– Мое? – ошарашено произнес Самокатов.
– Да, твое, – кивнула Курочкина и сделала шаг вперед.
Генка невольно попятился. Курочкина сделала еще шаг вперед. А Самокатов, соответственно, шаг назад.
Тем временем приближался очередной товарняк. Тудух-тудух… тудух-тудух… – стучали колеса.
Курочкина продолжала наступать на Самокатова, улыбаясь при этом какой-то застывшей улыбкой.
– Рит, ты чего?.. – пробормотал Генка, отступая к краю платформы.
И тут вдруг Ритино лицо мгновенно позеленело.
– Отдай свое сердце! – завизжала Курочкина и толкнула Самокатова на рельсы.
– А-а-а-а-а!.. – полетел Генка с платформы. Прямо под колеса товарняка.
Глава IV. «Шуточки» подсознания
– А-а-а-а-а!.. – продолжал вопить Самокатов. Что с ним? Где он? Да это же его комната!.. А сам он лежит на кровати… Блин!.. Значит, это был сон!.. Сон?.. Но почему так болит затылок?.. Генка нащупал на затылке здоровенную шишку. И тотчас вспомнил о царапинах на шее, появившихся после вчерашнего сна.
А что если это никакие не сны, а глюки, во время которых он царапает себя ногтями и бьется головой о стену!
Самокатов даже вспотел от такого предположения. И отбросил его куда подальше. Да нет же! Все очень просто: он где-то незаметно для себя оцарапался и ударился. И с кошмарами тоже все очень просто: он в инете объелся фильмами ужасов; вот поэтому кошмары и сняться.
Но сколько Генка себя ни убеждал, все равно оба сна казались ему явью. Он даже путаться стал – что ему снилось, а что было на самом деле. Ну, то, что он в Курочкину превратился – это, конечно, сон. А вот когда он пошел в школу и спорил там с Максом насчет все той же Курочкиной – это сон или не сон?.. Вроде бы не сон… А может, сон?
«Двойка!» – осенило Самокатова. Ему же Нестерова пару влепила!.. Генка схватил дневник, перелистал… Есть пара!.. Вот она!.. Самокатов обрадовался стоящей в дневнике двойке, как пятерке никогда не радовался. Значит, то, что было вчера в школе – было на самом деле. Он поболтал с Горохом, схватил двойбан, вернулся домой и…
И – что?
Генка опять встал в тупик. Потом позвонила Рита и позвала его на Фарфоровскую. Выходит, с этого момента и начался сон? Но тогда получается, что, придя из школы, он сразу же лег спать – это в три-то часа дня! – и продрых до сегодняшнего утра. Фигня какая-то… Спать он обычно ложился в десять, а с отъездом родителей – в двенадцать. Ночи, разумеется, а не дня. Да, но если он, вернувшись из школы, не лег спать и не ездил на Фарфоровскую – что же, в таком случае, он делал с трех до полуночи?
В общем, Самокатов опять потопал в школу. Притопал. И около раздевалки встретил Горохова.
Макс как всегда был в своем репертуаре:
– Зацени, Самокат. Вчера на вечеринке две девчонки из-за меня подрались.
На сей раз Генка заценивать не стал.
– Горох, – сказал он, – я задам тебе пару вопросов. Ты просто отвечай и ни о чем не спрашивай.
Горохов недоуменно уставился на друга.
– Самокат, ты в последнее время какой-то прибабахнутый.
«Будешь тут прибабахнутым», – подумал про себя Генка, а вслух спросил:
– Ну, ты врубился?
– Врубился, врубился, – ответил Макс и тотчас спросил: – А почему я не должен ни о чем спрашивать?
– После объясню, – пообещал Самокатов и начал задавать вопросы: – Я вчера в школе был?
– А ты что, сам не…
– Отвечай на вопрос!
– Ну был.
– Мы о Курочкиной говорили?
– Ну говорили.
– Раньше ты о ней слышал?
– Нет, не слышал.
– Мы с тобой после школы куда-нибудь ходили?
– Нет, не ходили… Слушай, Самокат, – не выдержал Горохов, – а ты случайно не шизанулся?
– Вполне возможно, – вздохнул Генка и рассказал Максу обо всем, что с ним случилось то ли во сне, то ли наяву.
– Вот такие у меня заморочки, – мрачно закончил он свой рассказ. – Что ты на это скажешь?
Горохов дурашливо похлопал друга по плечу.
