– Мы до сих пор столько удивлялись и восхищались, – сказал Фридрих, – что, быть может, вы соблаговолите выслушать и критическое замечание.

– Конечно, – ответил Давид, – в чем дело?

– Мне эти рабочие кажутся очень угнетенными, словно великолепные машины, которым они служат, подавляют их. И к чему вся эта блестящая постановка дела, если люди не чувствуют себя счастливыми в этих условиях? Я вспомнил при виде людей – фабричных рабочих прежних времен. Правда, у этих вид не такой печальный и, во всяком случае, более здоровый, но какое-то сходство меж ними есть. И меня это удручает. Тем более, что эта усадьба принадлежит благотворительному обществу. Мне кажется, что люди здесь должны глядеть веселей. Откровенно говоря, я несколько разочарован.

Директор о удивлением взглянул на него и обратился к остальным спутникам.

– Разве доктор Левенберг не знает, где он находится?

– Нет, – сказал Давид. – Мы умышленно утаили это от него, для того, чтобы невольное пробуждение не ослабило впечатления. Мы хотели изумить его тем, что это образцовое хозяйство – только колония для преступников.

– Возможно ли? – воскликнул Фридрих. – Это колония для преступников? Это, конечно, меняет мой взгляд на дело. Какие же у вас результаты наблюдаются?

– Преступники выздоравливают здесь и нравственно, и физически, – ответил директор. – Большинство начинает любить деревенскую жизнь и не желает возвращаться к другой. Отбыв наказание, они охотно остаются здесь и переходят в разряд платных рабочих, или же поселяются на вновь приобретаемых ими участках земли. Чистый доход с предприятия идет на покупку этих колоний, которые уже через несколько лет начинают погашать затраченные на них суммы. Мы из отбросов общества вновь создаем людей…

Из Безана они уже всем обществом отправились дальше в автомобиле. Дорога их лежала через южную часть Иорданской долины. Отличное шоссе часто огибало извилистое русло реки. Иорданская долина была вся в весеннем цвету, поля покрывала яркая пышная зелень. С восточных и западных холмов блестели живописные колонии и болыше и маленькие города. От времени до времени проносились поезда. Движение по шоссе было довольно оживленное. Большинство иностранцев, проводивших зиму в известном на весь мир курорте, Иерихоне, в это время уже возвращались оттуда. Здесь, в Иорданской долине было уже слишком тепло для баловней судьбы, убегавших из Европы от суровой зимы. Навстречу часто попадались автомобили с оживлеными элегантными пассажирами. Они ехали в противоположную сторону, на север, потому что самым модным местом в весеннем сезоне считался Ливан. В конце апреля эта изысканная публика уезжала в Бейрут и оттуда возвращалась в Европу, если не предпочитала более короткий путь на Константинополь в курьерских поездах мало-азиатской дороги.

Но в Иорданской долине, которую покидали избалованные жуиры, оставалось еще много жизни, сверкающей и ликующей.

Иорданские поля, отлично обрабатываемые, благодаря искусному ведению хозяйства, приносят наибольшие доходы. Рис, сахарный тростник, табак и хлопчатая бумага дают на этой почве великолепные урожаи.

Водяные техники блестяще применили здесь свое искусство. В печальные времена забвения этой отраны, дождевые ручьи, стекавшие с восточных гор, пропадали безплодно. Благодаря простой, хорошо известной в культурных странах системе шлюзов, получилась возможность каждую каплю, падающую с неба использовать для общего блага. И, таким образом, в старой-новой родине евреев опять потекли молочные и медовые реки, и она опять стала тем. чем была: Обетованною землей.

Кингскурт и Левенберг не уставали восторгаться и любоваться пышными садами, парками, прелестными дачами и мраморными виллами, тянувшимися на всем протяжении пути в Иерихон. И когда они приехали, наконец, в этот элегантный городок, – вечно брюзжащий, вечно критикующий и резонирующий Кугель замер в немом восхищении перед великолепием и обилием отелей, вилл и дворцов, выступавших из пальмовых рощ и прелестных групп тропических деревьев. Красота этой климатической станции превзошла все его ожидания.

