А вдруг на пределе этой беспредельной Вселенной живут какие-нибудь серо-буро-малиновые люди, ещё лучше, ещё благороднее, ещё возвышеннее? готовые, как один, отдать за лунатиков свою единственную, бесценную жизнь? Ау, люди! Нет даже эха в бесстрастной Вселенной. Три миллиона лет мы живём в гордом одиночестве. Мы так привыкли говорить: мы – это все лунатики, умершие, живые, ещё не родившиеся; мы ждём гостей из космоса, а они всё не прилетают. За три миллиона лет мы очень соскучились по себе подобным. Мы немного опасаемся: а вдруг они очень страшные? Но страх одиночества сильнее страха неизвестности. Мы пытаемся познать тех, кого никогда не видели, а может быть, никогда не увидим, потому что они не существуют во Вселенной. Давайте не будем рассчитывать на инопланетян, а только на собственные силы. Мы – это сила. Давайте хорошо относиться друг к другу, ведь мы же – хорошие люди. Давайте делиться друг с другом тем хорошим, что у нас есть. Кажется, это называется коммунизмом, но это не суть важно. Приходите ко мне в гости – на Луне меня все знают, – я отдам всё, что вам понравится. Если вы – хорошие люди, вы много не попросите, а я всё равно дам, слово чести, даже если мне будет очень жалко с этим расставаться. Хотите, я поделюсь с вами своей водяной душой? На нашей планете она в большой цене. Её не убудет, а, наоборот, прибудет; она растёт и становится лунным достоянием. Люди с водяной душой пока не смогли защитить Киар, но когда-нибудь они спасут мир, а может быть, всю Вселенную. Я хотела бы, чтобы среди спасителей было много водяных, гораздо больше, чем во время киаро-акимерзкой войны. Простите водяную нацию, за время социалистического тоталитаризма отвыкшую от политической активности. Правда, Переделка и Постпеределка разбудили политическое сознание народа, но недостаточно. Беда в том, что наша душа слабо откликается на политику, вернее, в тоталитарном государстве привыкла откликаться под руководством вышестоящих органов. За годы Переделки и Постпеределки она научилась самостоятельно реагировать на голодный желудок и вести нас на митинги и демонстрации. Но киарские желудки находятся на очень большом расстоянии от нашей души, и она на них не реагирует – даже под руководством вышестоящих органов.

Из органов ближе всего ей собственный желудок; даже такой вышестоящий орган, как мозг, ей не указ. Она отучилась верить органам, их убогой пропаганде; и президенту Нутипу пришлось очень сильно постараться, чтобы убедить несколько сот водяных, что они не хуже цивилизованных наций и поэтому тоже должны жертвовать собой ради светлого будущего Киара. Президент Нутип, в основном, убедил своих бывших сослуживцев, благодаря чему снискал славу прогрессивного и дальновидного политика; а большинство водяных остались при своей аполитичной душе. Она болит от чужого горя и томится несовершенством жизни, но к мировым войнам она равнодушна, потому что это – всего лишь политика.

Было время, когда водяная пролетарская душа реагировала на любую пролетарскую душу и стремилась с ней объединиться. К этому её призывали души Скарма и Нилена. Надо полагать, и сейчас призывают, только водяной пролетариат вместе со своей атеистической душой больше никому не верит. Линтас вытравил из пролетарской души всю веру, а последующие за ним доходяги закрепили содеянное. Линтас был одним из руководителей революции, но о-о-очень маленьким. Таких руководителей в партии Нилена было немало, и все они занимали свои места, как фигуры на шахматной доске. Играл, разумеется, Нилен, а фигуры подыгрывали. Во-первых, потому, что на доске господствовала добровольная диктатура, во-вторых, потому, что среди фигур не было ни одной пешки, а в-третьих, потому, что гроссмейстер всегда выигрывал. Какой бы крупной ни была политическая фигура, Нилен всё равно был крупнее, и фигура вынуждена была это признать. Самому гроссмейстеру гениальность была нужна, чтобы правильно разыгрывать политические партии; однако собственную партию он никогда не «разыгрывал». Он любил её, как невесту, потом – как жену, лелеял, берёг, защищал, учил, заботился о её здоровье. От его союза с партией родилась Великая Ноябрьская революция. Она действительно вызвала к жизни много хороших понятий и явлений, которые даже Линтас не смог сильно испортить. Обиженные и угнетённые жители Луны поверили в то, что они могут победить своих обидчиков и угнетателей. Зависимые люди становились свободными, и зависимые нации становились свободными, и зависимые страны становились свободными. А что же стало с Ноябрьской революцией? В общем то, что происходит со всеми революциями. Насилие порождает насилие, а оно – новое насилие. Конечно, рано или поздно оно должно затормозить и остановиться. В Лимонии насилие тормозило медленно и со скрипом. Оно поглотило вождя революции, руководителей революции, революционеров и львиную долю населения. Тем не менее было очень много людей, любивших революцию. Те из них, которые выжили, строили в Лимонии счастливую жизнь. Они были победителями; как из неисчерпаемого источника, черпали из революции силу, энергию, уверенность в себе. Другие, которые ненавидели революцию, убежали от неё в другие страны. Там они выживали, убивали, при случае, победителей, пачкали революцию, приспосабливались или ждали лучших времён. Некоторые не выдерживали, возвращались в Лимонию, опять же приспосабливались и под руководством Линтаса строили новую, счастливую жизнь, если, конечно, выживали в несчастливой.

