Юра:

– Дай, обниму тебя, дружище.

Стас:

– Только осторожно, краска не засохла.

Юра:

– Дай, поцелую, ненаглядный. (целует)

Стас едва отрывается:

– Ну, не в засос же. Отвали. Рисунок смазал. Тьфу.

Юра, стирая краску с губ:

– Да-да. Прости. (уходит вместе с тортом)

Стас:

– А кушать хочется… (Принюхивается) Чем-то, кажется, съестным пахнуло.

Пирожным. Иль тортиком. А может пастилой? (Обходит комнату, находит у дверей свечи и шампанское, ставит их на стол) Черт знает что. Шипучка и луч света в темном царстве. Романтикою сыт не будешь… Куда все подевались? (стирает с себя краску) Так и никто не оценил. Хоть есть бы принесли… (садится в кресло) А может медитация от голода избавит и мне даст идею? Настоящую… Покой, покой и отрешенье…

Стас замирает. На сцене заметно темнеет.

Въезжает Вован в выцветшем тренировочном костюме и офицерской фуражке:

– Стас. Ты знаешь, Стас?

Стас молчит. Вован подъезжает к нему, прислушивается, потом зажигает свечу на столе:

– Памяти ушедшего навеки товарища и друга, все бросившего на алтарь…

Входит несколько сгорбившись Лара, держит за руку Юру. В другой руке Юры – торт. Оба одеты не в новое, но в чистое. Лара:

– Вован, так это правда?

Вован кивает на свечу:

– Да.

Лара зажигает еще свечу:

– Эх, парень-парень…

Юра:

– Из шести букв. Па-рень… Па-рень… Па-рень…

Лара:

– Считай, Юра, считай.

Входит, прихрамывая, Лиса. В мини-юбке и черном платочке:

– Не уберегли, родимого. (зажигает еще свечу) «Господи, упокой душу раба божьего, Алексея…»

Лара – Вовану:

– А Стасу ты сказал?

Вован:

– Он то ли спит, то ли ослеп, да и оглох к тому же…

Лиса:

– Нет, я думаю, он так играл, что весь в себя ушел – никак не выйдет. Летаргия.

Стас шевелится, указывает на появившиеся от свечей тени:

– Случилось что-то? Бродят тени. И что-то говорят… Знак шлют мне? Значит, я дождался. Ну же, ну же…

Юра отпускает руку Лары, разглаживает скатерть, бормочет:

– Скатерть белая… Скатерть белая… Залита вином… Залита вином… (пытается зажечь еще одну свечу)

Стас сам с собою:

– Скатерть белая… Вино… Не то, не то…

Лара отбирает у Юры свечу:

– Сиди спокойно. Сожжет всех, глазом не моргнет.

Вован:

– Юрок, а помнишь Леху?

Лиса:

– Алешку – мальчика с пробиркой…

Юра:

– Скатерть белая… Скатерть белая… Залита вином… Залита вином…

Стас:

– Слова, слова, слова… Как тайный смысл их постичь?…

Вован – Ларе:

– Что с Юрой?

Лара:

– Склероз. Уж сколько за собой таскает этот торт.

Лиса:

– Да, старость, вам скажу, не радость. И у меня самой вот – ревматизм. Так крутит-вертит, нет покоя. И даже волочится одна нога. Но вычитала, не помню где, рецепт отменный. Почти-что излечилась. И с вами запросто могу я поделиться. Рецептом. Слушайте.

Лара:

– У меня ж нет ревматизма.

Вован:

– И у меня.

Лиса:

– Не важно. Будет непременно. Уж не сегодня если, то так завтра. Слушайте ж, вам говорю, а лучше – записывайте. Берете свежее дерьмо молодой коровы неотеленной…

Лара:

– Да, где ж его найдешь?

Вован чешет затылок:

– Был у меня дружок в деревне – бывший подполковник. Он строем каждый день коров гонял на выпас. Так вот, если не помер…

Юра:

– Все цыгане спят непробудным сном… Все цыгане спят непробудным сном…

Стас:

– О, небо, дай знак. Скажи заветное мне слово, я жду…

Лиса:

– Итак, берете свежее дерьмо коровы молодой неотеленной…

Юра вскакивает:

– Все цыгане спят непробудным сном… Все цыгане спят непробудным сном… (ставит торт на стол и молча уходит)

Лара окликает:

– Юра.

Вован:

– Юрка.

Лиса:

– Юрочка.

Лара встает:

– Я сейчас вернусь, лишь догоню его. А то опять умчится в вольные пампасы. Он же как: из дома вырвался и понесла его нелегкая. То на завод подастся – ноль вниманья на охрану – к своему цеху, где станок его стоял. Ему уж и стреляли в след, но промахнулись… А то еще до многоэтажки одной стремится… и там, где магазин, упрется и стоит, стоит часами на углу, хоть дождь, хоть солнце, хоть метель… Меня не слушает. Милицию, врачей шлет на три буквы. Лишь дети, плача, под руки едва уводят…

Стас:

– На три буквы? Три буквы…

Вован:

– На углу… Где магазин «Цветы»…

Лиса тихо:

– Там встретились мы с ним когда-то…

Стас – себе:

– Уж полночь близится… Три буквы…

Лара на пороге:

– Да, напасть такая: не доглядишь и канет. С концами. В люк какой залезет или до пригорода доберется. А там – поля, леса, граница с сопредельным государством. Коль иностранке в лапы попадется наш мужик, его потом ищи-свищи…(уходит)

Вован вдогонку:

– Ищи – лечи без промедленья.

Лиса вдогонку:

– Молилась ли ты на ночь?… (Вовану) Да, ей за Юру помолиться надо, как следует. (достает из-за пазухи бумажку и читает): «Два раза утром натощак, два после обеда, до ужина два и на ночь глядя». (Складывает бумажку) Мне бабка говорила, с молитвой этой любой склероз отстанет. Через три года. Или через четыре. Ну, в общем все зависит, с каким уж чувством станешь ты читать. Я для себя читаю и все помню. Почти. И ты – на, побубни… (Протягивает Вовану бумажку)

Вован стучит себя три раза по голове кулаком:

– Спасибо, мне без нужды. (кивает на свечу) И Лешке тоже…

Стас хватается за голову, говорит сам с собой:

– Три буквы… Хотя еще не очень понимаю, но чувствую, что близок, близок…

Лиса, пряча обратно бумажку:

– Вернется Лара, ей отдам. Пускай читает. «Утром натощак, потом после обеда, до ужина и на ночь глядя». А то мужик ее совсем уж не похож на мужика… которого я знала…

Вован:

– Я тоже уж Федот – не тот.

Лиса:

– И я, и я… немного… изменилась…

Стас выпрямляется в кресле:

– Да, я начинаю понимать…

Вован ставит рядом со свечами фужеры:

– Ну что, налить по существу?

Лиса:

– Конечно, разливай. А я быстрехонько туда-сюда-обратно… Мне только одно лекарство принять…

Вован:

– То самое, что на коровьем?

Лиса встает:

– Нет-нет, другое, на курином… (уходит)

Вован морщится:

– На курином… Что ж, надо долг отдать последний (открывает шампанское, разливает в фужеры). Алексею, Ларе, Юре, Лисе, мне… (хватается за сердце) Вот прихватило не во время, не к месту… Скорей на воздух, подышать минут пяток. Пройдет, пройдет все, оглянуться не успеешь… На воздух, нужен кислород… (с трудом выезжает за дверь)

Стас решительно вскакивает:

– Я понимаю… Я понял, чувствую, я знаю, я уверен – великий режиссер во мне живет. И я поставлю пьесу, каких весь мир не видел, каких никто и никогда не ставил. И я прославлюсь, я себе воздвигну, я войду в аналы. Я студию свою…, да что там – свой театр… Так (расхаживает и напряженно думает) Есть режиссер, (оглядывается) зал, зрители. А труппа? Где артисты? (ходит по сцене) Что такое? Как не надо, так все вокруг пасутся, лезут, пристают с беседами и поцелуями (вытирает губы). Тьфу… Ну, а как потребуются: где они? Где эти лоботрясы? Ленивцы, разгильдяи, где вы? Скорей сюда, скорей пока дано мне. Дано пока… Дано, дано… Да, но… (хватается за живот) Живот… Желудок… Кажется, отъелся… А так хотелось лишь недавно на завтрак – устриц, на обед – фазана, на ужин – лобстера с бутылкой «Шардонэ»… Ой, ох… (садится за стол, на сцене еще больше темнеет) Врача! Врача! (заметно движение у дверей. Стас под свечей лихорадочно листает справочник) Стомато… Психоло… Сек-со-па-то-ло-го-ана-том… Не то…, не то…, не то… А это, это что такое? (достает из справочника листок, читает) «Свечи, торт, шампанское, фужеры, цветы, скатерть… У Стаса – день рождения…» (смотрит на стол) Свечи, торт, шампанское, фужеры, цветы, скатерть… (опускает справочник на стол) У Стаса – день рождения?…