Кошка, как ей и полагалось в подобном случае, зашипела и выгнула спину, но сбежать, выскользнуть из этого круга, либо забиться в угол она не могла – поблизости не было ни придорожного кустарника, ни возвышающихся вдоль шоссе спасительных уличных деревьев. Она метнулась в сторону и попробовала взобраться на мачту дорожного освещения, но мачта была слишком гладкой, стальной; и тут, воспользовавшись ее беззащитной позой, на нее накинулась вся стая. Одновременно. Молниеносно расправившись с ней, собаки резко отпрянули и отбежали в тень к палаткам.

Я подошел и молча уставился на шкурку изуродованного пушистого зверька. Кровь, еще живое бьющееся сердце, испуганные широко раскрытые глаза…

Они убили ее, не потому что хотели есть. Эта стая прилично питалась. Собак буквально закармливали объедками из местных ресторанов и кафе. Они просто физически не могли рассматривать этого полукилограммового котенка как достойную добычу. Они убили ее по наитию, исходя из злобного, немотивированного представления об их личном зверином превосходстве.

Кошку было жалко.

Но я почему-то вспомнил слышанную мной многажды с высоких писательских трибун и научных кафедр весьма расхожую формулировку, дескать, из всех живущих на земле существ один только человек склонен убивать из чувства мести или, скажем, из спортивного интереса. Другим населяющим эту планету животным такое поведение, якобы, совершенно не свойственно и даже абсолютно чуждо: “что может быть хуже для окружающей среды, чем вооруженный огнестрельным оружием нomo sapiens, вышедший на бессмысленное и кровавое сафари…” и т. д., и т. п.

Немаловажный факт убийства соперников на так называемых брачных турнирах у многих видов животных обычно при произнесении подобных речей не учитывается как слишком мелкий и незначительный.

Так вот, после событий прошлой ночи могу совершенно ответственно заявить: мы не одни! Мы не одни такие на этом жопном катышке, вращающемся много миллионов лет в темных глубинах вселенной среди неимоверного числа галактик и черных дыр, в смертельной пустоте ледяных, непригодных для жизни космических пространств.

Не мы одни убиваем только ради того, чтобы просто убивать.

Ныне и присно, и во веки веков.

Аминь.

Я плохо отношусь к женской полноте. Это моя личная дань современному восприятию стереотипа женской красоты. Я убежден: как в советские времена нам навязывался образ внутреннего и внешнего врага, так в нынешнее время нам прививается эстетический канон худой подтянутой фотомодельки, одетой “по журнальному” – либо в красочные тряпки светской львицы, либо в строгий деловой костюм business– woman.

Не все подвержены подобного рода влияниям.

К сожалению, я принадлежу к большинству.

Ирка-Пилотка не была полной. Она была, скорей, полноватой, что несколько облегчало для меня задачу нашего сближения: ситуация, когда женщина хочет познакомиться с вами первой, как правило, уверенно купирует вашу природную застенчивость и значительно снижает потребность в предварительном приеме алкоголя.

Я стою у длинного, присыпанного мукой прилавка рядом с небольшой, но крайне озлобленной очередью и пытаюсь завязать мало-мальски содержательный разговор с отпускающей товар и постоянно пересчитывающей (видимо, от волнения) деньги Ириной Васильевной Волобуевой (так написано на ее бейдже).

Я очень быстро выясняю, что Ирка-Пилотка – существо, не имеющее никакого серьезного представления о базовых семейных ценностях, что она малообразована и аполитична, к тому же имеет склонность к латентной проституции и аморальному образу жизни. Все это меня целиком и полностью удовлетворяет. Я беру у нее номер домашнего телефона, и мы договариваемся встретиться с ней у меня дома – в начале следующей недели, вечером, после работы, разумеется тет-а-тет.

…Я не знаю, можно ли на генетическом уровне унаследовать хороший вкус. Одно я знаю точно: хороший вкус не является качеством благоприобретенным: невозможно научиться прилично одеваться, изучая журналы типа “Бурда Моден” или “Космополитен”, так же, как невозможно научиться качественно заниматься сексом, листая перед сном журнал “Penthouse” или «Playboy».