Перед одним из отелей они остановились. Кингскурт, не выходя из автомобиля, просил Давида показать ему в тот же день канал Мертвого моря. Дамы, с уснувшим, к счастью Кингскурта, мальчиком, вышли из экипажа, а мужчины поехали дальше. Перед ними расстилалась светло-синяя гладь Мертвого моря. Уже на значительном расстоянии от главной станции водяной силы слышен был оглушительный шум: воды канала, проводимые через туннели из Средиземного моря, пенящимися каскадами падали вниз. Давид давал своим гостям краткие объяснения. Мертвое море, как известно, считалось самым глубоким местом на земном шаре; его поверхность находилась на 394 метра ниже уровня Средиземного моря. Воспользоваться этой огромной разницей в уровне для источника водяной силы было самой простой мыслью в мире. На всем протяжении пути от Средиземного моря канал терял всего каких-нибудь восемьдесят метров. Оставалось еще свыше трехсот метров высоты падения, при ширине в десять и глубине в три метра. Канал давал около пятидесяти тысяч лошадиных сил.

Кингскурт заметил:

– В этом нет ничего для меня удивительного. Водопад Ниагары уже в мое время давал сорок тысяч лошадиных сил.

– С Ниагарой канал Мертвого моря никоим образом сравнивать нельзя, – ответил Давид. – В Ниагаре имеются огромные массы воды. Но мне кажется, что снабжение разных станций Иорданской долины и вдоль Мертвого моря полумиллионом лошадиных сил кое-чего стоит.

– Все это очень мило, – сказал Кингскурт – я одного только не понимаю. Теперь в Мертвое море вливаются, стало быть, воды, не имеющие истока. Что же, у вас тут и законы испарения другие?

– Вопрос неглупый. – ответил ему Штейнек. – Надо вам знать, что мы столько же отнимаем у Мертвого моря воды, сколько вводим в него. Мы выкачиваем, например, пресную воду и употребляем ее для орошения почвы, где она в такой же степени необходима, в какой здесь излишня. Теперь вы поняли?

– Понял, понял! – крикнул в ответ Кингскурт, стараясь перекричать шум водопада, к которому они приближались. – Вы дьявольски ловкий народ, – одно могу вам сказать.

Когда они подъехали к станции, перед ними открылся вид на Мертвое море. широкое и голубое, как Женевское озеро. На правом берегу, где они стояли, с правой стороны тянулась узкая полоса земли до скалы, с которой слетали воды водопада. Внизу находились турбины, наверху длинный ряд фабричных зданий. Водяные силы служили всевозможным видам производства. Канал оживил все побережье Мертвого моря. При виде железных труб, из которых воды падали на колеса турбин, Кингскурт вспомнил устройство водяных станций на Ниагаре здесь, на Мертвом море было около двадцати колоссальных железных труб, выступавших из скалы на одинаковых расстояниях друг от друга. Трубы стояли отвесно над турбинами и казались фантастическими дымовыми трубами. Но оглушительный гул и белая пена воды говорили о циклопической работе, совершавшейся в ней. Фридрих был поражен, изумлен этой картиной, Кингскурт же выкрикивал восторжевные замечания и на этот раз был по-видимому вполне удовлетворен. Отсюда дикая укрощенная сила природы переходила в провода электрического тока, в проволоки и развивалась по всей возрожденной стране, и создала из нее сплошной сад, ликующую родину для людей, несчастных некогда, слабых, безпомощных и бездомных….

– Я подавлен этим величием! – вымолвил наконец Фридрих.

– Вас раздавила великая сила, – серьезно ответил Давид – нас она возродила!

ИЕРУСАЛИМ I

Когда-то Фридрих и Кингскурт прехали в Иерусалим ночью и с запада, теперь они приехали днем и с востока. Когда-то они видели на этих холмах грустный заброшенный город, теперь перед ними лежал обновленный, сверкавший великолепием. Когда-то здесь был мертвый, теперь возрожденный Иерусалим.

Они приехали из Иерихона и вышли на оливковой горе, на старой дивной горе, с которой открывался вид на далекие пространства. Это были еще священные места человечества, еще высились памятники, созданные верою разных времен и народов, но ко всему этому прибавилось еще что-то новое, мощное, радостное: жизнь! Иерусалим стал огромным телом и дышал жизнью. Но старый город, насколько можно было видеть с этой горы, мало изменился. Они видели церковь у гроба Господня, мечеть и другие купола и крыши старинных зданий. Но рядом с ними выросло что-то новое, великолепное. Это новое, сверкающее, огромное здание, был так называемый дворец мира. От старого города веяло безмятежным покоем. Но вокруг него развертывалась совершенно иная картина. Здесь вырос современный город, изрезанный электрическими дорогами; широкие, окаймленные деревьями улицы, сады, бульвары, парки, учебные учреждении, торговые рады, и великолепные общественные и театральные здания. Давид объяснял назначение выступавших из общей массы зданий.