Воспитаю вас в духе времени, вместе изменим Мир к лучшему, всех бездельников на лесоповал отправим, к станкам прикуём - пусть трудятся, а не пляшут в белых обтягивающих панталонах, словно не мужчины, а - мыши белые.

Мужчина должен зарабатывать, содержать жену, детей, дом, обеспечивать жене вольную жизнь под пальмами и под сенью вековых Ялтинских дубов-великанов.

Дубы великаны придумали, горошек "Великан" закатывают в банки - любят у нас великанов!

Вы, всадник Апокалипсиса - не великан, но прощу вас за низкорослость, за обыкновенность - рядового Московского роста вы, не внушаете ужас, а конь ваш - худющий, мухами и сердцами улиток питается, откормим его горохом - полетит, обгонит лукавого.

Лукавый, когда кровь некрещенного младенца выпьет, летает - от радости или от избытка сил, я не измеряла, нет у меня силометра для лукавого.

Вы - генерал, не меньше, но не маршал, потому что маршал - статный, блистательный, а вы - подмастерье с властью прикасаться к прекрасным Принцессам!

Потрогайте меня, я не Снегурочка, не растаю, и не из сахара - лизать запрещаю, я не петушок на палочке и не курочка на тарелочке.

Ликер не пью, но, если угостите меня кока-колой - не откажусь от химии - от кока-колы у меня бактерии пропадают, убегают французами от русской зимы.

От кока-колы некоторые дети даунами становятся, в инвалидные коляски на радость родителям пересаживаются, в колясках на Луну - в поисках следов Юрия Гагарина - отправляются.

На детском утреннике Миша превратился в мумию; здоровенький мальчик рос, шаловливый - нянечке толченого стекла в пуанты подсыплет, хохочет, ротик грязной тряпкой с сухариками затыкает, чтобы кишки вместе со смехом изо рта не вылезли змеями.

Нянечка в тихий час танцует, не замечает в экстазе искусства кровотечения из пяток, оставляет за собой следы кровавые, и по этим следам за нянечкой, будто гончие по кровавому следу, тараканы ползут - добрые, с матросскими усами.

К концу дня нянечка от потери крови слабеет, кушает ворованную говядину, восстанавливает силы - ей добро, и Миша нас потешил представлением - за сиксилиард рублей в Большом Театре подобное не покажут.

Гордецы в Большом Театре, кичатся, ставят себя выше искусства, а сами книги из казны воруют, в Библиотеке имени Ленина в медведей и горилл переодеваются, будто не люди, а - птенцы.

На празднике Миша достал из штанишек припрятанную бутылочку кока-колы, открыл и пил, вливал в себя - так верблюд в жажду выпивает озеро Байкал.

Мы застыли в древнем ужасе; родители и воспитатели пугали нас кока-колой, говорили - "Придёт ночью кока-кола, заставит себя выпить, и у вас после неё рога вырастут, из ягодиц желтый серный дым повалит, ноги и руки превратятся в копыта козлиные, нос удлинится до свинофермерского, а голос - голос оперным дивам не понравится.

Всё зло от кока-колы, даже война в Сирии из-за кока-колы!

Прищепки войну начали, а кока-кола по трупам прыгает, льётся чёрной кровью - жуть!

Черти кока-колы боятся, пьют кровь, а кока-колой кипящей грешников пытают, как в застенках гестапо.

Миша пил, мы с детским нетерпением визжали от ужаса, ждали, когда у него рога и копыта вырастут козлиные - козла бы на мясо отправили на кухню и ужинали бы Мишей-козлом.

Но Миша не обращался, не покрывался шерстью, не хрюкал и не мемекал, наоборот - крепчал на глазах, храбрился, очи заблестели блудливо (я через десять лет поняла, что - блудливо, а в детском садике глаза казались праздничными салютами).

Беззаботно закурил, забросил ногу на ногу и подмигивал нянечке - со значением подмигивал, и значение я это позже поняла, когда характер мой отточился до остроты финского ножа.

Нянечка засмущалась, теребила край халата, краснела - ранее смирная - под Мишиным взглядом проказничала, губки надувала, подпрыгивала - чуть в белого чёрта не превратилась.

"Все беды не от кока-колы, а от кефира и кисломолочных продуктов, в них зло спит африканское! - Миша поучал нас, и в голосе его слышался звон оловянных кружек. - Мы кефир пьём, зло в наших животах пробуждается, кричит, стонет утопленником; желудок для зла - ад, и оно из ада вырывается к свету - через заднепроходное отверстие; конькобежцы Олимпийцы не бегают быстрее, чем зло из ягодиц вылетает.

Кока-кола - противление злу, толстовская дисциплина.

Она придаёт человеку смелость, добродушие; мужчинам - женские черты, женщинам - бороду и другое мужество, преображает людей, поднимает над Россией, и с высоты с помощью внутреннего глаза, данного кока-колой, мы обозреваем нивы и моля, солдат и доярок, балерин на нудистких пляжах.

Мал я, не удал ещё, не знаю, зачем тётеньки на пляже догола раздеваются и на Солнце лежат, уподобляются сосиськам на углях". - Миша опустил головку, не похож он на шпиона и на секретного сотрудника ФСБ.

Вдруг, гром грянул, наподобие вашего, всадник Апокалипсиса, грома, когда вы атомной бомбой на каннибальском коне из кустов вылетели.

Туча чёрная налетела, и из тучи не молнии, а - палка, и охаживает палка Мишу по голове, по другим частям тела, особенно между ног палка часто бьёт, со смаком, с чавканьем вурдалака, пожирающего оборотня.

Миша сознание быстро потерял, раны смертельные, но от кока-колы заживают мигом, как на собачьей кошке.

Я засмеялась - если смерть в наш детский садик пришла, чума туберкулезная с палкой, то уйду красиво, со смехом, с презрением к смерти, чтобы она подавилась Мишиной душой и палку себе между ягодиц засунула - не выскочит тогда из желудка смерти зло кефирное.

Вскоре мы стали в туче различать части человеческих тел - будто ураган разметал древнее кладбище.

Наконец, появились родители Миши - папа инженер, и мама - музыкальный работник, страшная семья, объекты для кунсткамеры.

"Кока-кола - хуже операции на поджелудочной железе! - папа добивал Мишу ногами, хрюкал, измерял давление переносным тонометром - не подскочило ли от волнения, когда сына убивал - так Тарас Бульба пристрелил чужого сына. - После кефира молодому человеку в жизни все дороги открыты - от Миланского оперного театра до Амстердамской школы современного балета без трусов.

Кока-кола сгубила лучшие кишечные палочки, которые взросли на кефирно-геркулесовом бульоне.

Лучше мертвый сын, изменник кефира, любитель химии под хитрой личиной кока-колы, чем живой предатель, безусый корреспондент с бутылкой кока-колы в портфеле из крокодиловой кожи.

За один портфель из кожи крокодила я бы купил танец трех маленьких лебедей!" - папа Миши отбросил палку, направился к нашей нянечке, утешал её, вытирал слёзы батистовым носовым платочком с монограммой дома Романовых - слезливая сцена, мы разрыдались от алмазного счастья, о Мише забыли.

Мама добивала Мишу, кричала что-то на древнем иудейском языке; мы не понимали, но догадывались - проклинала кока-колу, указывала ей дорогу в ад.

"Фрица любила, герра Шульца в шкафу от мужа-дурака прятала - не поставили мне памятник на Родине, в селе Венгерово! - мама Миши перешла на русский, властно подозвала нашего водопроводчика - дядю Колю, поцеловала его в губы, закинула ногу на бедро - так балерины танцуют с продавцами винограда. - Кока-кола загубила мои мечты, чёрной лапой чёрта прошла по лицу художницы - рыба в целлофане - могильная плита для кока-колы!"

Родители Миши удалились, даже не стерли кровь с палки, палку жалко - она весной проросла бы деревом индейской крови.

Миша выжил, но превратился в сумасшедшего водителя персональной инвалидной коляски: с отказавшими ногами, с языком верблюда, Миша собирает милостыню возле метро Выхино - честь и хвала труженику, дебил, а пользу семье приносит, многочисленная семья у Миши, жёны - вьетнамка и украинка, детей - сорок штук в наборе.

Иногда я тайком - когда полицаи убегают за пьяным миллионером - угощаю Мишу кока-колой, и вижу проблеск сознания в его катарактных очах голубого кита.

И тогда я подношу к глазам Миши маленькое зеркальце, будто чаша с ядом для Царицы Клеопатры.