Но еженедельники высокого уровня не могут опускаться ни до низкого пошиба, ни даже до среднего, кроме как на последних листах, что они и делают: именно там следует искать (и находить) груди, сердечные дружбы и шикарные свадьбы. С другой стороны, подобным образом они теряют лицо перед собственной публикой: чем больше еженедельник высокого уровня соприкасается с уровнем посредственным и низким, тем больше к нему приливают потребители, не принадлежащие к его традиционному кругу; журнал перестает понимать, кто по-настоящему входит в его круг, и оказывается в кризисе: повышается тираж, теряется лицо.

Вдобавок журналы смертельно страдают из-за всех этих недельных толстых цветных приложений к ежедневным газетам. Единственный для них выход из положения – равняться на издания вроде тех, что в Америке адресованы элите, типа «Нью-Йоркера», в котором содержатся: репертуары театров, интеллектуальные комиксы, краткие поэтические антологии и достаточно часто – статьи длиною в два печатных листа с биографией, скажем, издательской гранд-дамы вроде Хелен Вольф. Можно еще использовать модели «Таймс» или «Ньюсуик», которые будто соглашаются с ролью еженедельников, рассказывающих о событиях, уже поданных в газетах и на телевидении, – но об этих событиях подготавливаются исчерпывающие обзоры, подбираются в «кусты» статьи нескольких журналистов, каждая из которых требует месяцев усиленной работы и редактируется до судорог, так что очень редко бывает, чтобы в этих изданиях приходилось печатать извинения и фактические опровержения. С другой стороны, и «нью-йоркеровские» статьи заказываются заранее, за несколько месяцев, и если статью потом не принимают, то автору все равно выплачивается гонорар (и превосходный), а статью кидают в корзину. Номера таких журналов стоят очень дорого, существуют в расчете на международный рынок читающих по-английски и невообразимы для небольшого рынка читающих по-итальянски, поскольку число читающих итальянцев посейчас остается бесконечно малой величиной.

Поэтому еженедельник хочет угнаться за ежедневником по той же самой колее, и каждый тщится переплюнуть другого, чтобы отвоевать читателей. Вот из-за этого и прогорел славный «Эуропео», и поэтому «Эпока» отчаянно ищет альтернативных путей и держится телевизионными презентациями; «Эспрессо» и «Панорама» бьются за то, чтоб отличаться друг от друга, и достигают цели, однако публика все меньше замечает это. Многие мои собеседники, в том числе интеллигентные, хвалили в беседе со мной мою рубрику в «Панораме» и даже добавляли, что каждую неделю покупают «Панораму», лишь бы почитать меня.[11]

А ежедневники? Чтоб тягаться с недельными журналами, газеты толстеют, чтоб толстеть, сражаются за рекламодателей, чтобы привлечь рекламодателей, снова толстеют и выдумывают разные подарки. Надо забивать все эти страницы; они должны о чем-то говорить; чтобы говорить, приходится выходить за пределы скупой информации (которая вдобавок уже поступила из теленовостей), так что газеты подражают еженедельникам все больше и больше, а также вынуждены изобретать новости или выдавать за новости то, что новостями не является.

Вот пример. Сколько-то месяцев назад, когда мне давали премию в Гринцане, на вечере обо мне говорил мой давний коллега и друг Джанни Ваттимо. Те, кто разбирается в философии, знают, что моя позиция и позиция Ваттимо сильно различаются, но что тем не менее мы относимся друг к другу со всемерным уважением. Многим известно еще, что мы с ним близко дружим с самого раннего отрочества и обожаем пошпынять друг друга в любой подходящей застольной ситуации. В тот день на нас с Ваттимо нашел именно такой застольный тон: он сказал обо мне несколько остроумных и дружелюбных фраз, на что я ответил не менее шутливым образом, обрисовывая в анекдотах и парадоксах наши вековечные дивергенции.

