Тогда Ксан и позволил себе выразить неудовольствие.

—   

У нее работа не хуже твоей.

Ну, я пуще того расстроился. Меня угнетало сознание того

, что все свои годы я отдал отупляющей деятельности в

«Росводканале», и жизнь потратил зря. А потому отреагиро­вал резко:

—   

Терпеть не могу шпионов и шпионок. Они обманыва­ют и предают.

В ответ на эту полудетскую запальчивость Ксан вски­нул брови и переключился на кегли. Вначале сбил восемь,

и сейчас их оставалось две. Перед ним стояла сложная за­дача — единым броском повалить эту парочку, которая рас­полагалась весьма неудачно. Одна в левом углу площадки,

другая — в правом. Казалось немыслимым, чтобы шар, даже пущенный

тренированной рукой, ударил сначала в первую кеглю

, а после, резко изменив траекторию движения, пока­тился на свидание со второй.

Разбежавшись, Ксан завел руку за спину, ловко подкру­тил шестнадцати фунтовый. Тот гулко ударился о полиро­ванную поверхность дорожки, помчался по широкой дуге,

набирая скорость. Преодолев половину пути, опасно при­близился к правому желобу, вновь отклонился к центру, за­скользив наискосок, боком задел кеглю, которая заверте­лась волчком и отлетела в сторону. В результате шар еще больше

забрал влево и поразил последнюю цель.

Ксан был в испарине. Подошел ко мне, хлопнул по плечу:

—   

Если тебе здесь не по нутру, можем рвануть в Печатники.

Несмотря на свое раздражение, я согласился. Меня не

покидала надежда еще раз увидеть того, настоящего Кса­на. Мы быстро оделись (был ноябрь, погода прескверная) и двинули

вперед. По дороге, как водится, накупили всего, и

я совсем приободрился.

Однако, когда стол уже был накрыт и трапеза началась,

какая-то натянутость вернулась. Несколько рюмок водки и пара

натужных тостов проблемы не решили. Тогда Ксан ото­двинул тарелку с закусками:

—   

Я с ней познакомился в боулинге.

— 

С кем? — дрогнувшим голосом поинтересовался я,

предчувствуя, что наши отношения возвращаются в при­вычную колею.

У нее были светлые волосы, зеленые глаза и безукориз­ненная фигура. Мелинда Новак. Американка из Миннесо­ты, задрипаного штата, зажопинских выселок. Но с шар­мом. Никакой там англосаксонской угловатости и сухо­сти. Женственность и очарование в квадрате. Бросала шары поразительно

ловко, с естественной грацией. Мужики по­жирали ее глазами. Тридцать один год, вице-консул. Ксан предложил

выпить кофе: к его удивлению, она согласилась.

Все это происходило во время его первой командиров­ки в Пакистан, когда Советский Союз еще не развалился, но неотвратимо

шел к своей гибели. Прежнюю веру во всякие там

идеалы многие уже растеряли, другие были дезориенти­рованы и, в конце концов, начинали руководствоваться ис­ключительно собственными интересами. Ну, с какой стати из

кожи вон лезть, защищать это треклятое государство, ког­да его предавали самые высокие руководители? Кланялись в ножки

американцам, сдавали одну позицию за другой.

В ту эпоху на всех дохнуло свободой, открывались новые возможности

, и Ксану ужасно хотелось ими воспользовать­ся. Он был молод, строил разные романтические планы. В них

находилось место и подвигам, и любовным увлечениям.

Мнил себя великим разведчиком и сердцеедом. Был наивен,

честолюбив и верил, что горы свернет.

Начальников над ним была тьма. Прежде всего, офицер безопасности

, отвечавший также за внешнюю контрраз­ведку. Армен Ашотович Овсепян — сорокалетний армянин,

большой дока, но придира и зануда.

Все сотрудники обязаны были предоставлять ему ин­формацию о своих контактах. Многие ребята постарше этим пренебрегали

. Дескать, сами с усами. Армен Ашотович часто предпочитал

«не нарываться» и терпел, когда его просьбы не

выполнялись. А вот сотрудникам помоложе было трудно вывернуться

из крепких объятий Овсепяна. Впрочем, Ксан не

упускал случая продемонстрировать свою строптивость,

и случались у них размолвки. Офицер безопасности злился,

но из себя не выходил. Может, потому что не забыл вконец времена

собственной молодости. Иногда в его отношении к Ксану

даже проскальзывало что-то отеческое.

Мой друг прервал рассказ, поднялся из-за стола и про­шел к дивану: улегся, подложив под голову подушку. Я си­дел, затаив дыхание, чтобы не дай Бог не прервать повество­вание. Я чувствовал себя частью Ксана, его прошлого, будто все

, о чем он говорил, происходило со мной — здесь и сейчас.

На каждый контакт заполнялась специальная бумага, где фиксировались

имя знакомого, гражданство, должность,

семейное положение, адрес. Когда Ксан запаздывал и не подавал

документ в срок, его ждала головомойка. Не слиш­ком суровая, поскольку у парня неизменно находилась «от­мазка». Дело в том, что «заявке» подлежали только устояв­шиеся контакты, заслуживавшие интереса. И в случае при­дирок можно было запросто утверждать, что контакт, сла­бенький, не хотелось-де засорять мозги руководству. Меж­ду прочим, если сотрудник проявлял излишнюю прыть и за­валивал Овсепяна всеми своими связями, ему тоже достава­лось: нечего, мол, гнать муру. В общем, Ксан как-то приспо­собился к офицеру безопасности и особо не тяготился сло­жившимися отношениями.

.После первой встречи с Мелиндой он не сразу понял,

что влюбился. Только когда прошел день, второй, третий и выяснилось

, что американка не идет у него из головы, стал догадываться

— дело дрянь. Перестройка перестройкой, а американская

разведка продолжала работать против на­шей, и наоборот. Горбачев и Шеварднадзе могли как угод­но корешиться с Бушем и Шульцем. Им можно — другим нельзя

. Так что за несанкционированные дружеские отно­шения с американкой по головке не погладили бы. Ну, а уж за

интимные. О ее профессиональной принадлежности не­трудно было догадаться: она — вице-консул, эту должность обычно

занимали сотрудники спецслужб.

Не стоит вдаваться в причины происшедшего. Будем считать

, что сработала химия тела, на которую так охотно ссылаются

американцы. Ну, не мог Ксан наступить себе на горло

, запретив влюбляться. Жаль, начальникам этого было не

объяснить. В городе имелось немало доступных жен­щин, причем не только в борделях. В иностранных посоль­ствах и всяких разных миссиях можно было отыскать секре­тарш, машинисток, ассистенток, да хоть дипломаток, гото­вых подписаться на легкую интрижку. Не говоря уже о том,

что в советской колонии многие дамы с энтузиазмом погу­ливали, скрашивая свое в целом маловыразительное суще­ствование. Ты что, возмутились бы шефы, сбрендил? Своих не

хватает? И были бы правы, ох, правы!

Однако Ксан все же ступил на наклонную плоскость и

с упоением заскользил вниз. Какое-то время можно было потянуть

с докладом Овсепяну, указав, в случае чего, на не­обходимость «прощупать» контакт. Ему и вправду не терпе­лось прощупать его, только в буквальном смысле; эта пер­спектива не лезла из дурной головы. Пригласил Мелинду на

ланч, та согласилась. Предложил пообедать и тоже не встре­тил отказа. Они отлично проводили время: беседовали, шу­тили и все больше узнавали друг друга.

Мелинда была эмигранткой в третьем поколении, ее дед покинул

Сербию еще до начала второй мировой. Его сын мог

разговаривать по-сербски, а вот внучка уже нет. Зато из­учила арабский и хинди, не считая французского и немецко­го. Славянские гены придавали ее внешности дополнитель­ный шарм. Высокие скулы, полные, четко очерченные губы.

Для разговоров у Мелинды и Ксана нашлась куча тем

— кино, книги, история и культура Востока. Словом, все,

что не имело отношения к его непосредственным обязан­ностям, да и к ее тоже. Находясь вдвоем, эта парочка пол­ностью теряла интерес к задачам разведывательных сооб­ществ. Делиться консульским опытом тоже не хотелось.

Визы, «пролетки»

^[15]

, скука одна. Хотелось абсолютно иного.