Так страдал ли Сергей Есенин каким-то психическим расстройством, которое прогрессировало в последний период его жизни, чем можно объяснить его решение о самоубийстве? Прежде всего заметим, что сам по себе это вопрос крайне тонкий, и сегодня он не имеет очевидного решения, поскольку от потенциального пациента нас отделяет временной отрезок более чем в восемь десятков лет.

Вообще же к утверждениям о «психическом заболевании» Есенина следует подходить крайне осторожно. Такой вывод невозможно подтвердить на основе лишь нескольких стихотворений или «странного» поведения. Следует учитывать и характерные особенности личности, связанные с поэтическим творчеством Сергея Александровича. Легкая возбудимость, резкие смены настроения, эпатаж, алкогольная зависимость нередко сопровождают жизнь творческих натур и являются скорее продолжением самого творчества, нежели признаком серьезного психического заболевания.

Вообще, как у любой легко ранимой натуры, у Есенина очень часто бывали моменты упадка и отчаяния, кажущейся полной беспросветности жизни. И началось это не внезапно, не в последний год, а присутствовало на протяжении уже многих лет, вероятно, с момента его приезда в Петербург, а затем и в Москву. Он мог впадать в уныние, которое, впрочем, сменялось бурными периодами творчества. Но он всегда стремился быть оцененным, принятым и боялся утратить свой дар. Его первая жена Анна Изряднова описывает один из таких периодов, когда Есенин только приехал в Москву и работал помощником корректора в типографии И. Д. Сытина, то есть задолго до своего поэтического взлета: «Настроение было у него упадочное – он поэт, никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать, отец журит, что занимается не делом, надо работать». Но как только его начинают активно печатать в 1915–1917 годах, это в целом снимает нервный стресс, хотя в дальнейшем периоды уныния будут повторяться все чаще и чаще.

Его сопровождают частые смены настроения, когда агрессивность вдруг сменялась громкими покаяниями. Он мог срываться на друзей, обрушиваться на Айседору Дункан с бранью, уходить от нее куда-то к друзьям, а потом под утро возвращался, охваченный нежностью и раскаянием. Он мог пропадать на несколько дней. Как-то в Берлине он просто сбежал от Дункан на несколько дней, пока она не нашла его кутящим с приятелями в одном из местных пансионов.

Его последние поэмы, в частности «Черный человек» (1925), также вряд ли можно назвать наполненными пафосом оптимизма: в них сквозит отчаянный трагизм самооценки, когда Есенин откровенно издевается над собой.

Он устал и психически истощен, этим, кстати, объясняется, как мы уже указывали, его последнее пребывание в больнице. Тема усталости от жизни, как продолжение символики смерти, также нередка в его стихах. Вот, пожалуй, самый известный пример: «Слишком раннюю утрату и усталость испытать мне в жизни привелось» (1924).

Однако «упадочное настроение» и «периоды отчаяния» еще не говорят о психическом заболевании. Но современники Есенина с поразительным упорством твердят о какой-то его болезни, причем нигде не уточняют ни ее название, ни суть.

Эрлих, секретарь поэта, в своих показаниях, снятых сразу же после гибели Есенина, сообщает, что он знал, что Есенин болен и неоднократно лечился в больницах, хотя непосредственно не указывает на причину и характер болезни. В сущности, нам сейчас это и не важно, важно другое: наверняка Эрлих слышал о болезни и от Есенина. Вот вам еще одно подтверждение тому, что строки «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен…» являются не просто поэтической метафорой, а указывают на некую болезнь, которую сам Есенин считал безысходной. На наличие заболевания указывает и Георгий Устинов, близкий друг поэта, к которому он приехал в Петербург: «За последние 4 года он мучился какой-то тяжелой душевной болезнью …бесконечно пил».

Что за болезнь, о чем может идти речь? В некоторых «расследованиях» тонко намекается на шизофрению, на стремительное развитие и даже на постепенную деградацию личности. Однако мы принципиально здесь не будем рассуждать об этом. Судебно-психиатрическая экспертиза в целом способна ответить на данный вопрос после тщательного исследования эпикриза, истории болезни, особенностей поведения, смены настроения и целого комплекса других факторов. Здесь же мы будем говорить не столько о реальном наличии болезни, сколько о том, что сам Есенин и его ближайшее окружение предполагали существование таковой. И это в свою очередь не могло не повлиять на психику поэта. Достаточно напомнить весьма интересные воспоминания И. Зыкова, которые мы цитировали выше: Есенину попадает в руки история его болезни, после чего он считает, что его недуг неизлечим. И вновь: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен…»

И вот поэт уходит из жизни… Самое поразительное, что никто из тех, кто лично общался с ним в последние годы, кто любил его, или, наоборот, критиковал, не выразили удивления по поводу самой возможности самоубийства поэта. Большинству людей, знавших Есенина, случившееся показалось, хотя и нелепо-трагичным, но тем не менее в духе тех событий, которые разворачивались вокруг него в последний год. И это не противоречило общему настрою самого Есенина. Ни Эрлих, ни Устиновы не выразили недоумения по этому поводу, не стали выдвигать версий убийства или даже какого-то «избиения» поэта перед смертью. Георгий Устинов, впрочем, признается, что самоубийство для него «неожиданно», но при этом никаких других версий не высказывает.

Сам Есенин находился в последние дни в тяжелом состоянии, бывал мрачен, читал «Черного человека», выпивал (в желудке во время вскрытия обнаружен алкоголь), был рассеян. За несколько часов до самоубийства он пошел с Эрлихом на почту получать почтовый перевод, который сам же себе и отправил из Москвы, но забыл документы.

В его смерти увидели символ всех тех событий, которые проносились над Россией того времени. Как выразился поэт В. Ходасевич, «он обернул вокруг своей шеи… веревку от чемодана, вывезенного из Европы, выбил из-под ног табуретку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь». Патетично, красиво и символично. И – обратим внимание на это – никто не говорит о возможности убийства.

Есенин страдает от безысходности той жизни, которая разворачивается вокруг него («Возвращение на родину» (1924), от взметнувшихся ввысь «колоколен без крестов». Страшный надлом звучит и в «Москве кабацкой» (1924). Внутренний кризис нарастает. Тревожность постепенно переходит в стойкий невротизм. Его гнетет и угасание собственно молодости и красоты, и все это смешивается с неудовлетворенностью той социальной ситуацией, которая существует вокруг него. Но угасание, как ему кажется, молодости, красоты и угасание чувств тревожат его больше всего:

Это стихотворение написано поэтом 4–5 октября 1925 года, за два с половиной месяца до самоубийства. Обратим внимание и на даты – это его день рождения. Хотя Есенин родился 3 октября, почему-то его день рождения всегда праздновался 4 октября. И этот день приносит ему думы именно об излете жизни, об «остывании сердца», хотя поэту исполнилось лишь 30 лет. Но он воспринимает себя по-своему – значительно более болезненно, критически и безысходно.

Вообще, тема утраты, ухода молодости становится одной из основных в 1923–1925 годах, вспомним хотя бы строки: «Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым…» Или другие: