобы собраться с духом.

— Послушай, Артур, — сказала она уже спокойнее, — могу я тебе напомнить, что Алина моложе тебя больше чем на двадцать лет?

— Это нечто совсем иное. Она — моя вторая жена. Мне было за сорок, когда я женился на ней. Тогда ведь было вполне естественно, что я взял в жены не ровесницу, а женщину более молодую.

— Мне тоже за сорок, Артур, и мне тоже представляется вполне естественным жить с человеком, более молодым, чем я.

— Ты, кажется, выставляешь меня слабоумным, Доната.

— Я такого намерения не имею. Я только хочу, чтобы ты понял мою позицию.

— Через десять лет тебе будет пятьдесят два, и тогда он…

— Побереги свои легкие, Артур. Считать я умею не хуже тебя. Только кому известно, будем ли мы еще живы к тому времени? Мне важно не будущее. Я хочу именно сейчас быть с ним рядом, пока он еще влюблен в меня.

Он закурил сигарету, не предложив ей.

— И сколько же времени это будет, по-твоему, продолжаться? — насмешливо спросил он.

— Этого предсказать невозможно, — спокойно ответила она, — да и ни к чему. Факт есть факт: я с ним счастлива и хочу этим счастьем наслаждаться.

— В ущерб фирме?

— Я на это смотрю иначе, Артур. Но если уж это тебя интересует, то скажу: да, даже и в ущерб фирме. Я люблю свою профессию, но она составляет лишь половину жизни. Я ведь не только рабочая скотина, но и человеческая личность, испытывающая потребность в любви — как и все прочие, не исключая и тебя. Но ведь от тебя-то никто не требовал жертв в личной жизни.

— Я никогда не наносил вреда фирме. И у меня нет никакой другой женщины, кроме Алины.

— Только не надо так сильно бить себя в грудь кулаком. У тебя тоже есть свои слабости.

— Мне об этом ничего не известно.

— Да не будь же ты лицемером, Артур! Ты ведь сам знаешь, что слишком много пьешь.

— Я всегда сохраняю ясную голову.

— Вовсе нет. Это не удается никому из тех, кто уже в десять утра хватается за бутылку. Я этим давно уже обеспокоена. Но я ни разу тебе об этом не сказала, потому что уверена, что освободиться от этой слабости ты все равно не в состоянии.

— Что все это значит? — прошипел он в бешенстве. — Почему ты вообще заговорила на эту тему?

— Я лишь пытаюсь наглядно тебе доказать, что ты своим неумеренным потреблением алкоголя создаешь для нашей фирмы не меньше опасностей, чем я своей не вполне общепринятой формой любви.

Он злобно огрызнулся:

— Значит, нам обоим можно уже собирать свои пожитки, так что ли?

— С таким же успехом мы могли бы продолжать общее дело. Нужно всего лишь чуточку терпимости с твоей стороны.

— Мне такое и во сне не привидится. — Он придавил свою сигарету с таким бешенством, словно уничтожал кровного врага. — Я знаю, чего хочет этот тип. Ты у него уже в кармане. Пройдет совсем немного времени, и он начнет командовать также и во всей фирме. Однако я исполнителем приказов не рожден. Я выхожу из игры.

— В этом, — Доната вздернула подбородок, — я, к сожалению, помешать тебе не могу.

— Так оно и есть. Но попомни мои слова: он приведет тебя к краху.

Доната встала.

— Я, однако, хочу рискнуть.

— Ты всегда была охотницей до азартных игр.

— Правда? Ты так считаешь? А я-то не замечала. — Она засмеялась. — Но если это и так, то мне до сих пор везло, правда?

Тобиас выскочил навстречу Донате, когда она приехала домой. Она помахала ему рукой из машины и въехала в гараж. Он последовал за ней.

— Что случилось? — спросила она, выходя из кабриолета.

Он крепко обнял ее.

— Я так стосковался по тебе.

— А я между тем приехала раньше обычного, — ответила она улыбаясь.

Он поцеловал ее, и Донате показалось, что у них началось прямо-таки тайное свидание. Это чувство отнюдь не было неприятным.