На следующий день одна итальянская газета шарахнула на полную полосу («Культура») новость о жуткой стычке на премии Гринцане, которая, по мнению автора статьи, символизировала некий новый драматический и непреодолимый раскол в итальянской философии. Автор статьи прекрасно знал, что новости никакой не было, пусть даже и культурной. Он попросту раздул сенсацию, причем на пустом месте. Предоставляю вам самим найти подобные примеры в области политики. Однако культурный пример характерен: журналу требовалось изобрести сенсацию, чтобы хоть чем-нибудь заполнить чрезмерное количество страниц, отведенных на всячину, культуру и нравы и пронизанных идеологией зрелищности.

Возьмем хоть «Коррьере делла сера» (44 полосы) и «Репубблика» (54 полосы) за понедельник, 23 января. Учитывая, что верстка у «Коррьере» более емкая, будем считать, что количество материала в этих номерах примерно совпадает. Понедельник – трудный день, день без свежих политических и экономических новостей, в крайнем случае можно отвести душу на спорте. В Италии на этот день приходится разгар правительственного кризиса, и оба наших журнала имели возможность разместить подвалы на тему дуэли Дини с Берлускони. Теракт в Израиле в годовщину Освенцима занял большую часть первой полосы. В довесок был процесс Андреотти[12] и, в случае «Коррьере», кончина долгожительницы – старейшины семьи Кеннеди. Имелась хроника военных действий в Чечне. Где взять остальную газету? Оба издания посвятили соответственно 7 и 4 страницы разделу городских происшествий, отвели 14 и 7 – на спорт, 2 и 3 – на культуру, 2 и 5 – на экономику, и 8 и 9 страниц на нравы, зрелища и телевидение. В обоих случаях из 32 страниц приблизительно 15 были отданы под обзоры стиля «еженедельник».

Сравним теперь с «Нью-Йорк таймс» за тот же понедельник. 53 полосы, 16 из которых ушли под спорт, ю заняты городскими проблемами и ю – проблемами экономики. Осталось 16 страниц. Там у них никакого кризиса не происходило, Вашингтону тоже было нечем особенно похвалиться, поэтому 5 страниц под шапкой National Report были заполнены внутренними событиями. А затем, после описания израильского смертоубийства, я увидел не менее десятка статей о Перу, Гаити, о беженцах с Кубы, о Руанде, Боснии, Алжире, о международном конгрессе по проблемам бедности, о Японии после землетрясения, о процессе епископа Гэйо. Затем – две убористых полосы со статьями комментаторов и политических аналитиков.

Наши две итальянские газеты не говорили ни о Перу, ни о Гаити, ни о Кубе с Руандой. Допустим даже, что первые две темы больше интересуют американцев, нежели европейцев. Но в любом случае наглядно, что в мире происходили какие-то международные события и что итальянские газеты ими пренебрегли, чтоб увеличить квоту зрелищно-телевизионной тематики. «Нью-Йорк таймс» в порядке исключения ради понедельника посвящает две страницы медиа-бизнесу но занимается не выбалтыванием секретов и не сплетничаньем об известных персонах, а обдумыванием и экономическим анализом проблем шоу-бизнеса.

Итальянская печать одержима телевидением. Именно телевидение определяет лейтмотивы нашей печати. Ни в одной стране мира, ни в одном издании мира новости, касающиеся ТВ, не красуются, как у нас, в шапках первых полос (если только Миттеран и Клинтон не выступят за день до того с обращением к народу или если в стране не поменяется руководитель крупнейшего национального телеканала).

Не надо мне отвечать, что про ТВ пишут, дабы занять место. А как же тогда «Нью-Йорк таймс» от воскресенья, 22 января? В общей сложности – 569 страниц, включая рекламные вкладыши, литературную тетрадку, недельное приложение «Всякая всячина», огромные разделы путешествий, автомобилей и проч. Говорится ли что-нибудь о ТВ? Все же не последний электробытовой прибор в американской жизни. Да, говорится. На странице 32 в приложении по искусству и зрелищам есть, во-первых, обзор по поводу расовых стереотипов в программах, а во-вторых, большая рецензия на хороший документальный фильм о вулканах. Потом – вкладыш с программами, это само собой, и, в сущности, тема телевидения больше не возникает, не просматривается она и в разделе быта и нравов. Значит, неправда, что о телевидении говорить обязательно, чтобы заполнить место и заинтересовать публику. Значит, это итальянский вариант, а не суровая необходимость.