Проходя под окнами гостиной, я услышал звуки радости и веселья беззаботных множеств, предающихся восторгам азартных игр и в процессе осыпающих Окшотта наличными. Я было подумал остановиться и засадить камнем в окно. Но это, сообразил я, принеся облегчение моим чувствам, нисколько не поспособствовало бы моим интересам, а потому я воздержался. Я нашел лестницу, влез на балкон и как раз приготовился орудовать стамеской, как вдруг в спальне вспыхнул свет, слегка меня ошарашив.

Мгновенно взяв себя в руки, я прижал нос к стеклу и увидел Окшотта. Он стоял у комода, все еще держа пачку банкнот, и стало ясно: застав меня в буфетной, он решил, что комод будет тайником понадежнее. Но прежде чем он успел сделать свой взнос, звуки, доносившиеся снизу, внезапно изменились, и он замер, прислушиваясь, как олень, готовый отбиваться от собак.

Спальня моей тетки, мне следует упомянуть, находится прямо над гостиной, и, если в нижнем апартаменте раут или оргия, на балконе их прекрасно слышно, а в спальню, разумеется, все звуки четко доносятся через пол. Внимание Окшотта приковал тот факт, что в данный момент шум неожиданно стал многократно шумнее, подкрепленный двумя-тремя женскими воплями, а затем сменился многозначительной тишиной.

Ну, мне с моим опытом сразу стало ясно, что произошло. В свое время я побывал участником полицейских налетов как гость, как официант, как мойщик бокалов, а один раз в Америке так и в составе отряда, производившего операцию. Так что процедуру я знаю назубок.

В первый момент раздается всеобщий тревожный вопль и визг представительниц женского пола, а затем наступает тишина, и все застывают, словно вглядываясь в ближайшее будущее, лихорадочно сочиняя фамилии и адреса, которые джентльмен с записной книжкой принял бы за подлинные.

Короче говоря, старый конь, на «Кедры», Уимблдон-Коммон, обрушился Рок. Игорный притон накрыла полиция.

Окшотт также сумел сложить два и два и поставить мгновенный диагноз, как доказывала быстрота, с какой он начал действовать. Неподалеку от него находился гардероб, великолепный предмет мебели из старинного ореха, и он нырнул в него, как тюлень за кусочком палтуса, захватив с собой пачку.

А я заскочил внутрь через стеклянную дверь и повернул ключ в дверце гардероба.

Не могу объяснить, что мной руководило, но в тот момент такой ход выглядел разумным. И только несколько минут спустя редкая прозорливость, которой я наделен в полной мере, подсказала мне, что это не только милая шутка, но и залог солидной прибыли. Вот, внезапно осенило меня, на чем я могу подзаработать.

Видишь ли, я хорошо изучил психологию пресловутого Окшотта, и мои изыскания привели меня к выводу, что он принадлежит к субчикам, которые, обнаружив, что заперты в гардеробе полицейским во время налета на помещения, которые они использовали в противозаконных целях, постараются договориться с указанными полицейскими. В подобных случаях, как тебе, полагаю, хорошо известно, гости вполне могут уповать, что отделаются штрафами, а вот их радушный хозяин может считать себя уже за решеткой. Ну, а дворецкому его свобода очень дорога. Мне представлялось, у меня были все основания полагать, что Окшотт не постоит за ценой, если поверит, что дело можно уладить, не доводя до суда.

В любом случае ситуация выглядела многообещающей, а потому я приблизился к гардеробу и обратился к самому себе четким культурным голосом — голосом младшего сына какого-нибудь аристократического семейства, каковой после пары лет в Оксфорде присоединился к силам закона и порядка via Хендонский полицейский колледж.

— Что вы здесь делаете, Симмонс? — осведомился я с оксфордским прононсом.

На что я ответил в басовом ключе и с акцентом Пондер-Энда, поскольку Симмонс представлялся мне заурядным полицейским, получившим начальное образование в местной школе:

— Я запер одного вот тут, сэр.

— Неужели? — сказал я. — Отличная работа Симмонс. Сторожите его хорошенько, а я спущусь вниз.

Тут я подошел к двери, захлопнул ее и постоял в ожидании отклика.

Он последовал не сразу, и я было испугался, что мои познания в психологии могли меня подвести. Но все оказалось в ажуре. Теперь я понимаю, что Окшотт всего лишь взвешивал положение вещей и ждал исхода обычной для сквалыги борьбы между любовью к свободе и жадной страстью к своему бесчестно нажитому богатству. Вскоре из гардеробных глубин донеслось скорбное «Э, сержант», послышалось шуршание, и из-под дверцы выползла пятерка.

Я забрал ее, на чем первый ход исчерпался.

Полагаю, до Окшотта дошло, что, покупая душу полицейского, нельзя скряжничать, так как вскоре из-под дверцы прокралась еще пятерка, а я тигром прыгнул и на нее. После того как появление пятерок продолжалось еще некоторое время и мои финансы росли все стремительнее, я решил забрать свою прибыль и выйти из игры. В любую секунду мог начаться систематический обыск дома — я не понимал, почему к нему до сих пор не приступили, — и, если бы меня обнаружили в его стенах, объяснить мое присутствие было бы непросто. Безгрешное сердце и чистая совесть прекрасны, но во время полицейских налетов на игорные заведения толку от них на удивление мало, и я полагал, что мне лучше оказаться где-нибудь еще, и подальше отсюда. Я чувствовал, что Окшотту с его хитрым умом будет нетрудно внушить полицейским силам столицы, будто устроителем игорных шабашей был именно я.

А потому я отпер дверцу, сиганул на балкон и спустился по приставной лестнице. Я часто пытался представить себе, какой была реакция Окшотта, когда он выбрался из гардероба и обнаружил, что спальня абсолютно свободна от каких бы то ни было полицейских Симмонсов.

Вечер был чудесный, небесная твердь мерцала звездами, а сад дышал прохладой и миром. Я с радостью помедлил бы, упиваясь его благоуханием, однако чувствовал, что упиваться сейчас не время. Много людей высоко отзывались о моих стальных нервах, но есть час для бесшабашной удали, и есть час для разумных предосторожностей. Не стану скрывать, что в данном случае, когда вокруг кишели отряды в синей форме, я ощущал себя котом на чужих задворках и думал только о том, как бы поскорее убраться оттуда.

И столь сильным было это чувство, что, поравнявшись с большой бочкой под водостоком и услышав где-то в ночи и близко что-то напоминавшее топот казенных сапог, я остановился с колотящимся сердцем, приподнял крышку, намереваясь юркнуть внутрь. Но тут наружу высунулась рука и всунула банкноту мне в руку. Обнаружив, что мой окопчик уже занят, я проследовал дальше.

Как ты легко себе представишь, этот инцидент произвел на меня глубочайшее впечатление. Он навел меня на мысли, что, следуя политике «безопасность превыше всего» и поставив себе задачу улизнуть побыстрее, я, возможно, упускал чудесные возможности. Если в бочке под водосточным желобом таилось золото, оно могло таиться и в других местах. Я решил до улизывания приподнять пару-другую крышек. Короче говоря, но истечении десяти минут мои финансы заметно увеличились.

Совершенно очевидно, не все гости «Кедров» остались тупо сидеть в гостиной, когда из люков начала выпрыгивать жандармерия. Нашлись и такие, которые действовали с тем мужеством и находчивостью, какими, хочется верить, природа наделила именно англичан, и они сиганули из окон, а затем распределились по участку. Один великолепный типус, не поскупившийся на десятку, забрался под парниковую раму. Можно не сомневаться, что именно так поступили бы наши несравненные Дрейк и Рэли.

Однако теперь у меня возникло естественное желание пересчитать нажитое. Практичный человек любит всегда твердо знать, каково его положение. Мне казалось, что сарайчик за огородом был достаточно далеко от дома, то есть от опасной зоны, а потому я пошел туда. И когда я переступил порог с веселой, хотя и sotto voce[21] песней на устах, из темных глубин донесся резкий взвизг, и я понял, что и тут какой-то гонимый искал и обрел приют.