В старой жизни под руководством Линтаса выжить было не так уж просто. После смерти Нилена Линтас, который назначил себя его преемником, стал избавляться от людей, мешавших ему осчастливить народ. Таких людей оказалось немало, и ему пришлось перебить половину населения так, что вторая половина этого не знала. Обе половины начали строительство ещё под руководством Нилена. В обеих половинах зачинщиком был пролетариат; ему помогали крестьяне и другие люди, которые любили светлое будущее. Нилен любил пролетариат и уважал народ. Пролетариат и народ это чувствовали и платили ему той же монетой. Все вместе они ненавидели царя, помещиков и капиталистов и, завладев страной, приступили к созданию рабоче-крестьянского государства без царя, помещиков и капиталистов. Нилен, выходец из дворянской семьи, по сути был больше рабочим и крестьянином, чем они сами. Кроме того, он был образованнейшим, умнейшим, культурнейшим человеком; высокопрофессиональным, самоотверженным революционером; решительным, находчивым и жёстким политиком. Линтас таким не был, но ему очень хотелось его заменить – и как можно скорее. Нилен ничего не мог поделать, потому что его убили враги. Другие руководители могли и пытались возражать – и их убил Линтас. Не всех – некоторых посадил в тюрьмы, но многих из них потом всё равно убил, предварительно заявив народу, что они сами этого хотели. Народ верил, он не мог не верить смертникам, которые убеждали его в своей вине. Кое-кто не хотел убеждать – их Линтас тоже убил, разумеется, чужими руками. Потом он убил тех, которые убили этих. Он долго не мог остановиться. Этому революционеру так понравилась революция, что он не хотел с ней расставаться. Вероятно, были и другие причины. Он убивал ради себя и ради государства; в какой-то момент разница исчезла, потому что он начал отождествлять себя с государством.

Это означает, что государство стало тоталитарным, да ещё с признаками восточной деспотии. Собственно говоря, оно до революций тоже было тоталитарным, но – без признаков. Признаки появились не от социализма, а от восточного происхождения коммунистического царя, который был лимонцем, но не был водяным. Он имел на это полное право, так как царская Лимония была империей. Она объединяла множество земель и наций, среди которых имперской была нация водяных – со всеми вытекающими из этого преимуществами. Водяному Нилену повезло – насколько может повезти гениальному революционеру, а зиргуну Линтасу не повезло – насколько может не повезти выскочке и мяснику. Но он не отчаивался, он решил исправить историческую несправедливость. В свою столицу он нагнал много зиргунов, чтобы они создавали национальный колорит. Не все зиргуны прониклись величием нового вождя – их пришлось убить. Боже правый, кого только не пришлось убить! Водяных, которые, как бывшие имперцы, представляли особую опасность; революционеров, которые, как бывшие товарищи, представляли не меньшую опасность; рабочих и крестьян, строивших рабоче-крестьянское государство и представлявших постоянную опасность; разных людей на всякий случай; друзей и знакомых, знавших слишком много; их родственников, которые могли за них отомстить; друзей, знакомых и родственников их друзей, знакомых и родственников, которые внушали страх, граничащий с шизофренией.