Я бегло просмотрел портреты местных жительниц. И в самом деле, каждый рисунок был аккуратно подписан большими буквами: Тамара, Матрёна, Лукерья, Марфа.

— Подожди, — вмешался Никита, — а кто-нибудь видели эти надписи?

— Не знаю, — задумался художник, — я показывал готовый портрет, надпись делал перед уходом, а лист оставлял просто на столе.

— Ну, раз ещё никто не пришёл тебя побить, есть небольшой шанс, что своих новых имён старички ещё не знают. Скольких ты обозвал? Четверых?

— Да, остальных не успел. Но не понял, к чему ты клонишь?

— Я намекаю, что было бы неплохо эти твои художества экспоприировать.

— Не понял, переведи последнее словечко.

— Это моего деда любимое словечко, выкрасть надо твои рисунки, да поскорей.

— Как ты это собираешься провернуть? Я лучше спрячусь на печке до конца лета, чем ещё раз туда сунусь. Боюсь подумать, что со мной могут сделать четыре рассерженных деда. Да уж, Гошик, подставил ты меня, спасибо.

— Пожалуйста, — задумавшись ответил на на автомате. — Ой, в смысле извини, думаю, как тебе помочь теперь.

В дверь кто-то постучал.

— Всё, это конец. Они пришли за мной, — Марк за секунду стал белый, как мел. — Пожалуйста, спрячьте меня, — его полные надежды и мольбы глаза заставили нас засуетиться.

— Прячься скорей в шкаф, забросаем тебя одеждой, — предложил Марик.

Стук в дверь повторился, кто-то настойчиво хотел к нам попасть.

— Печь остыла, давай быстро прыгай внутрь, заслонкой тебя прикрою, никто не найдёт, — я подтолкнул товарища в сторону убежища, и он послушно забрался в широкое отверстие, пока Ник открывал дверь.

На пороге стояли уже знакомые мне девочки-мухоморы.

— А! Маша и Глаша, заходите. Знакомьтесь, это Гоша.

— Вот, бабушка с дедушкой вам передали гостинцы, — та, что постарше, Глаша, стесняясь, протянула мне корзинку, накрытую нарядным цветным платком.

— И вот ещё, я на нашем столе нашла — друг ваш рисунки перепутал, — младшая протянула мне портрет своего деда. — Какой-то Марфон нарисован, судя по надписи. Не знаем такого, хоть на деда Андрея похож.

— Спасибо, Марк как раз искал этот рисунок, — я скоренько выхватил лист и спрятал за спину, пока девочка не передумала.

Мне хотелось, чтобы сестрички поскорей ушли, боюсь даже представить каково там в печке Марику, но они топтались у порога, исподтишка изучая меня.

— Ну, вам наверно пора, а то бабушка будет волноваться, — Никитка тоже хотел поскорей спровадить девчат.

— Мы вообще-то специально попросились еду вам принести. Хотели договориться с художником, чтобы он и наши портреты нарисовал, — заявила младшая, Маша.

— Его нет сейчас, вышел, — я старался говорить любезно, но мысленно уже взял их за руки и вывел на улицу. Жаль, что прирождённая вежливость не позволяла сделать это на самом деле.

— Можно мы тут подождём? — сёстры не понимали намёков, топтались на месте и уходить не собирались.

Мы с Никитой переглянулись, ну не силой же их выставлять из дома, в конце концов.

Пока я ломал голову, как бы повежливей прогнать гостей, Ник ляпнул первое, что пришло в голову:

— Представляете, наша курица сегодня розовые яйца снесла, пойдёмте в курятник, покажу вам.

Как только сёстры скрылись за дверью, я бросился открывать заслонку в печи:

— Марик, ты как? Живой? Можешь выходить, гости ушли и на одну картинку у нас хлопот меньше.

— Да я слышал всё, — из печи показался вспотевший негр, немного смахивающий на моего лучшего друга Марка. — Меня идея посетила, пока я в печи сидел.

— Поделись. Ой, ты только по дому не ходи пока, а то до конца лета будем отмывать всё, — я постелил на полу газету. — Посиди немного тут, а когда сёстры уйдут, почистим тебя от золы на улице. Ну так что за идея?

— Нужно одному из нас переодеться в девчонку и в таком виде идти за рисунками, тогда нас точно никто не вычислит и потом не узнает при встрече.

— И кто пойдёт? Ника тут хорошо знают, ты тоже засветился основательно.

— Правильно, ты пойдёшь! — оказывается, Марк уже всё решил за меня.

— Стой, стой! — я решил возмутиться для порядка. — Что значит правильно? Я свою кандидатуру не предлагал.

— Но ты же сам сказал, что у нас с Никитой большие шансы быть узнанными, а ты для деревенских пока тёмная лошадка.

— Хорошо, допустим, я соглашусь. Переоденусь, постучусь в дом, а под каким предлогом смогу зайти внутрь?

— Ну, — Марик почесал затылок, — попросишь книгу почитать.

— Ага, ты б ещё сказал — одолжить телевизор посмотреть.

— Да, действительно, книга как-то не очень… Придумал! — друг захлопал в ладоши от радости. — Во всей деревне всё ещё нет света после грозы, можно спросить, нет ли лишней свечки.

— Это ещё куда ни шло. — не очень мне хотелось ввязываться в эту историю, попахивавшую колонией для несовершеннолетних преступников, но ставить под удар Марка, за которого я, в общем-то отвечал, просто не позволяла совесть. — Хорошо, я попробую, но ничего не гарантирую, рисунки могли уже увидеть или переложить в другое место.

Когда вернулся Никита, я примерял женский халат, найденный в шкафу.

— Ух ты! Решили свою одежду не стирать, одевать что найдёте?

— Нет, не угадал. У нас есть план по вызволению трёх оставшихся портретов.

— Оденетесь в старух и пойдёте старичкам строить глазки? Смотрите, они ведь женатые люди, схлопочете по голове сковородками от их жён.

— Слушай, хватит перебивать. Уже скоро темнеть начнёт, а нам ещё картины красть, чумазика этого запечного отмывать, да поесть наконец надо по-человечески.

— Это кто тут чумазик? — обиделся Марк, не подозревающий, до какой степени он сейчас похож на трубочиста.

— А! Ёлки дырявые! Кто это? — Никита наконец увидел сидевшего на газетке Марика и подпрыгнул от неожиданности. — Маркуша, ты, что ли?

— Нет, ёлки зашитые, — передразнил его наш негритёнок, — барабашка из печки вылез.

— В общем, я пошёл, а вы тут можете дальше обсуждать хвойные породы деревьев, — я застегнул халат и направился к выходу.

— Погоди. Не знаю, что вы задумали, но мальчик в бабушкином халате — это очень странно и привлекает внимание, тебя даже коровы засмеют.

— Так я не похож на девочку?

— Гоша, ты меня пугаешь. Парнем быть неплохо, тут полно преимуществ…

— Стоп. Я хотел переодеться в девочку, чтобы меня потом никто не узнал в нормальном виде и забрать портреты, — я решил расставить все точки над и.

— Извини, но за девочку тебя не примет даже полуслепая баба Варя. Стой тут, никуда не уходи, сейчас исправим ситуацию. Вот, поешьте пока, — Ник сунул мне в руки принесённую «мухоморами» корзинку и убежал.

Вспомнив о еде, мой желудок пропел целую оперную арию, словно в нём журчала горная река, а по берегам выводила трели семья толстых серо-зелёных лягух.

— Это у тебя или у меня в животе урчит? — уточнил всё ещё аккуратно сидящий на газетке, похожий на собственный, сошедший с плёнки, негатив, Марик.

— Если честно, мне всё равно, готов уступить тебе все медали за музыкальный конкурс булькающих животов, — сказал я, открывая корзинку. — Давай лучше наконец поедим.

Заботливые соседи угостили нас от души. В корзинке мы обнаружили большой глиняный кувшин с молоком, десяток потрясающих пирожков с золотистой хрустящей корочкой, варёную картошку и ровно нарезанные белоснежные кусочки сала. Набросившись на еду и уплетая за обе щёки, два оголодавших растущих организма совершенно забыли об осторожности. Услышав, как открывается входная дверь, мы обменялись паникующими взглядами, но я быстро взял себя в руки, моментально сунул кляп, ой, то есть пирожок, Марику в рот и выставил его во вторую, холодную комнату. К счастью, друг быстро сообразил, что не нужно сопротивляться и послушно затих в укрытии.

— Вот, девчонки, ваш клиент, — Никита подвёл ко мне… мухоморок. Сёстры опять что-то принесли в пакете.

Я недоумевающе посмотрел на друга и только хотел уточнить, всё ли в порядке у него с головой, как Ник подмигнул мне и продолжил: