Хобботы согласились, ибо запасы картофельного салата у них вышли. Они подхватили мешки и, сгорая от любопытства, пошли следом за Бензедрином, которого мотало из стороны в сторону и который по временам присаживался вздремнуть на подходящий камушек или пенек, давая хобботам возможность подтянуться. Так они безо всякого смысла кружили среди деревьев, а Тим Бензедрин хрипло и весело орал новую песню:
Легка, как шорох косячка, чиста, как тина в луже.
О дева с дурью в голове - чем дальше, тем все хуже!
О рук нетвердых худоба! О ногти как иголки!
О мутный, окосевший взгляд из-под немытой челки!
О космы спутанных волос! Зрачки как два стакана!
О голос, что сведет с ума чижа и таракана!
О дева, нежная, как кайф, и хрупкая, как сайра.
Костянка, я с тебя тащусь от фенек и до хайра!
И едва он ее допел, как вся компания вышла на поляну, лежащую на скате невысокого холма. Посреди поляны стояла ветхая хибара, напоминавшая формой резиновый сапог, из крохотной трубы ее валил плотный, тошнотворно зеленый дым.
- Ую-юй, - взвизгнул Тим, - ты смотри, а моя-то дома!
Предводительствуемые Тимом путешественники приблизились к не возбуждающей особого желания оказаться внутри нее хибарке. Единственное окошко - под самой крышей - полыхнуло белым пламенем. Стоило путешественникам переступить порог, заваленный пустыми сигаретными гильзами, обломками трубок и выгоревшими нейронами, как Тим позвал:
Встретил этих вон в лесу - славные ребята.
И решил забрать с собой побалдеть на хату.
Из дымных глубин прозвучал ответ:
Ну, привел, так уж привел, с дурня мало спроса,
Забивай же косячок, доставай колеса!
Поначалу Фрито увидел лишь радужные обои на стенах, свечи-вспышки да нечто, смахивавшее на кучу измызганных половых тряпок. Но тут куча заговорила снова:
Заходите же, друзья, пустим дым повыше.
Будет весело у нас, как поедет крыша!
Хобботы сощурили уже заслезившиеся глаза, а куча вдруг зашебуршилсь и села, оказавшись невероятно исхудалой женщиной с глубоко запавшими глазами. Секунду она глядела на них, затем пробормотала: "Ну и ну" и, загремев крупными бусинами, в кататоническом помрачении рухнула ниц.
- Фы на Костянку не обижайтесь, - сказал Тим. - Она по фторникам фсегда с нарезки съезжает.
Хобботы, отчасти одуревшие от едучих курений и ослепительных вспышек свечей, скрестив ноги, уселись на грязнющий матрасик и вежливо поинтересовались, нет ли чего пожрать, ибо долгое путешествие довело их до того, что они и к матрасику уже стали приглядываться - не съедобен ли?
- Пожрать? - крякнул Тим, роясь в самодельной кожаной сумке. - Фы, ребята, расслабьтесь, щас чего-нибудь откопаем.
Погодите-ка, о! у! Фот не знал, что они еще не кончились. Тим неуклюже выгреб из сумки ее содержимое, ссыпал его в помятый колпак от автомобильного колеса, и поставил колпак перед гостями. Упомянутое содержимое оказалось едва ли не самыми подозрительными с виду грибами, которые Срам когда-либо видел, и он, что было довольно грубо с его стороны, так и сказал:
- Это едва ли не самые подозрительные с виду грибы, которые я когда-либо видел, - сказал он.
Тем не менее, поскольку в Нижесредней Земле мало осталось такого, чего Срам уже не успел от безделья сжевать без особого для себя ущерба, он решительно набил рот и громко зачавкал. Цвет и запах у грибов был странноватый, но вкус неплохой, разве что плесенью черезчур отдавали. После грибов хобботам предложено было отведать кругленьких конфеток с оттиснутыми на них приятными буковками. ("Так и тают, - хихикнул Тим, - только не фо рту, а ф мозгу.") Раздувшись до критической массы, удовлетворенные хобботы отдыхали под звуки мелодии, которую Костяника наигрывала на инструменте, замечательно похожем на беременный ткацкий станок. Размякший после трапезы Срам с удовольствием принял предложенную Тимом "собстфенную особую смесь" для носогрейки. Вкус чудной, подумал Срам, но ничего, приятный.
- Через полчаса проберет, - пообещал Тим. - Побазлать пока не хочешь?
- Побазлать? - удивился Срам.
- Ну, фроде как потрепаться, - откликнулся Тим, разжигая трубку, переделанную из большого молочного сепаратора со всеми его клапанами и круглыми шкалами. - Фы сюда от облафы, что ли, дернули?
- Да можно и так сказать, - ответил осмотрительный Фрито. - Мы, видите ли, несем это, Кольцо Всевластья - ой!
