— Что ты называешь унижением?.. — его голос звучал невозмутимо, как всегда, но она перебила:

— Я не закончила. А моя дочь? У меня ведь есть дочь, и ты знаешь об этом. Где должны была бы жить она? Остаться здесь, с бабушкой? Чтобы я могла не отвлекаться от ухаживания за твоей мамой? И это — шанс?! Что это за шанс такой? Или ты считаешь, что большего я не заслуживаю? И каков был бы мой социальный статус? Нелегальной иммигрантки? Расчитывал спрятать меня в этой дыре — не найдут? Но я получала визу в посольстве, а не в одной из этих хитрых фирмочек, и с тебя потребовали бы мое возвращение. О чем ты думал?

— Со временем мы могли бы пожениться.

— Ах, ах! И с каким же именно временем? Так вот, ты совершил ошибку. Сначала ты должен был жениться на мне, а потом уж обращать в рабство. Тогда мне было бы труднее освободиться. И вообще — почему ты живешь в очень хорошей благоустроенной квартире в большом городе, а твоя мать прозябает в какой-то трущобе черт знает где? Потому что своим видом она испортит твой стильный интерьер?

— Она всегда там жила.

— Да, конечно. Значит, пусть там и помирает? Вы в своей сытой Европе зажрались настолько, что не хотите уже не только сами ухаживать за своими немощными родителями, но даже платить за это полную стоимость наемным людям, стараетесь найти незаконного иммигранта из какой-нибудь интересной страны, чтобы платить половину или даже треть… Или вообще не платить. Знаешь что? Нам не о чем больше говорить. Прощай!

Она бросила трубку. «Так, ну — ушла, эффектно хлопнув дверью. А дальше? Уйти-то ты ушла, но — осталась за дверью… Пошли все к черту! Никаких мужиков больше! Разбогатеть и уехать. Разбогатеть… Как?!»

Утром она проснулась, как подброшенная пружиной, ровно в шесть. «Ах, еще можно поваляться…» И тут же встала: «Никаких валяний! Так проваляешься до пенсии…» Натянула слегка поблекший от возраста спортивный костюм и пошла бегать на спортивную площадку расположенной неподалеку школы. Время от времени она начинала занятия физкультурой, только сделать их регулярными не получалось: то, се, дождь сильный, спать очень хочется… Потом приняла душ. Еще не было семи часов. Маргарита посмотрела на себя в зеркало — и впервые чуть ли не за всю жизнь ей не захотелось плюнуть в морду отражению. Угрюмая толстоватая тетка смотрела менее агрессивно и даже с некоторой заинтересованностью в еще усталых глазах.

— Правильно, так и надо. Надо любить себя!

Она приблизилась к самой поверхности, изучая свое лицо, словно чего-то там еще не знала:

— А у меня, между прочим, глаза тоже зеленые. Во всяком случае, сейчас…

Она знала, что глаза ее меняют цвет: в зависимости от освещения и окружающего цвета они могли быть совершенно чистого серого, голубого или зеленого цвета. Она подалась еще ближе к зеркалу так, что не видела уже больше ничего, кроме своих глаз и, гипнотизирую себя и смакуя каждое слово, прошептала:

— Я — МОГУ — ВСЕ!

На работе коллеги женского пола занимались ставшим уже привычным видом деятельности: бродили из кабинета в кабинет, имитируя поиски начальства для подписания бумаг и решения вопросов, а у кого циничности и уверенности в себе было побольше, а страха перед сокращением штатов — поменьше, не имитировали никакой деятельности, а открыто полировали ногти или смотрели в окно, думая о чем-то своем. Мужчины имитировали деятельность бурную. Не исключено, впрочем, что им не приходилось ее имитировать, так как за последние пару лет под крышей совместного предприятия пригрелись еще две или три торговые фирмочки, про которые никто толком ничего не знал — разумеется, за исключением работающих в них. От самого совместного предприятия ничего практически не осталось, одно названия, и каким образом удавалось сохранить положенные при смешанном капиталле привилегии — это была тайна за семью печатями, известная очень узкому кругу лиц. Ясно всем было одно — основатели и владельцы фирмочек срывают быструю деньгу, и как только они ее сорвут и высосут из своей «крыши» все, что можно, «крыша» рухнет. Для переводчика работы давно уже не осталось и Маргарита занималась тем, что сидела в приемной, отвечала на странные телефонные звонки и отправляла странные факсы по странным номерам. Это было унизительно: она обоснованно считала себя хорошим техническим переводчиком с четырех европейских языков и неплохим офисным работником, компьютер знала слабовато, но при необходимости смогла бы эти знания улучшить, если бы довелось пользоваться им каждый день. А поднимать трубку и набирать номера — это работа даже не секретаря, а «барышни из приемной». Но робкие попытки найти новую работу не увенчались успехом и потому приходилось терпеть. Хуже всего были «визиты». На «угол» ее не посылали и по окончании рабочего дня не приходилось задерживаться, но…