Вкус бывает уверенным, тонким, безупречным, великосветским и простым, но бывает ли он врожденным? – взволнованно размышляю я, рассматривая Ирку-Пилотку, явившуюся на первое свидание в легком, очень идущем ей платье, удачно подчеркивающем все ее достоинства и скрывающем недостатки.

Я встретил Ирку у метро и, выяснив к своему глубокому изумлению, что она не пьет и не курит, провел ее дворами, т. е. наикратчайшим путем, до обшарпанных дверей моей скромной холостяцкой квартиры.

Первое, что мне бросилось в глаза (кроме платья), а точнее будет сказать – в уши – это Иркина непрерывная, неутихающая болтовня, которая, плавно перетекая от темы к теме, лилась из ее накрашенных пухленьких губок, являя собой бурный и сплошной, но крайне бессодержательный поток.

Когда я знакомился с ней, она тоже безостановочно болтала: с поваром и покупателями, со мной и продавщицей из соседней палатки, но выглядело это довольно органично и ненавязчиво. Ну, любит человек общение: скучно ведь на работе – отчего не поговорить.

Сейчас же, вне ее рабочей обстановки, все это напоминало песню акына: что вижу – о том пою. Ирка создавала вокруг себя плотное лексическое пространство, совершенно не заботясь о логических связках и выборе взаимопроникающих тем.

Преодолев первоначальную оторопь, я вдруг понял, что этот безостановочный “сверхниочемный” треп вполне можно переориентировать, направив его в нужное для меня русло. Достаточно просто время от времени, нащупав небольшую брешь в ее безудержном словоизвержении, задавать наводящие вопросы. Интересовало же меня в первую очередь Иркино сексуальное прошлое со всеми его пикантными подробностями и интимными сторонами.

Сам процесс узнавания: какой (приблизительно) ты у нее по счету, кто был до тебя; какие мужчины ей нравятся больше, какие не нравятся вообще – все это страшно возбуждает каким-то особым болезненно-порочным образом. Такие откровенные разговоры и являются, на мой взгляд, основополагающим фактором, побуждающим здоровых успешных мужиков снимать проституток и ходить по борделям.

– Так как, ты говоришь, его звали?

– Да какая разница?! Я уж сама не помню… помню только, что спина у него волосатая была; газетами торговал на другой стороне у “Будапешта”.

К сожалению, у Ирки-Пилотки все сводилось к двум-трем стандартным ситуациям, суть которых можно выразить одной фразой: познакомились, договорились, перепихнулись, разошлись. Мне это быстро надоело и я, преодолевая внутреннюю инерцию совершенно трезвого человека, запустил свою руку под ее волнистое каре и, обхватив затылок, вплотную сблизил наши лица.

И тут она внезапно замолчала.

Ощущение было такое, будто кто-то случайно нажал кнопку “стоп” на аудиоплейере: глухие толчки крови в висках и гнетущая, отвердевшая в виде тугих пластмассовых наушников оглушительная тишина.

В моей жизни уже было нечто подобное – в армии, на полигоне, во время учебно-показательных стрельб. Наш взводный командир – старший лейтенант Апачев, которого мы, окрестив наше небольшое воинское подразделение племенем апачей, называли просто “Вождь”, – будучи с глубокого похмелья, вывел нас не на ту позицию. В результате этой ошибки дислокации взвод оказался в непозволительной близости от расположенного чуть выше и тщательно замаскированного на сопке батальона дальнобойной артиллерии…

Сам Вождь, распорядившись, чтобы мы самостоятельно собрали и подготовили к бою наши тяжеловесные устаревшие минометы, удалился в соседнюю бурятскую деревеньку в надежде купить там либо бутылку водки, либо стакан местного зловонного самогона, дабы хоть немного поправить пошатнувшееся офицерское здоровье и вернуть себе необходимое всякому серьезному командиру присутствие воинского духа.