Тридцатилетие приближалось неотвратимо, как пропасть навстречу машине с сорванными тормозами. Утверждение Бальзака, что жизнь женщины начинается с тридцати лет, утешало слабо, а уж надежд не вызывало и вовсе никаких — какое там начало, о чем Вы, сударь?.. Наконец кошмар ожидания кончился — тридцатилетие наступило, и страшным быть перестало — машина свалилась в эту пропасть, и теперь хотелось только, чтобы падение длилось подольше…

Таким вот автомобилем, падающим в пропасть, и чувствовала себя Маргарита: пока еще лечу и цел, но скоро-скоро упаду и разобьюсь к чертовой матери в мелкие осколки. Она хотела не отмечать день рождения и не приглашать никого, словно и нет никакого дня рождения, но домашние все равно устроили небольшое застолье, купили торт… Потом полегчало: ну и ладно, подумаешь… Пошумим еще напоследок.

Пошуметь не получалось. Утверждение великого Бальзака о возрасте, с которого начинается жизнь женщины, вызывало раздражение. В такие моменты в зеркале появлялась толстоватая тетка с угрюмым агрессивным взглядом и делала заявления в том духе, что ничего этот Бальзак не понимал ни в жизни вообще, ни в женщинах в частности…

Маргарита искренне считала себя неудачницей. Когда впервые сказала себе: «Ты — неудачница», сделалось так больно и страшно, что чуть не заплакала, и пошла на балкон курить. Время шло, но она не привыкала к этой мысли. Называла себя дурой, неумехой, растяпой — от этих слов больно и страшно не было. А от слова «неудачница» — было. Да еще и как. Иногда она пыталась встряхнуть себя за шиворот и вытянуть из отчаяния, как барон Мюнхгаузен вытянул себя из трясины, но результат всегда был нулевой. И хорошо, когда нулевой, а то еще получалось с отрицательным балансом. Тогда она вставала перед зеркалом и говорила: «Ритка, ну, что ты за чучело? Почему ты ничего не умеешь сделать толком? Ты не смогла закончить с отличием университет — а ведь именно такие планы строила, когда поступила. Неужели тебе не хватило бы мозгов? Да хватило бы!.. Ты не смогла найти сразу хорошей работы — ну, это ладно, это часто случается, но потом-то, когда нашла — намеревалась делать карьеру, отталкивая соперников локтями, и что из этого вышло? Как всегда — ничего. Ты поступала на разные курсы, некоторые даже закончила — и толку? И вот ты разменяла четвертый десяток — пора подведения некоторых итогов. Тебе тридцать лет и — кто ты? Что ты? Никто. Ничто. Ты не сумела даже выйти замуж. До двадцати пяти лет ты влюблялась в нормальных людей, но словно специально выбирала таких, чтобы влюбиться безответно. После двадцати пяти для тебя словно не осталось неженатых мужчин… Ты сколько раз садилась на диету и начинала усиленные занятия физкультурой — что, улучшила фигуру-дуру? Слабо оказалось?..»

И сама себе возражала: «Не закончила университет с отличием — потому что говорила, что думала, а кому это понравится? Потом можешь хоть посинеть над книгами, но если преподаватель решил поставить «Уд.» — то он его тебе поставит, будь уверен, а если окажется, что знаешь вообще больше него: то и не «Уд.», а «Неуд.» влепит, и ходи потом пересдавай. Карьеру не сделала — да, не сделала, потому что надо было «стучать» на иностранных специалистов, с которыми работала переводчиком, а ты сначала искренне не понимала, чего от тебя требуют, а потом пошла на принцип. Иностранцы твою порядочность оценили, ну что тебе с этого толку? Они нахваливали тебя, и говорили, что такой девушке, как ты, надо работать в Европе, а не в этом захолустье, а ты по наивности подумала, что они помогут тебе найти там работу — как же, у вас складывались такие хорошие дружеские отношения. Это потом, по прошествии нескольких лет, ты поняла, что ты им не была ни нужна, ни интересна, а говорили это они так просто — язык без костей… А даже если и нет — то это ведь такая маета, искать работу для девушки из экзотической страны, и не домработницы или уборщицы, а нормальную офисную работу, и они забывали о тебе, едва переступив порог накопителя аэропорта. Ну а что касается отношений с мужчинами… До двадцати пяти ты их боялась, а после двадцати пяти… Как известно, на незамужнюю женщину старше определенного возраста как холостые, так и женатые мужчины смотрят, как на потенциальный объект своих «левых» приключений. Исключения, как известно, лишь подтверждают правило. Вот поэтому ты и живешь в городе так себе, работаешь в фирмочке так себе, одета так себе, выглядишь так же, а уж о душевном состоянии и говорить не приходится…»

Квартира — это было почти единственное, что Маргарита считала в своей бестолковой жизни положительным. Двухкомнатную квартиру помогли купить родители — конечно, своими силами она в жизни бы на нее не заработала. Тогда ей было двадцать восемь, и мама по простоте душевной считала, что если у дочери будет свое жилье, то ей проще будет приглашать гостей, в том числе и мужчин, да и смотреть на нее станут иначе — как на женщину со своей жилплощадью. Ничего это не изменило. Свидания назначать стало удобно, не отнять, но никто не поспешил обосноваться с ней в этой квартире на правах совладельца. Да она уже и не жаждала этого. Квартира дала ей другое благо, которое она смогла оценить в первые же дни — уединение. Оставаться одной — ах, как это было благостно, приятно, какое отдохновение душе и телу, когда никто не видит тебя, не слышит, и можно разговаривать вслух с самой собой, петь, не имея ни голоса, ни слуха, расхаживать в голом виде, ругаться матом, плакать и курить в комнате — правда, это только в теплое время года и при открытом балконе, потому что застоялого запаха табачного дыма она и сама не переносила. Да, квартира была великим благом, огромным, превратилась в убежище от бурь. Обретя возможность оставаться наедине с собой, она начала думать. А начав думать, человек, как известно, уже не остановится. И еще — вспоминать свою жизнь, с детства, с самого раннего, и пытаться эту жизнь анализировать и раскладывать по полочкам с целью выяснить, что именно она делала не так и какие совершила ошибки, послужившие основой всех неудач. Почему-то она сразу решила, что причина всех ее неудач — в с е х — одна, одна причина на все неудачи. Первым результатом этого думания было возникновение ошеломляющего вопроса: «А думала ли ты раньше? Не о том, какое надеть завтра платье и тому подобное, а по-настоящему. То есть: почему я неудачлива и что именно я делаю не так? И делаю ли я вообще что-нибудь, чтобы чего-нибудь достигнуть — неважно, в каком направлении?..» Ответ оказался не менее ошеломляющим: «Нет». А незачем было думать — все как-то так складывалось: сначала родители думали, а потом все как-то шло само собой… Само собой, значит, рассуждала она по вечерам. «А когда не шло, что ты делала тогда? А ничего. Шла в ту сторону, куда шлось, где не было особых преград. То есть, плыла по течению. Ну, и чего ты в таком случае рассчитывала достигнуть? Каких таких вершин? А как ты решала возникавшие перед тобой проблемы? Ведь время от времени у всех возникают проблемы. А тоже никак. Ждала, когда проблемы разрешатся сами собой. Да ведь само же собой ничего не делается! Нет, конечно, но сама мысль об активных действиях по преодолению чего бы то ни было вызывала ощущения дискомфорта и желание, чтобы поскорее этот дискомфорт закончился. Да, это еще из детства — когда мама порицала за что-либо, больше всего хотелось забраться под стол и там дождаться окончания воспитательного момента…»

С возрастом, то есть когда было уже далеко за двадцать, Маргарита узнала о существовании таких понятий, как «Вроженные качества», «психологический тип», и самое страшное — «социальная фобия», в легкой адаптации к русскому языку это иногда звучит как «Страх социализации». Грубо говоря, это когда не то что бы не хочется общаться с людьми, а практически любое активное действие, требующее общения с людьми, тем более незнакомыми, вызывает страх и желание, чтобы действие это совершил кто-нибудь другой. Она пыталась разобраться, откуда в ней такая напасть — и не понимала ничего. Никто из ближайших родственников и тем более родителей ничем подобным не страдал. Она же получилась вот такая, причем с рождения. Играла одна, научившись читать — читала книжки, и не жаждала компании. Удобный ребенок. Но удобный ребенок вырос, и ему стало очень неудобно и беззащитно в бурном и злом мире.