— А я за тебя боролась, — поведала она, едва дыша, когда он наконец ее отпустил. — Ты остаешься, а Штольце уходит.

— Ой, Доната! — вскрикнул он, радостно пораженный, и хотел снова ее обнять.

— Здесь не место, — сказала она уклоняясь, — а то еще увидят нас с улицы.

— Так закроем ворота, — ответил он и нажал нужную кнопку.

Она воспользовалась моментом, чтобы проскользнуть в прихожую.

— Вредная ты! Всю игру испортила, — посетовал он, догнав ее.

— А ты — сумасброд!

— Я счастлив.

Она встала на цыпочки, коснулась губами его носа и попросила:

— Подожди меня! Я хочу освежиться.

— Не могу ли и я при этом составить тебе компанию?

— Лучше не надо, — нерешительно сказала она.

— А ты заметила, что Сильвии дома нет?

Да, в гараже машины Сильвии не видно, но в первый момент это прошло мимо сознания Донаты.

— А Ковальские без вызова определенно не явятся. Так что мы одни.

Она могла бы сказать, что устала, что мечтает о горячем душе и глотке вина. Так оно в действительности и было. Но его умоляющий взгляд и нежная улыбка оказались более сильными аргументами, и она впустила Тобиаса в свою спальню, где он до этого еще ни разу не был. Но он смотрел только на Донату и не отказал себе в удовольствии помочь ей раздеться, хотя она протестовала, поскольку это ей было совсем уж непривычно.

Он исцеловал ее всю с головы до ног и, уткнувшись своим большим носом ей под мышку, блаженно вдыхал ее аромат.

— Ох, и вкусно же ты пахнешь! — проурчал он.

— Я же потная.

— Это — твой запах. Только не смывай его водой с мылом.

— Но у меня потребность…

Он зажал ей рот поцелуем.

— После, — зашептал он, — после делай все, что хочешь.

Она отдалась ему на супружеской кровати, где раньше с ней никто никогда не спал, кроме покойного мужа. А после этого у нее уже не было желания ни принимать душ, ни пить вино, ни курить. Она блаженствовала, лежа в его объятиях и прижимаясь к его гладкой груди.

Его губы коснулись ее лба.

— Кисуля довольна?

Она помурлыкала.

— Значит, все хорошо, Кисонька моя.

— Не все, — пролепетала она. Он сразу же насторожился.

— Как это понимать? Я сделал что-нибудь не так?

Она потянулась к нему и поцеловала в подбородок.

— Не ты, а я.

— Чепуха, Кисуленька. Ты — чудо.

— Но я тебе солгала. Когда сказала, что за тебя боролась.

Он приподнялся.

— Так ты не боролась? А я-то обрадовался.

— Не волнуйся! Все в порядке: Штольце уходит, а ты можешь оставаться. Только я за это не боролась. Он и без борьбы сдался.

Он облегченно откинул голову на подушку.

— А в чем же тут разница?

— Разве не ясно? Я совсем уже собралась сообщить ему о твоем увольнении. Но он был настолько несносен, что до этого дело не дошло. Мне, чтобы уладить отношения, пришлось бы перед ним унижаться. А к этому я была все же не готова.

— Ты ведь могла бы мне этого и не рассказывать.

— Нет-нет… — Она запнулась, едва не сказав «мой любезный». — Нет-нет, мой любимый. Конечно, я вообще-то с правдой не всегда в ладу: в деловых отношениях церемониться не приходится. Но мы с тобой не должны лгать друг другу ни в чем.

— Ты права, Кисуля. Конечно, мысль, что ты за меня борешься, была мне безумно приятна. Но знать, что ты проявила мужество, чтобы быть передо мной абсолютно честной, — это ведь еще лучшее ощущение.

В воскресенье приехали в гости Христиан и Крошка Сильви. Доната познакомила их с Тобиасом, и они посчитали абсолютно нормальным, что она его приютила. Все трое молодых сразу же составили дружную компанию. Тобиас флиртовал с Сильви, которой это доставляло явное удовольствие, а во время позднего завтрака завязалась непринужденная беседа.