В периоды ее отсутствия на звонки отвечала экономист совместного предприятия, миниатюрная женщина по имени Ирина Васильевна, для которой тоже почти не осталось работы по специальности и которая поприветствовала ее вопросом, смысл которого она не сразу поняла:

— Рита, ты опять вернулась? Когда же ты уже наконец не вернешься оттуда?

— Чего тут было без меня? — спросила ее Маргарита, проморгавшись и не находя ответа.

— Да чего, — усмехнулась та. — Ничего.

Ирина Васильевна была как раз из тех — циничных и не боящихся увольнения, потому что она тоже была хорошим специалистом и знала, что в самом крайнем случае, пусть не сразу, но работу найдет. Поэтому они с Маргаритой симпатизировали друг другу и иногда откровенничали.

— Как Италия?

— Италия прекрасна, — вздохнула Маргарита. — Все остальное — дерьмо. Спрятаться за широкую спину не получается. — и улыбнулась. — Будет атаковать в лоб.

Ирина Васильевна посмотрела на нее вопросительно, да и сама Маргарита удивилась таком своему ответу. Так они и смотрели друг на друга, словно ждали одна от другой прояснения фразы, но тут вошел замначальника коммерческого отдела и Ирина Васильевна ушла.

«Как у нас много всяких начальников и их заместителей. А рядовых работников — раз-два…»

— Риточка, нужно перевести вот это. Чем быстрее, тем лучше.

И шлепнул перед ней на стол яркий рекламный буклет косметической продукции.

Маргарита откинулась на спинку стула. «Сейчас я вам…»:

— Будьте любезны пояснить. Мы заключили контракт с Ланкомом? Или с госпожой Рубинштейн?

— А вдруг? — хохотнул тот.

— В таком случае я хотела бы видеть текст этого контракта.

— Риточка, ты что, шуток не понимаешь?

— Нет. Мы будем закупать эту продукцию? Почему я должна это переводить?

— Что, тебе трудно?

— Как сказал господин Воланд, мне ничего не трудно. Но это, — она взяла буклет и потрясла им перед собой. — Реламная продукция, которая в фирменных магазинах предлагается бесплатно. Это — не контракт, и даже не договоренность о намерениях. Фирма, в которой я работаю, не торгует косметикой, а такой, как эта, не будет торговать никогда, даже если захочет. Посему, данный буклет не является рабочим документом и переводить его я не буду. Докажите мне, что я не права.

Замначкома оторопел: так в переживавшей не лучшие времена фирме не разговаривал никто и никогда. Он наклонился и прошептал:

— Рита, разве ты так загружена работой?

— Дело не в этом, разве не понятно? Это — чья-то личная просьба, да? В таком случае, я готова перевести ее частным образом — вы знаете тарифы: три доллара страница.

Теперь начальник смотрел так, словно увидел на ее лицо нечто, чему на человеческом лице быть не положено:

— Рита, что с тобой?.. Три доллара страница? Да тут на каждой странице — с десяток строк всего!

— Не важно. Обратитесь в бюро перевода, там вам расскажут, сколько что стоит. И не по десять строк, а гораздо больше.

— Рита, — начальник выглядел столь растерянно, что это делалось даже забавно. — Ты все-таки моя подчиненная… Я принес тебе задание, работу. Ты же переводчик!