Фрито спохватился, но слишком поздно, теперь уж приходилось рассказывать дальше.
- Ну, я тащусь, - сказал Тим. - Дай глянуть.
Фрито неохотно подал ему Кольцо.
- Дешефка, - сказал Тим, перекидывая Кольцо обратно к Фрито. - Старье, которое я гномам фпарифаю, и то получше будет.
- Так вы торгуете кольцами? - спросил Мопси.
- А то чем же еще, - ответил Тим. - Летом, как туристы подфалят, я тут лафочку открыфаю, сандальи там, разные талисманы фолшебные. Дурью-то надо на зиму запасаться, сами понимаете, а на какие шиши?
- Если мы не воспрепятствуем замыслам Сыроеда, - тихо сказал Фрито, не много здесь туристов останется. Может, присоединитесь к нам?
Тим отрицательно тряхнул гривой.
- Не, друг, ты меня не тяни. Я, знаешь, сознательный протифник насилия... и ни о каких больше фойнах даже слышать не хочу. Я и сюда-то от призыфа слинял, понял? А если какой ферт начинает ко мне цепляться, так я ему гофорю: "Ну, я тащусь" и дарю ему цфеточек или там бусы, и гофорю: "Делай любофь, - гофорю я ему, - не надо фойны". Да и фообще я к строефой не пригоден.
- Совсем парень скис, - повернувшись к Мопси, хрипло прошептал Срам.
- Да не, я-то не скис, - откликнулся Тим и добавил, повертев пальцем у виска, - мозги скисли.
Дипломатично улыбавшегося Фрито внезапно скрючило от дикой боли в животе. Глаза его полезли наружу, а голова стала вдруг очень легкой. Может, баньши на меня порчу напускают, подумал он. Поворотясь к Сраму, он открыл рот, чтобы выяснить, как тот себя чувствует, и спросил:
- Аргле-грубле морбле куш?
Впрочем, можно было и не спрашивать, ибо Фрито увидел, что Сраму невесть с какой стати пришла фантазия обратиться в большого красного дракона, одетого в костюм-тройку и соломенное канотье.
- Чего вы сказали, господин Фрито? - спросил щеголеватый ящер голосом Срама.
- Флюгер фелюгер бабель кугель, - сонно ответил Фрито, дивясь, зачем это Срам поздней осенью нацепил канотье. Бросив взгляд на близнецов, он обнаружил, что те превратились в парочку одинаковых полосатых кофейников и оба уже выкипают.
- Мне что-то не по себе, - пискнул один кофейник.
- Щас блевану, - уточнил другой.
Тим, преобразовавшийся в симпатичную шестифутовую морковку, громко засмеялся и перекинулся парковочным счетчиком да еще и в кольцо свернулся. Фрито, голова которого шла кругом, ибо по мозгам его привольно гуляла огромная волна овсяной каши, беспечно следил за лужей слюны, разливавшейся по его лону. Затем что-то беззвучно взорвалось у него между ушами и он со страхом увидел, как комната принялась растягиваться и сжиматься, точно хватив псилоцибина. У Фрито начали вдруг отрастать уши, а руки превратились в бадминтонные ракетки. В полу появились дырки, из которых полезли зубастые казинаки. Два десятка красивых, в горошек, тараканов отбивали чечетку на его животе. Швейцарский сыр дважды пронесся в вальсе вкруг комнаты, после чего лишился носа. Фрито открыл рот, собираясь что-то сказать, но изо рта лишь выпорхнула стайка доджевых червей. Желчный пузырь его распевал арии, слегка приплясывая на аппендиксе. Фрито начал впадать в забытье и напоследок услышал, как шестифутовая вафельница, хихикая, произнесла:
- Это еще семечки, фот погоди, щас самый кайф ломанет!
3. Несварение желудка в трактире "Добрая закусь"
Когда Фрито, наконец, проснулся, стояло позднее утро, трава уже нагревалась под яркими золотыми лучами солнца. Голова у Фрито раскалывалась, а собственный рот казался ему дном птичьей клетки. Кое-как оглядевшись по сторонам (каждый сустав ныл и повиновался ему неохотно), Фрито увидел, что сам он и троица его все еще дрыхнущих компаньонов находятся на опушке Пущи, а прямо перед ними лежит четырехполосная тележная колея, ведущая к Гнилю! Что же до Тима Бензедрина, то он пропал, будто и не было его никогда. Фрито задумался, уж не праздным ли сном, порожденным неумеренным потреблением прокисшего картофельного салата, было все, что он помнил о прошлой ночи? Но тут налитые кровью глаза Фрито наткнулись на прислоненный к его заплечному мешку бумажный пакетик с приколотой к последнему кое-как нацарапанной запиской. Удивленный Фрито прочитал:
