– Да ничего там не выплывет.
– А может, выплывет. И тогда твое подсознание перестанет давить на твое сознание. И тебе больше не будет сниться всякое фуфло.
– А как же уроки?
– Самокат, тебе что важнее – уроки или чтоб тебя заморочки не заморачивали? Короче, едем!
– Ладно, поехали.
Глава V. Собачье кладбище
И ребята поехали на Фарфоровскую. Едва они вышли из электрички, как Генка изумленно воскликнул:
– Я здесь уже был!
– Ага-а! – торжествовал Горохов. – Пошла информация из подсознания!
– Да какое на фиг подсознание? Я помню, что был здесь во сне. Вон кассы… а вон на той скамейке мы с Ритой сидели…
– На всех станциях есть скамейки и кассы…
– А мы с Курочкиной сидели именно на этой скамейке! – упорствовал Генка. – А вот отсюда она меня толкнула… – подскочил он к краю платформы. – А вон туда я упал… – показал он пальцем на рельсы.
Вспомнив еще кое о чем, Самокатов стремительно бросился к кассам. И у него екнуло сердце. Справа от двери, на стене, было написано:
Подошел Горохов.
– Смотри, – указал Самокатов на надпись.
– Ну и что?
– Это она написала.
– Кто – она?
– Курочкина.
Макс хмыкнул.
– Да какая еще Курочкина? Ты думаешь, ты один Гена в Питере? Да тут Ген до фига и больше. Так же, как и Рит.
– Нет, это Курочкина написала, – стоял на своем Самокатов.
– Ну а это кто написал? – Горохов широким жестом окинул стену. – Тоже Курочкина?
Только теперь Генка обратил внимание на то, что вся стена пестрела любовными признаниями: Саша + Маша; Андрей + Наташа; Галя + Сергей… И везде это равнялось любви. Слово любовь было написано где по-русски, где по-английски, а где просто нарисовано в виде сердечка.
Горохов победно глядел на друга.
– Что скажешь, Самокат?
Генка собрался было ответить, да так и замер с открытым ртом. Потому что увидел мужчину в черном костюме и с белым букетом.
– Горох, я его знаю!
– Кого?
– Вот того типа с цветами. Он идет на собачье кладбище.
– На какое еще собачье кладбище?
– Тут недалеко есть кладбище домашних животных. Мне Курочкина говорила.
– Ах тебе Курочкина говорила, – язвительно повторил Макс. – Совсем ты, Самокат, шизанулся.
– Горох, надо за ним последить. И если он придет на собачье кладбище, тогда… – Самокатов запнулся.
– Что – тогда?
– Не знаю. Но именно его я видел. Именно его!
– Ну хорошо, давай последим, – согласился Горохов.
Они пошли за мужчиной и пришли на собачье кладбище. У входа висела табличка:
Собачье кладбище мало чем отличалось от человеческого. Те же самые надгробия: у породистых собак – дорогие; у дворняжек – дешевые… В общем, все, как у людей… Кладбищенские дорожки подметал карлик – сантиметров под сто. Мужчина подошел к нему. Они обменялись рукопожатиями и несколькими фразами. Затем карлик вновь принялся махать метлой, а мужчина пошел в глубь кладбища.
У одного из надгробий он остановился, положил цветы… Мальчишки, для отвода глаз, начали осматривать соседние надгробия. Кого тут только не хоронили: и собак, и кошек, и хомячков, и попугайчиков, и морских свинок… На некоторых могилах имелись эпитафии. Типа:
Самый умный кот на свете
Мирно спит под камнем этим.
Или:
Здесь лежит бульдог Попкорн!
Хозяину был предан он!
Мужчина, скорбно опустив голову, постоял у могилы. Потом побрел к выходу. Друзья тотчас подошли к надгробию, у которого он стоял. Здесь тоже имелась стихотворная эпитафия:
Без тебя, родная Рита,
Жизнь моя почти разбита.
– Рита, – обратил внимание на имя Генка.
– Ну и что, – пожал плечами Макс. – Очень распространенная кличка для овчарок.
– Надпись какая-то странная, – не унимался Самокатов. – Что значит – по-чти разбита?
– Так он-то пока еще живой, – объяснил Горохов, кивнув в сторону удаляющегося мужчины. – Вот когда коньки отбросит, его жизнь будет совсем разбита… Слушай, Самокат, а как ты узнал, что этот тип пойдет именно сюда?
– Я же тебе говорил. Он подошел к нам с Курочкиной на платформе и…
– Во сне подошел? – перебил Макс.
Генка вздохнул.
– Фиг его знает. С одной стороны – вроде бы во сне, а с другой – вроде бы наяву.
– Давай тогда продолжим слежку, – предложил Горохов.
– Давай. Пошли.
– Подожди. Знаешь, как надо сделать?
– Как?
– Ты садись на хвост этому типу, а я с карликом поговорю.
– О, точно!.. И еще поищи могилу Крыжовника.
– Какого Крыжовника?
– Кота Курочкиной. Она говорила, что он где-то тут похоронен.
– Ладно, поищу.
– Ну я отваливаю.
И Генка отвалил. А Макс направился к карлику.
Сразу заводить разговор о мужчине в черном Горохов не стал. А начал издалека:
– А вы не скажете, почему это кладбище называется Азоркиным?
– Скажу, – ответил карлик, не переставая махать метлой. – Самую первую собаку, которую тут схоронили, Азоркой звали.
– А-а, – протянул Макс и увидел надгробие с иностранной надписью. – А здесь кто похоронен, не знаете?
– Знаю. Крокодил.
– Крокодил?
– Да. Консул одной африканской республики привез с собой ручного крокодила. А тот простудился и помер. У нас же здесь не Африка… – Карлик достал сигареты. – Надо, пожалуй, перекурить.
Карлик закурил.
А Горохов перевел разговор на мужчину в черном.
– Это сейчас артист приходил, да? Я его вроде бы в каком-то сериале ви-дел.
Карлик выпустил изо рта дым.
– Может, и артист. Мы не знакомы.
– Вы же с ним поздоровались.
– Он сюда каждый день ходит. Потому и здороваемся.
– Каждый день?
– Да. А то и по два раза в день.
– Надо же. Видно, свою собаку очень любил.
– Любить-то любил, – покуривал карлик. – А потом взял да убил.
– Как это?
– А она взбесилась. И чуть было его не загрызла.
– Откуда вы знаете?
– Он сам мне рассказывал. Пришел однажды сам не свой. И битый час про свою Риту трепался. Да так, словно это не собака была, а человек. Странный тип. И могилка тоже странная.
– А чем она странная?
– Да я раз зимой пошел снег убирать, гляжу: а у могилы – на снегу – следы собачьих лап…
– Ну и что?
– А то, – сказал карлик. – Следы от могилы вели, а к могиле следов не было.
Глава VI. «Жильцам дома № 44 срочно покинуть свои квартиры!»
Тем временем Самокатов «сидел на хвосте» у мужчины в черном. А тот, в свою очередь, сидел в электричке. Электричка прикатила на Московский вокзал. Толпа повалила по перрону. И в этой толпе Генка потерял объект своей слежки.
Самокатов в одну сторону метнулся, в другую. Нет типа в черном. Как сквозь землю провалился… И в расстроенных чувствах Генка потопал домой. На Лиговку. И вдруг вновь увидел мужчину в черном. Мужчина свернул в Генкин двор, вошел в Генкин дом, поднялся на Генкин этаж… «Ну, если он сейчас еще и в мою квартиру позвонит…» – вне себя от изумления подумал Самокатов.
А мужчина открыл ключом дверь соседней квартиры. Когда-то в этой квартире жила старуха Красавцева. Но она недавно умерла. С тех пор квартира пустовала.
Генка помчался вниз. К дяде Феде – дворнику.
Сколько Самокатов себя помнил, столько помнил и дядю Федю, который вечно во дворе что-то подметал, убирал… Вот и сейчас, орудуя лопатой, он выгребал мусор из мусоросборника.
– Здрасьте, дядь Федь.
– Здорово, коль не шутишь, – грубовато ответил дворник.
– А вы не знаете, кто в сто тринадцатой квартире живет?