– Чего тут говорить, Самокат. Ложись в психушку.
– Да пошел ты!.. – вспылил Генка.
И сам пошел. Злой как черт.
Макс кинулся следом.
– Эй, я же пошутил.
– Отвали!
– Да не заводись, Самокат! Че ты такой нервный?
– Посмотрел бы я на тебя, если б тебе всякая шиза снилась!
– Подумаешь, как будто мне шизуха не снится. Недавно вон приснилось, что я от монстров удирал.
– Ты хоть удирал. А я на рельсы упал и ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. А товарняк надвигается…
– Ой, да не парься ты, Самокат!
Но Генка не мог не париться.
– Ну вот откуда у меня шишка на затылке?
– Ударился обо что-то.
– О подушку что ли?
– Почему о подушку? О кровать, например.
– А шею кто мне оцарапал?
– Да ты сам ее оцарапал. Вон у тебя ногти какие.
– А с Курочкиной как быть?
– А ты действительно видел ее в нашем классе?
– Как тебя сейчас. И на уроках, и на переменах… Слушай, Горох, – с тревогой сказал Генка, – а вдруг у меня, и вправду, крыша едет?
– Это легко проверить. Есть специальные тесты. Хочешь, я тебя протестирую?
– Ты?
– Ну да. У меня же отец – психиатр… Вот закрой глаза.
– Зачем?
– Да не бойся, закрывай. Я тебе точно скажу, свихнулся ты или нет.
Самокатов закрыл глаза.
– А теперь дотронься указательным пальцем левой руки до кончика носа.
Генка дотронулся.
– Зашибись! – сделал вывод Горохов. – Ты в полном порядке.
– Да уж, в порядке, – буркнул Самокатов, но на душе у него стало чуточку спокойнее.
– Ты просто перезанимался, – объяснил другу Макс. – Навороченный айфон – это, конечно, круто. – Горохов был в курсе Генкиных дел. – Но и за него тоже особо корячиться не стоит.
– Да я особо и не корячусь.
– У нас же сейчас самые клевые годы, – не слушая, продолжал Горохов. – Нам надо не уроками заниматься, а на вечеринках отрываться. Скоро ведь уже вырастем – и начнется скучная взрослая жизнь.
– Да, взрослая жизнь – отстой, – согласился Генка.
– Вот и давай сегодня махнем на вечеринку, – предложил Макс. – Подцепим там классных девчонок…
– Я уже одну подцепил, – вздохнул Самокатов. – А она меня – бац! – и под товарняк.
– Да это, скорее всего, шуточки твоего подсознания.
– Чего-чего?
– Ты хоть знаешь, что такое подсознание?
– Ну так, примерно.
– А я точно знаю. Мне папаша объяснял. У человека мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой… – Горохов для наглядности постучал себя по лбу. – А что заложено в подкорке – неизвестно.
– А при чем тут подсознание?
– Ну ты тормоз, Самокат. Подкорка – и есть подсознание.
– А-а… – протянул Генка. – И что?
– А то, что это у тебя все из подсознания лезет. И Курочкина, и Фарфоровская… Ты на этой станции раньше-то бывал?
– А разве такая станция существует?
– Конечно, существует.
Самокатов присвистнул.
– Ни фига ж себе! Выходит, во сне я узнал про станцию, которая есть на самом деле?
– Да не во сне, – поправил друга Горохов. – Ты знал о ней, но забыл. Вернее, не забыл, а она у тебя из сознания перешла в подсознание. Так же, как и Курочкина.
– Что – и Курочкина существует в реале?
– Конечно. И ты с ней раньше был знаком.
– Когда раньше?
– До школы. И воспоминания о ней ушли в твое подсознание.
Самокатов с сомнением качал головой.
– Сознание, подсознание; фигня все это. Не знал я раньше никакой Курочкиной. И про Фарфоровскую тоже раньше не знал.
– Ты в этом уверен?
– Уверен!
Разговор друзей прервал звонок. Первым уроком была литература.
– Ладно, завязываем, – сказал Генка. – Пошли на литру. Мне надо еще у Нестеровой спросить, когда можно пару по русскому исправить.
Горохов не двинулся с места.
– А что если нам это проверить?
– Что – это?
– Ты говоришь, что про Фарфоровскую не знал. А давай сейчас туда смотаемся. Вдруг там что-нибудь выплывет из твоего подсознания.